В чем причина провалов современной российской политики на Кавказе и как их можно преодолеть?

В полку «вечных русских вопросов», кажется, прибыло. После некоторого затишья в спорах о том, что делать России с Северным Кавказом и на Северном Кавказе, они обострились вновь. В этом есть изрядная доля политических и политологических спекуляций, поскольку для аналитиков и практиков, в той или иной мере причастных к большой политике, благополучное состояние сферы их профессиональной деятельности - все равно, что мертвый штиль для быстроходного парусника или безрыбье для заядлого рыболова. Тем не менее, в отношении этого региона приходится констатировать: даже если до катастрофы, которой нас пугают все чаще, еще далеко, то и до нормальной жизни путь не близкий. Во всяком случае, вопрос, вынесенный в заголовок статьи, отнюдь не всем представляется риторическим.

С древнейших времен Северный Кавказ выполнял троякую геополитическую функцию - преграды, транзитного пути и стратегического региона. Тому, кто владел им, это обеспечивало контроль над пространством западного Прикаспия и восточного Причерноморья.

Кавказский хребет на протяжении столетий являлся естественным барьером на пути распространения военного, политического и экономического влияния различных держав и народов. В соответствующие времена направленность арабских, монгольских и тюркских завоеваний в этом регионе была, как бы скорректирована географией. Позже экспансия Персии-Ирана, Османской Порты, Российской империи, отчасти Великобритании также подчинялась географической специфике Кавказа.

По мере усиления соперничества региональных держав за доминирование на черноморско-каспийском перешейке вопрос о контроле над Северным Кавказом приобретал особый смысл. Обладание Кавказом становилось односторонним, исключительным преимуществом. Держава, владевшая Кавказом, заполучала неприступную крепость, защищавшую ее рубежи от вторжений извне. Эта крепость предоставляла порой такую степень неуязвимости, которая автоматически превращала ее в плацдарм для наступления.

Подобное положение вещей было характерно для «дотехнической» эпохи. Но даже с появлением авиации, ракетного оружия и т.д. мало что изменилось, и стратегическая роль Кавказа, как естественной крепости, сохранилась. Далеко не случайно представители грузинских националистических движений, действовавшие под флагом «зеленых» в эпоху перестройки, противились планам строительства железной дороги через Главный кавказский хребет. Для элиты Грузии, уже тогда ориентированной на создание независимого национального государства, эти планы представлялись серьезной угрозой. Грузинские «зеленые» понимали: Кавказские горы - преграда не столько географическая, сколько политическая. (подчеркнутое удалять)

И в наши дни Северный Кавказ для России играет роль оборонительного вала на южных рубежах, благодаря которому возможность массированного вторжения через Кавказ третьей державы по сугубо географическим причинам практически исключена. В контексте развития новых видов вооружений Кавказ обрел еще больший, нежели ранее, стратегический вес. Наличие там российских объектов системы предупреждения ПВО-ПРО, таких как Габалинская радиолокационная станция в Азербайджане или же комплекс по наблюдению за космическим пространством «Нурек» в Армении, имеет исключительное значение для безопасности России на южном направлении. И хотя пока подобные объекты расположены главным образом за пределами современного российского Кавказа (из-за характера военной инфраструктуры, сложившейся в советское время, и объективных географических особенностей), очевидно, что в будущем российский Северный Кавказ (должен) может стать площадкой для нового и мощного военного (присутствия) строительства, что, во многом, видно уже и сейчас.

По сей день Кавказский хребет во многом обеспечивает физическую защиту России от радиоэлектронной разведки США и НАТО с территории Турции: самолеты дальнего радиолокационного обнаружения типа «АВАКС» не могут распознавать объекты на территории юга РФ из-за экранирующего воздействия кавказских гор.

В то же время ряду территорий Северного Кавказа (современные Ставрополь и Дагестан) исторически принадлежала и диаметрально противоположная роль - транзитного моста между регионами, разделенными Кавказским хребтом (Великая Степь - нынешняя Южная Россия, Крым и Северный Прикаспий с одной стороны, часть Малой Азии и Ближний Восток с другой). Через этот мост осуществлялась торговля, важная всегда и везде, и общение культур.

Сегодня, по мере развития мирохозяйственных связей, геоэкономическое значение Северного Кавказа усиливается. Один из ярких примеров - известный проект транспортного коридора «Север-Юг», который свяжет Индию, Иран, ряд стран СНГ, Россию и Европу.

Однако реалии современной экономики вносят коррективы и новые нюансы в ту глобальную роль, которую играет Северный Кавказ в качестве транзитного региона. Поставки на мировой рынок энергоносителей с Каспия и из Средней Азии (трубопровод Баку-Новороссийск, нефтепровод Каспийского транспортного консорциума и т.д.) придали «перевалочной» функции Северного Кавказа новую, гораздо более весомую роль, чем когда-либо прежде. А непосредственная близость этого региона к трубопроводным линиям Баку-Тбилиси-Джейхан, Баку-Супса и строящемуся газопроводу Баку-Джейхан лишь повышают цену «северокавказского вопроса».

Транзитная функция актуальна и с военно-политической точки зрения. Напомним об упорной борьбе, которую вели Россия с Турцией за Кавказ, и о российско-персидском противостоянии в Восточном Закавказье и Дагестане. В последние полтора столетия данный аспект оказался как бы в тени благодаря прочности российских позиций в регионе, если не брать в расчет планы советского военного руководства использовать Дагестан как базу и «коридор» для удара по Ближнему Востоку и Ирану, а Грузию - по Турции в случае новой мировой войны.

Однако в конце ХХ - начале XXI веков стратегическая обстановка резко изменилась, и военно-политическая функция региона возродилась в новом качестве. Через Дагестан началась инфильтрация агентов сетевых террористических организаций на территорию Северного Кавказа и России в целом. Были налажены поставки оружия, денег, добровольцев. Хотя в последнее время «террористический трафик» ослаб, угроза его возобновления сохраняется, учитывая стремительное развитие экстремистских группировок на соседнем Ближнем Востоке.

Не исключено и возрождение «классической» военно-транзитной роли Северного Кавказа, (самым серьезным ударом по национальной безопасности и обороноспособности Росси будет) если в Грузии и Азербайджане появятся полноценные американские военные базы и если - не приведи Господь - они начнут работать по полной программе. Куда бы Соединенные Штаты ни нацеливали эту работу (Иран, Ирак, Афганистан, Каспий, Армения, чего доброго), объективно она всегда будет направлена против интересов России.

В новых условиях формируются новые характерные черты, определяющие геополитический облик и геополитические функции Северного Кавказа.

Весьма важным в этом отношении представляется энергетический потенциал региона. Данный фактор постепенно приобрел самостоятельное значение во внутренней политике РФ и в более широком международном контексте. Наличие крупных запасов углеводородов на Каспии, включая ту его часть, которая прилегает к Северному Кавказу, резко повышает геополитическую ценность последнего. Достаточно вспомнить о «нефтяном вопросе» в чеченской войне. Динамика развития мировых энергетических рынков в последние годы, небывалый рост мировых цен на нефть, многократно увеличивает экономическую значимость Северного Кавказа - и Кавказа в целом.

Огромна роль этнополитического фактора, практически ставшего составной частью геополитики, влияющей не только на внутрироссийские процессы, но и на систему международных отношений всего черноморско-каспийского региона.

Исторически Кавказ, прежде всего Северный, являлся своего рода «перекрестком», где встречались различные этносы, культуры, религии. В результате сформировался сложный этнополитический и конфессиональный ландшафт, отличающийся пестротой и чересполосицей. В ходе национально-государственного строительства в СССР определенная часть северокавказских народов оказалась вне своих автономных образований, а многие даже вне Северного Кавказа.

Хотя это усложнило этноконфессиональную картину, конфликтогенный потенциал региона эффективно сдерживался мощной государственной властью партийно-советского образца. С разладом авторитарной системы деструктивные тенденции вышли из-под контроля. Начались межэтнические малые войны, (и конфликты в которых стороны исповедовали одну единственную идеологию - местный национализм и сепаратизм) в которых противоборствующие стороны вступали в союзы с различными политическими силами, в том числе исповедовавшими националистическую идеологию. Эти войны обернулись далеко идущими последствиями, благодаря которым сегодняшняя ситуация в ряде болевых точек Кавказа находится в тупике.

Так, идея «горской солидарности» привела к интернационализации грузино-абхазского конфликта. Неумение или нежелание Москвы проводить внятную, государственную политику поощрили бесконтрольную политическую самодеятельность Конфедерации горских народов Кавказа (КГНК). Эта организация, наладив поставку в зону конфликта оружия, добровольцев и различной помощи, «сделала себе имя» и дала начало таким тенденциям, которые до сих пор доставляют Кремлю нестерпимую головную боль. А все потому, что проблема национальной безопасности юга России была отдана на откуп как раз тем, кто представлял для нее прямую угрозу.

Другим дестабилизирующим фактором в региональных международных отношениях является проблема «разлученных» народов - осетин, лезгин, аварцев, чеченцев и т.д. Наиболее остро этот фактор проявился в грузино-осетинском конфликте.

Есть и другие примеры. В Азербайджане в начале 1990-х годов среди лезгин были достаточно сильны настроения в пользу создания независимого Лезгистана за счет объединения дагестанских и азербайджанских территорий компактного проживания лезгин. Наличие общин чеченцев и в России, и в Грузии существенно повлияло на российско-грузинские отношения, став дополнительным источником интернационализации конфликта в Чечне.

Независимо от степени остроты межнациональных противоречий, сам факт осознания разделенными народами Кавказа своей национальной, культурной, языковой общности заставляет учитывать его и Россию, и соседние государства.

Совокупность вышеуказанных проблем формирует особую геополитическую конъюнктуру на Кавказе, превращая его в важнейшую стратегическую точку опоры, позволяющую доминировать над окружающими пространством. Ранее, до XIX века, эта роль принадлежала преимущественно Дагестану и Прикаспию, тогда как на Центральном Кавказе из-за географической изолированности она была выражена слабее. Однако в новейшей истории владение Северным Кавказом стало для России главным рычагом установления контроля над всем черноморско-каспийским регионом.

Если перефразировать известные формулировки немецких и американских теоретиков геополитики, можно сказать: «кто контролирует Северный Кавказ, тот владеет ключами от Причерноморья и Каспия». Несмотря на полный развал внешней и военной политики России после 1991 г. и катастрофическое обострение обстановки на Северном Кавказе, Москва все же смогла частично реализовать свое преимущество обладания регионом, например, в абхазских и югоосетинских событиях.

Тем не менее, (учитывая более чем 200-лет. Историческую общность Кавказа и России, комплиментарное отношение к Кавказским этносам, перспективой развития, реальной ориентированностью населения на единство с Россией) в настоящее время пока еще недооценивается и крайне слабо используется весь потенциал возможностей, связанных с правом России на полномасштабное присутствие на Северном Кавказе, попросту говоря - на собственной территории. (Что противоречит национальным интересам Росси)

Геополитическое значение Кавказа находит подтверждение в истории международной борьбы за господство в этом регионе - в рамках традиционного «треугольника» Россия-Иран-Турции, который превратился в «четырехугольник» (за счет Англии) и, на короткое время, в «пятиугольник» (за счет наполеоновской Франции).

Современная картина международных отношений на Кавказе отличается еще более сложной «геометрией». Наблюдается рост американского интереса к региону, где Вашингтон пытается негласно воздействовать на ситуацию, дабы лишить Россию столь выгодного форпоста на юге. Намечается существенная активизация политики Евросоюза на Северном Кавказе и в Закавказье. Кавказское пространство отнюдь не изъято из внешнеполитических планов Турции и Ирана.

В России, пожалуй, есть всего два региона с самым высоким уровнем политической «сейсмичности», грозящей всему зданию российской государственности. Это Дальний Восток и Северный Кавказ. Первый исторически призван обеспечить России статус тихоокеанской державы, второй - прочность ее позиций в бассейнах Каспийского и Черного море, а, следовательно, на Ближнем Востоке и в Средиземноморье. Именно эти территории позволяют России контролировать очень уязвимые сегменты своей периферии. С потерей их будет безнадежно поколеблена геополитическая суть и, если угодно, евразийское призвание России как государства.

Оба региона переживают многоаспектный и многослойный кризис. Однако на Дальнем Востоке острота его в последние годы притупилась. Решение проблемы российско-китайских границ и в целом улучшение политического климата в отношениях между Москвой и Пекином объективно снижают (но не устраняют) угрозу утраты суверенитета России на Дальнем Востоке.

Далеко не так обстоят дела на Северном Кавказе. Температура здешнего системного кризиса лишь нарастает. Знаменитый «доклад Козака», выдержки из которого были опубликованы в российской прессе в начале лета этого года, проникнут крайне тревожными интонациями. Козак, в частности, писал: «Руководство северокавказских республик оторвалось от общества, превратилось в закрытую касту и обслуживает исключительно личные интересы... Сформировавшиеся во властных структурах корпоративные сообщества монополизировали политические и экономические ресурсы. Во всех северо-кавказских республиках руководящие должности в органах власти, наиболее крупных хозяйствующих субъектах занимают лица, состоящие в родственных связях между собой. В результате оказалась разрушенной система сдержек и противовесов, что приводит к распространению коррупции».

Сами по себе эти тезисы не новы для тех, кто следит за происходящими регионе процессами. Однако из уст высокопоставленного чиновника они прозвучали почти как признание о том, что Россия теряет (если уже не потеряла) Северный Кавказ, пусть и не в буквальном юридическом смысле, но в качестве интегрированной части общего экономического, политического, правового и культурного пространства страны.

Складывается парадоксальная ситуация. Северный Кавказ со всеми его людскими, природными ресурсами, со всем его геополитическим и геоэкономическим потенциалом сейчас превращается из источника силы России - которым он должен быть - в источник ее слабости. На протяжении последних десяти - пятнадцати лет именно отсюда исходят фундаментальные угрозы безопасности и устойчивому развитию России: сепаратизм с криминальным подтекстом, взявший на вооружение террористические методы; деструктивная идеология радикального исламизма; новая волна подъема внутрисоциального и межэтнического напряжения; межклановые войны, вызванные разными причинами - от случайных до системных; развал правоохранительных структур и т.д.

Мы уже не говорим о том, что любые попытки Кремля навести хоть какой-то порядок на Северном Кавказе активно используются западной пропагандой и определенными российскими силами для инфернализации образа России в глазах мирового сообщества. Бесплодная полемика с теми, например, кто до сих пор отстаивает идею переговоров с чеченскими боевиками, не замечая реалий современной кавказской политики, стоит российскому руководству немалых организационных и финансовых ресурсов.

В последние годы, отчасти благодаря политике федеральных и региональных властей, чеченский сепаратизм как политический проект перестал существовать. Ликвидация криминально-сепаратистско-террористического анклава, возникшего на территории Чеченской республики, несколько оздоровила обстановку. После физического устранения "президента Ичкерии" Аслана Масхадова боевики лишились лидеров, воспринимавшихся отдельными представителями международного сообщества как символы легитимной власти. Выдвижение Шамиля Басаева на роль вождя сепаратистов, в сущности, стало признаком глубочайшего кризиса "ичкерийского" проекта. Басаев давно уже подтвердил свою репутацию убийцы, а не политика.

Важно также, что сам по себе чеченский кризис, независимо от качественного содержания политики федеральных властей по его разрешению, выработал в России стойкую "аллергию" общества на сепаратизм. Опыт Чечни показал, что играть с сепаратистскими идеями исключительно опасно. Это не только не способствует решению проблем, стоящих перед тем или иным народом и его социально-политическими элитами, но и многократно усугубляет эти проблемы. Поэтому можно предполагать, что сейчас сепаратистская составляющая угрозы распада Российской Федерации сузилась до минимальных, против прежнего, размеров.

Однако означает ли это, что северокавказскую проблематику можно снять с общенациональной повестки дня? Ни в коем случае.

Факторы, вызывающие и воспроизводящие кризис на Северном Кавказе, по-прежнему в силе. И хотя конфликт в Чечне удается удерживать в определенных рамках, его причины и последствия никуда не исчезли. Федерально-государственный фундамент России на его кавказском участке размывается, и нужно смотреть в глаза этой реальности. Опасность дезинтеграции страны создает ситуацию, когда региональные и федеральные власти вынуждены тратить все больше и больше ресурсов не на устойчивое развитие страны, а на те или иные чрезвычайные мероприятия на Кавказе. Дмитрию Козаку приходится буквально метаться по региону в попытках погасить возникающие вновь и вновь острые политические конфликты - от Майкопа до Махачкалы. На сегодня он, похоже, идеальная фигура для решения подобного рода задач, безусловно очень важных, но все же частных по своей сути. Для решения проблемы нужны не только мастеровитые «пожарники» (не только квалифицированные терапевты, но и опытные хирурги для радикального устранения причин и последствий болезни общества). Нужна умно выстроенная система, которой пока нет и в помине.

Но прежде, конечно, нужно знать, что происходит.

Первая и главная беда - масштабный экономический кризис в регионе, начавшийся в 1990-х годах и продолжающийся (кое-где просто с катастрофической динамикой) по сей день. Значительную долю в промышленности региона занимали предприятия ВПК, которые в одночасье остались без заказов и государственной поддержки. Спад производства породил тотальную безработицу, в первую очередь среди молодежи. В республиках Северного Кавказа устроиться на работу - обычную работу - можно только при помощи родственников и (или) за взятку. Что до более комфортных мест под солнцем, то они давно и жестко поделены между «своими». Это препятствует эффективности производства и восстановлению производственного потенциала региона. Не говоря уже о понятных социально-психологических издержках такой системы «трудоустройства».

Политическая нестабильность на Северном Кавказе и, в первую очередь, чеченский конфликт с его террористической составляющей обусловили низкую инвестиционную привлекательность республик Северного Кавказа. Растущий разрыв в уровне жизни между верхними и нижними слоями общества (порождаемый в основном коррупцией и воровством) - мощнейший фактор роста социальной напряженности со всеми неизбежно вытекающими последствиями, которые усугубляют политическую нестабильность. Таким образом, социально-экономические и политические неурядицы региона, взаимно питая друг друга и соединяясь в порочный круг, создают разрушительный кумулятивный эффект.

Качество и эффективность государственного управления на Северном Кавказе крайне низки даже по российским меркам. Региональные администрации не в состоянии работать с потенциальным инвестором -- не потому, что они не умеют этого делать, а потому, что им не выгодно иметь дело с «цивилизованными» предпринимателями, плохо понимающими значение слово «откат». Но даже те, кто в ладах с современным русским деловыми слэнгом, не видят экономического смысла в удовлетворении безмерных аппетитов местной власти. Один иностранный бизнесмен, столкнувшийся с типичной «северокавказской» переговорной ситуацией и ошарашенный дикими нравами региональных политических и экономических элит, сказал автору этих строк: «Мне фактически было предложено вложить деньги в их личное процветание, да еще и без твердой гарантии получения прибыли».

Коррупция на Кавказе, как злокачественная опухоль, разъедает государственные институты, которые становятся инструментом воспроизводства, а не преодоления кризиса в регионе.

Попытки Москвы бороться с бедственным положением республик Северного Кавказа с помощью дотаций из федерального бюджета неудачны. Они, подобно наркотику, требуют повышения дозы и лишь отягощают болезнь. Не случайно, например, в Чеченской республике увеличение федеральных финансовых вливаний сопровождается сокращением местных налоговых поступлений. По сути, на Северном Кавказе формируется "иждивенческая" экономическая модель, которая парализует дееспособность этого региона и совершенно развращает местные политические и бизнес-элиты.

Дотационные инъекции центра "осваиваются" региональными коррупционерами порой столь разнузданно, что не дают даже минимального экономического результата.

Формируется питательная среда для губительных явлений, воздействие которых ощущается далеко за пределами собственно экономической сферы. Расхищение бюджетных средств приводит к усилению социального расслоения. Оно, в свою очередь, провоцирует естественный протест населения не только против местных чиновников, но и против Москвы, якобы поддерживающей на Кавказе своих ставленников. Москва отвечает наращиванием финансовых потоков, которые вновь расхищаются в соответствующей прогрессии. К настоящему моменту федеральный центр оказался в ситуации, когда бюджетные субсидии из инструмента экономической реконструкции Северного Кавказа превращаются в своего рода "плату за лояльность" местных элит. В наименее прикрытом виде такое положение существует в Чеченской республике.

Еще одно замечание. Коррупция, как системный фактор политической и экономической жизни Северного Кавказа, замедляет обновление и оздоровление кадрового состава региональных администраций и снижает эффективность местных властей, которые пытаются компенсировать свою слабость усилением авторитарных тенденций, с одной стороны, и негласным союзом с криминальными лидерами, с другой.

В их арсенале есть еще один лукавый прием - «единение с народом» (в том числе через пока еще дозированное поощрение националистических идей) перед лицом подлинного «виновника» всех бедствий - коррумпированного центра. Стараясь отвести от себя волну народного гнева, они, иногда вполне успешно, перенаправляют ее против Москвы с помощью нехитрого лозунга: «рыба гниет с головы».

Существует мнение, что демократизация республик Северного Кавказа -- единственно возможный способ восстановления элементарной управляемости региона, где "приватизация государства" принимает поистине катастрофические размеры. Не будем спорить о теоретической безупречности этого постулата, поскольку сейчас нам не до теории. Что касается сермяжной практики, то она имеет неприятное обыкновение отторгать красивые умозрительные решения, даже если они доказали свою эффективность в другом месте и в другое время.

Зная исторические и современные реалии Северного Кавказа, можно не просто предположить, а утверждать, что форсированная демократизация региона по классическим западным (и даже по «адаптированным») образцам приведет к тотальному и агрессивному проникновению криминальных элементов во все ветви местной власти. Одним из немногих и уже слабеющих барьеров на пути этих людей пока еще служат «пережитки» советской государственной системы и ее методов разруливания критических ситуаций.

У этих ситуаций на Северном Кавказе есть и социокультурная подоплека. Речь идет о мифологизированной истории и народных обычаях, которые активно и опасно эксплуатируются в реальной политике. После разрушения советской идентичности у народов региона происходит своеобразная реидентификация на основе бурного духовного освоения своего (непременно «великого») прошлого и подчас искусственно-декоративной реставрации патриархальных традиций. Все это можно было бы считать безвредными интеллектуальными забавами местечковых историков и этнографов, если бы оно не служило мощной подпиткой для этнократических идеологий воинствующего толка.

Сегодня, в отличие от советско-имперских времен, политический класс Северного Кавказа идентифицирует себя в первую очередь по этническому признаку, который обретает четкие формы зачастую через противопоставление чему-то чужеродному, иначе говоря - через образ врага. Поэтому некоторые представители региональных этнократических элит объективно заинтересованы в поддержании межнациональной напряженности.

В последние годы этнонационалистические настроения распространяются среди русского населения Северного Кавказа. Это объяснимая и закономерная реакция на расцвет «титульного» этнократизма в северокавказских республиках. Однако она не менее опасна, чем породивший ее вызов. Русский этнонационализм, который во многом провоцируется руководством некоторых регионов юга России, приводит к вялотекущему "холодному" конфликту между русскими и другими народами Кавказа, насаждает атмосферу взаимного отторжения между Кавказом и остальной Россией.

Этнонационалистическая идеология, как и другие горючие материалы северокавказской политики, в конечном счете, подрывает единство страны. Она - одна из причин расширяющегося культурного разлома между Северным Кавказом и остальной Россией. Кавказ все меньше ощущает себя частью державы, чему в немалой степени способствуют распространенные в крупных российских городах антикавказские фобии.

Особенно пагубные и устойчивые формы эта тенденция принимает в молодежной среде. В активную общественную жизнь на Северном Кавказе вступает поколение тех, кто родился в конце 70-х - начале 80-х годов прошлого века. Это поколение практически оказалось вне сферы воздействия советской пропаганды ценностей интернационализма и светского общества. Молодежь на Кавказе стала утрачивать (прежде органичные) контакты с российским общественным и культурным пространством, что делает ее неокрепшее сознание уязвимым для деструктивных идеологий радикального исламизма и этнонационализма.

Между тем, единство экономического, политического, правового пространства страны во многом зависит от наличия общей культурно-ценностной системы. Северный Кавказ пока еще принадлежит к российскому цивилизационному ареалу. Однако едва ли стоит ожидать, что ресурс "российской идентичности" этого региона бесконечен.

По большому счету проблемы Северного Кавказа неоригинальны. Они - лишь продолжение общероссийских неурядиц. Слабая экономика, неэффективное государственное управление, коррупция существуют и в других регионах. Но на Кавказе все это находит гипертрофированное и экзотическое преломление, оборачиваясь особо тяжкими последствиями.

Отсюда вроде бы сам собой напрашивается вывод: начинать нужно с Москвы, с России. Этот рецепт сколь, казалось бы, естественен, столь же и надуман. А главное - он трудно применим к характеру и масштабам российских болезней. Перед нами огромное поле исторической работы по исцелению страны, и начинать ее нужно отовсюду. Быть может, в первую очередь именно с Северного Кавказа. Но при этом видеть в нем не экспериментальную лабораторию, а органичную часть Государства Российского.

В конце концов, в XIX в. одна из «великих» буржуазных реформ в России - военная - родилась и была успешно опробована сначала на Кавказе в условиях переходного, кризисного времени. И осуществили ее те, кого, по современной терминологии, можно назвать региональными властями. Нет ли здесь подсказки истории, к которой иногда стоит прислушиваться.

Россия пришла на Кавказ с войной, но, в конечном счете, принесла МИР и ЕДИНСТВО, реальную перспективу на процветание и величие. Основой этого являются - взаимообогащение и экономическое развитие Кавказа.

Отвечая на вынесенный в заглавие вопрос необходимо констатировать - невозможно разделить единое целое, придется резать по живому, по миллионам человеческих жизней, чьи судьбы, гены, культура, история объединены более чем, 200-летним периодом существования, для которых Россия и Кавказ - одна Родина, одно Отечество.

Катастрофа отторжения взорвет и Россию и Кавказ. Последствия будут необратимы и трагичны.

Написание статьи совпало с трагическими событиями в г. Нальчике, в связи с этим не могу не высказать свою и нашу общую боль.

События в Кабардино-Балкарии, как и в Ингушетии, Дагестане, Карачаево - Черкессии, Беслане, Москве зеркально, но трагически отражают наши беды и проблемы, неспособность власти и правоохранительной системы обеспечить безопасность общества и единообразное соблюдение закона.

Прежде всего, необходимо, наконец, отбросить в сторону все псевдодемократические реверансы и объективно показать крайне негативную роль отдельных СМИ в их публичной деятельности и в воздействии на сознание людей.

Приведу лишь микроскопическую часть массово-тиражируемого водопада лжи и пустословия:

« исламизм дает им смысл жизни и смерти»,

« вина лежит на предшествующем президенте, руководство республики провоцировало конфликт»,

«чтобы побороть идейных противников государство должно противопоставить им национальную идею»

«из-за отставки Кокова»

«причина в отсутствии контроля за финансовыми потоками»

«из-за массового закрытия в республике мечетей»

«чтобы спровоцировать федералов на ответные действия»

«благодаря, развязанного силовыми структурами против народа террору»

«силовые структуры допрашиваемым пробивают гвоздями коленные чашечки»

« межэтническое противостояние кабардинцев и балкарцев»

«наркотрафик. Нападение организовано наркобаронами»

«влияние пропагандистских туров правых во главе с Гарри Каспаровым»

Особо взрывает сознание людей, провоцирует ненависть, разжигает вражду постоянно присутствующее в отдельных СМИ оскорбление чувств верующих и религии.

Словно кто-то осознано и целенаправленно насаждает в сознание россиян «зубы дракона» «и зерна ненависти», мусульмане - террористы, Ислам - террор. Пресса массово тиражирует: «сражаются под зеленым знаменем Ислама», « священный месяц Рамадан», « боевики сделала утренний намаз», «исламские террористы» и т.д.

Предельно четко и ясно указал президент Путин на абсурдность подобных инсинуаций и недопустимость связи религии с преступниками: «Не надо употреблять их терминологию. Бандиты - они и есть бандиты».

Только с этой концептуальной позиции можно и нужно бороться с этим злом, выявлять и пресекать причины и условия совершения преступлений, организаторов, соучастников и пособников, принимать действенные меры для их недопущения.

Причина случившегося в Нальчике предельно ясна - слабость и неспособность власти на местах, неэффективность и безрезультатная деятельность правоохранительных органов и силовых структур.

Назначенцы Кремля отличаются личной преданностью, но политической импотенцией, отсутствием собственной стратегии и личной харизмы, не имеют должной поддержки и влияния среди населения.

Деятельность правоохранительных органов и силовых структур нуждается в реформировании и переориентации на истинные приоритеты в борьбе с преступностью.

Руководители правоохранительных органов и силовых ведомств на протяжении последнего десятилетия требуют повышения заработной платы и увеличения численности. Государство и общество практически в полном объеме удовлетворяют эти непомерные претензии, но к великому сожалению происходит обратный эффект, с прямо противоположенным результатом.

Все возрастающая коррупция, сращивание с преступностью, «оборотни» в погонах наглядно показывают, эти процессы необратимы и носят системный характер.

По стране численность сотрудников только МВД составляет 12 милиционеров на тысячу граждан. Если отбросить детей до 14 лет, стариков и женщин которые в основной массе не совершают преступлений, посчитать всех сотрудников правоохранительных органов и силовых структур, включив работников ведомственных служб безопасности и частных охранников, то получится довольно мрачная картина. (На одного преступника 4-5 служителей закона. В США на 10 преступников - 1.(Данные приблизительные)

Только в Кабардино-Балкарии 13тысяч сотрудников МВД, на Северном Кавказе до 300 тысяч военных разных ведомств. Несмотря на это жители региона живут в постоянном страхе в ожидании терактов, а борцы с преступностью в ожидании «заслуженных» побед, наград, званий и новых финансовых вливаний.

Геополитическя геометрия Кавказа. Москва, 2005.

Рустам Ибрагимов Журнал политической мысли России

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС №10. 2005 г.

http://www.snbrf.ru/index.php?tid=51