А.В. Лубский[1]

Можно выделить несколько уровней объяснения событий на Северном Кавказе. Первый – микроуровень – связан с пониманием процессов, проходящих в регионе после распада СССР. Второй – мезоуровень – с трактовкой особенностей исторического взаимодействия России и Северного Кавказа. Третий – макроуровень – с интерпретацией этих событий в русле цивилизационного подхода.

В русле цивилизационного подхода существует две интерпретации процессов, происходящих на Северном Кавказе: “столкновения цивилизаций” и “возрождения цивилизаций”.

Представители концепции “столкновения цивилизаций” полагают вслед за С.П. Хантингтоном, что основной проблемой грядущего мироустройства будет межцивилизационное взаимодействие. Согласно этой концепции, «несколько основных макроцивилизаций, вобрав в себя относительно нейтральное окружающее социальное пространство, постепенно очерчивают контуры перманентных конфликтогенных зон: своего рода тектонических разломов в местах соприкосновения цивилизационных “плит”».

Это привело к возникновению кризисной зоны, простирающейся от Кавказа до юга Африки, от Балкан до Памира, своеобразного “метарегиона нестабильности” как антипода системе “глобальной координации”. По мнению некоторых исследователей, «“это как бы теневая область общего кризиса государственности, своеобразное “опрокинутое транснациональное пространство”, иная стратегическая ось истории. Действуя как единая самоорганизующаяся система, подобное инволюционное образование может разрастаться и усложняться. Продуцируя собственные весьма специфические формы государственности, политики, экономики, идеологии, оно создает основу темных веков “постцивилизационного сообщества” как реальной исторической альтернативы конструктивным схемам эволюции человечества» [1].

В рамках концепции “столкновения цивилизаций” Северный Кавказ рассматривается как составная часть “метарегиона нестабильности”, Россия – как core states (сердцевинное государство) православной цивилизации, а процессы на Северном Кавказе – как столкновение российского государства с этническими группами, принадлежащими к другой цивилизации. Некоторые исследователи при этом полагают, что существует особая кавказская цивилизация. Другие считают, что речь идет о столкновении российского государства с народами, принадлежащими к мусульманской цивилизации. В связи с этим события на Северном Кавказе интерпретируются как межцивилизационный конфликт локального характера, возникший по линии разлома между православной и исламской цивилизациями [2].

Представители другой цивилизационной интерпретации процессов, происходящих на Северном Кавказе, исходят из того, что Россия представляет собой межцивилизационное пространство.

При этом подчеркивается, что “Россия никогда не была территорией какой-либо одной цивилизации, но всегда являлась системой цивилизаций и этнических культур”, более того, “Россия останется системой нескольких цивилизаций”, внутри которой одно из центральных мест будет принадлежать исламской цивилизации [3, с. 98-99].

Особенностью развития России как межцивилизационного пространства стал синкретизм религий и этнических культур, в первую очередь христианства и ислама. Начиная с XVIII в. доминирующее положение в России как межцивилизационном пространстве начинает занимать западная цивилизация, активно воздействуя на русскую и исламскую цивилизации. Это привело к тому, что, например, мусульманин, живущий в России, в зависимости от сферы деятельности в одном случае мог вести себя как человек исламской цивилизации, а в другом – как человек русской цивилизации, в третьем – как европеец. В советскую эпоху, как полагают некоторые исследователи, “большевики стремились разрушить все цивилизации и заменить их своей, коммунистической. Однако, несмотря на страшные потери, цивилизации бывшего СССР начали возрождаться” [3, с. 98].

В контексте такого понимания современные процессы на Северном Кавказе интерпретируются в русле концепции “возрождения исламской цивилизации” в России.

Концепции “столкновения цивилизаций” и “возрождения цивилизаций”, используемые в качестве макротеоретических конструктов для объяснения процессов, происходящих на Северном Кавказе, обладают определенным методологическим потенциалом. Вместе с тем можно предложить и иную интерпретацию этих событий, рассматривая Северный Кавказ как периферию российской цивилизации.

Понятие “цивилизация” выполняет прежде всего эпистемологическую и аксиологическую функции. Эпистемологическая функция заключается в том, что это понятие представляет собой эвристический, условно-конвенциональный способ описания институционализированного единства того ареала, который мы и называем цивилизацией. Аксиологическая функция состоит в том, что это понятие имеет определенное ценностное содержание, т.е. образ цивилизации может сформироваться лишь при условии существования для исследователя такой ценности, как цивилизация [4, с. 117].

В основе цивилизации как образа можно положить такую ее эвристическую модель, структуру которой составляют: 1) доминантная форма интеграции; 2) социотип развития; 3) культурные архетипы. Для каждой локальной цивилизации эти структуры являются уникальными.

Доминантной формой интеграции в российской цивилизации выступает государственность. В российской цивилизации доминирует мобилизационный социотип развития. Базовыми культурными архетипами являются этатизм, патернализм, социоцентризм.

Российская цивилизация является поликонфессиональной и поликультурной, что, кстати, характерно для всех великих цивилизаций, за исключением исламской, основанной на конфесиональном единстве [4, с. 119].

Особенность российской цивилизации состоит в том, что государственность в ней носит надконфессиональный, а культурные архетипы – подконфессиональный характер. Для российской цивилизации характерен сильный “языческий” элемент для всех религий, распространенных в ее ареале. Поэтому в российской цивилизации конфессиональные различия не являются фактором конфронтации, поскольку более важное значение имеют культурные архетипы как факторы интеграции.

В российской цивилизации не существует сердцевинного государства (core states), ибо русские как ядро интеграции не имеют собственного государства. Но при этом русский язык является одним из важных факторов цивилизационной интеграции, поскольку выступает основным способом трансляции культурных ценностей подконфессионального характера и обсуждения различных глобальных проектов (“национально-государственных идей”). Наличие такого языка (дискурса), как отмечается в современной литературе, и есть основное условие существования цивилизации [4, с. 120].

Причем русский язык в ареале российской цивилизации выполняет две функции:
1) служит транслятором культурных представлений и ценностей надэтнического и подконфессионального характера; 2) создает возможности более или менее адекватного перевода инокультурных представлений и ценностных понятий таким образом, чтобы они не теряли своего когнитивного и аксиологического содержания. Тем самым, с одной стороны, создаются предпосылки для формирования единого ценностного пространства российской цивилизации, а с другой – для формирования многоярусного (центрального и периферийного) цивилизацинного самосознания [4, с. 120].

В условиях культурного многообразия российской цивилизации межкультурный диалог обеспечивается культурными архетипами, которые являются универсальными для всего цивилизационного ареала. Культурные архетипы, представляя собой неосознанные образы, ценности и установки на уровне повседневности, как бы встроены в различные этно- и социокультуры. В этом смысле культурные архетипы выступают средством “упорядочения культурного многообразия” [5].

Северный Кавказ является полиэтническим и поликонфессиональным регионом, где на уровне повседневности сложился синкретизм ислама с христианством и древними традиционными культами. Дополняя местную систему социальных отношений (с гостеприимством, побратимством, аталычеством, куначеством), ислам укрепился в качестве одной из основ общественной жизни осетин, абхазо-адыгских, вайнахских, аваро-цезских народов. Христианство было официально господствовавшей религией лишь там, где находились наместники с гарнизонами регулярных или казачьих войск. За пределами их постоянного присутствия – от Дагестана до Абхазии – ислам в XVI–середине XIX в. вытеснил христианство. Русское (или обрусевшее) казачество, исповедовавшее христианство, изначально входило в суперэтническое образование Северного Кавказа, поддерживаемое сложной системой социальных отношений и религиозным синкретизмом [3, с. 97].

Северный Кавказ как периферия российской цивилизации включен в единое символическое пространство, задаваемое российской государственностью. Под государственностью мы понимаем государственно-организованное общество, основу которого составляет “национально-государственная идея”, определяющая цели развития, средства их достижения, а также принципы взаимодействия государства с обществом (патернализм), индивидом (этатизм), “природой” (экстенсивизм), внешним миром (мессионизм). Эти принципы во всем ареале, называемом российской цивилизацией, носят универсальный характер и присущи всем этническим и конфессиональным общностям, в том числе и лежащим на периферии, т.е. в зоне взаимодействия российской цивилизации с другими цивилизациями.

Государственность, выступая в роли “демиурга” российской истории, то превращала Россию в великую державу, то становилась непосредственной причиной национально-государственной катастрофы.

Распад СССР привел к ослаблению центральных органов государственной власти в России и утрате национально-государственной идеи. В цивилизационном плане это означало ослабление государственности как доминантной формы интеграции, что сопровождалось перераспределением государственных полномочий в пользу регионов, формированием региональных идеологий.

На Северном Кавказе кризис российской государственности также привел к усилению регионального государственного иммунитета и к “всплеску” периферийного национализма как региональной идеологии. Формы регионального государственного иммунитета на Северном Кавказе были самыми различными: от требования перераспределения полномочий государственной власти в пользу субъекта Федерации до требования полного государственного суверенитета.

Периферийный национализм в России возник как протест против существующей формы государства и культурного влияния центра. В периферийном национализме очень сильный акцент делается на прошлом, которое подвергается инструментальной интерпретации, и внимание концентрируется на идеализированных образах будущего [6].

Периферийный национализм на Северном Кавказе получил реализацию в двух проектах – этническом и политическом.

Этнический проект, осуществляемый на уровне повседневности, связан прежде всего с ростом этнического самосознания, формированием на этой основе специфической этнической картины мира как основы национальной идентичности [7]. Причем речь идет именно о национальной, а не религиозной идентичности. Национальная идентичность связана с осознанием народом самого себя как некой общности, отличающейся от других (“мы-осетины”, “мы-ингуши”, “мы-кумыки” и т.д.).

Политический проект периферийного национализма на Северном Кавказе получил реализацию на уровне политических элит и был связан с приобретением регионального государственного иммунитета. Обоснованием необходимости приобретения этого иммунитета служили апелляция к культурно-историческим этническим традициям и представления об этнонациональном государстве – как носителе этих традиций. Приобретение регионального государственного иммунитета сопровождалось этнополитической мобилизацией титульного государственнообразующего этноса и обоснованием его особого пути в истории.

Периферийный национализм как политический проект на Северном Кавказе, хотя и формировался на территории Российской Федерации, против России (за исключением Чечни) не был направлен и идеи сепаратизма в себе не содержал.

Кроме того, Северный Кавказ как периферия российской цивилизации является в настоящее время зоной активизации исламского фундаментализма (см. [8]).

В современной литературе отмечается, что фундаментализм – это “форма выражения цивилизационной константы”, а суть его – “в стремлении воссоздать фундаментальные основы “своей” цивилизации, очистив ее от чуждых новаций, вернуть ей “истинный облик”” [9].

Активизация исламского фундаментализма на Северном Кавказе была вызвана многими факторами, среди которых и мобилизация такого культурного архетипа российской цивилизации, как патернализм. В советское время государство на Северном Кавказе фактически заменяло благотворительную организацию. В постсоветское время государство, символом которого для большинства жителей региона выступает федеральный центр, перестало выполнять привычную и традиционно возлагавшуюся на него патерналистическую функцию.

Отказ от старой системы неограниченного дотационного финансирования привел к массовому обнищанию населения региона, отсутствию работы и средств к существованию, утрате духовных ориентиров. Возросли разочарование и недовольство значительной части этого населения, которыми сумели воспользоваться фундаменталисты, расширившие свою социальную базу на Северном Кавказе. Они получили возможность пропагандировать свои взгляды, в основе которых лежит отторжение существующего миропорядка, являющегося ни чем иным, как сговором вестернизированной российской верхушки с Западом [10, с. 116].

Исламские фундаменталисты на Северном Кавказе выступают за полный отказ от “новшеств”, за возвращение к чистоте ислама времен Мухаммеда, за пуританизм в быту. Поэтому особенно непримиримы фундаменталисты к проявлениям “народного ислама” – прочно устоявшимся традициям быта, культуры, обычаям и образцам светского поведения мусульман.

Исламский фундаментализм на Северном Кавказе выступает, с одной стороны, как этнический, а с другой – как политический проект.

Этнический проект состоит в том, что в целом исламский фундаментализм на уровне повседневности стремится вытеснить этническую идентичность конфесиональной (“мы-аварцы”, “мы-ингуши”, “мы-горцы” и т.д. заменить на “мы-мусульмане”). В этом смысле исламский фундаментализм стремится превратить Северный Кавказ в периферию исламской цивилизации.

Шансы на это у исламского фундаментализма на Северном Кавказе невелики, поскольку конфессиональная идентичность слабо вписывается в этнические картины народов, проживающих в этом регионе. На Северном Кавказе доминирует не конфессиональная, а этническая идентичность. Но, по мнению некоторых исследователей, ислам “все быстрее превращается в существенный компонент обретаемой народами региона национальной идентичности. Этому способствуют местные духовные и политические лидеры, которые, подобно своим единомышленникам в исламских государствах Третьего мира, обращаются к мусульманам с призывом защищать и развивать собственные культурные ценности” [10, с. 116].

С другой стороны, исламский фундаментализм как политический проект стремится к созданию на Северном Кавказе независимого надэтнического исламского государства (основанного на теологических предписаниях ислама, мусульманском праве и шариате) с последующим вытеснением из него иноверцев или обращением их в мусульман. Но реализация такого проекта на Северном Кавказе входит в противоречие с реализацией политического проекта национализма и, по-видимому, также в ближайшей перспективе не имеет шансов на успех.

В целом ислам на Северном Кавказе переживает своеобразное возрождение, хотя в регионе он ограничивается по преимуществу религиозно-культовой сферой, а политизация религии опережает распространение “высокой” исламской культуры. Лицо современного ислама на Северном Кавказе определяют не фундаменталисты, а умеренные течения, терпимо относящиеся к политическим и социальным свободам, стимулирующим развитие культурной идентичности мусульман. Но это не означает, что фундаментализм на Северном Кавказе обречен. Чем больше будет активизироваться здесь такой культурный архетип, как патернализм, тем больше будет шансов у фундаменталистов на реализацию своего политического проекта.

Таким образом, рассматривая Северный Кавказ в качестве периферии российской цивилизации, можно сделать вывод о том, что события в регионе на цивилизационном уровне обусловлены следующими причинами: 1) в условиях кризиса российской государственности произошел “всплеск” периферийного национализма, сопровождаемый активизацией этничности и усилением тенденции к приобретению регионального государственного иммунитета; 2) российская цивилизация столкнулась с попытками реализации исламско-фундаменталистсткого проекта, направленного на превращение Северного Кавказа в периферию исламской цивилизации и создание надэтнического мусульманского государства.

Литература

1. Неклесса А.И. Россия в новой системе координат – цивилизационных, геоэкономических, геополитических // Научный альманах “Цивилизации и культуры”. Вып. 3. Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения. М., 1996. С. 66.

2. Хантингтон С.П. Столкновение цивилизаций и переустройство мирового порядка (отрывки из книги) // Pro et Contra. Т. 2. № 2. Распад и рождение государства. М., 1997. С. 129, 133.

3. Кобищанов Ю.М. Место исламской цивилизации в этноконфессиональной структуре Северной Евразии – России // Общественные науки и современность. 1996. № 2.

4. Ионов И.Н. Парадоксы российской цивилизации // Там же. 1999. № 5.

5. Рашковский Е. Целостность и многоединство российской цивилизации // Там же. 1995. № 5.
С. 66.

6. Лурье С.В. Национализм, этничность, культура. Категории науки и историческая практика // Там же. 1999. № 4. С.103.

7. Здравомыслов А. Релятивистская теория наций // Свободная мысль. 1999. №1. С. 66.

8. Ефимов В. Исламский фундаментализм: угроза для России? // Свободная мысль. 1993. № 16.
С. 65-66.

9. Малашенко А.В. Мусульманский мир СНГ. М., 1996. С. 10-11.

10. Малышева Д. Исламско-фундаменталистский проект в реалиях современного мира // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 7.

14 апреля 2000 г.

КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН: ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

22 – 23 декабря 1999 г. в ИППК при РГУ при поддержке Института “Открытое общество”, Министерства по делам федерации и национальностей Российской Федерации и Ассоциации “Северный Кавказ” прошла Всероссийская научно-практическая конференция “Кавказский регион: проблемы культурного развития и взаимодействия”. В программу конференции было включено более 100 докладчиков, представлявших вузы и научно-исследовательские учреждения из 17 городов России: Москвы, Санкт-Петербурга, Владикавказа, Волгограда, Грозного, Майкопа, Махачкалы, Нальчика, Саратова, Ставрополя и др.

Предлагаем вниманию читателей часть наиболее интересных докладов*, прозвучавших на конференции, а также обмен мнениями по проблеме “Кавказская цивилизация: миф или реальность?”