Геополитическое значение кавказского региона для Ирана и Турции трудно переоценить. Достаточно указать на тот факт, что до начала века отдельные части Кавказа либо непосредственно входили в состав Османской империи и Персии, либо являлись их ближней периферией. Многие народы Кавказа имеют в Иране и Турции либо территории, идентифицируемые в качестве этнических либо исторических территорий, либо более или менее многочисленные диаспоры, оказывающие, в прямой или опосредованной форме, влияние на внешнюю и внутреннюю политику Анкары и Тегерана. Поэтому вполне естественно, что Турция и Иран были первыми государствами, признавшими независимость Грузии, Армении и Азербайджана и еще в 1991 году объявили о готовности установить с этими странами дипломатические отношения. Последующий период, насыщенный дипломатическими интригами и драматическими событиями (среди которых особо выделяется карабахский конфликт и августовские события 2008 года вокруг Южной Осетии) несомненно, привел стороны, к усилению региональных позиций наследников Блистательной Порты и Персидской империи. С другой стороны, активное вовлечение в региональные процессы Соединенных Штатов и Европейского Союза поставил перед Анкарой и особенно перед Тегераном новые вызовы, побуждая их к осмотрительности и нахождению точек соприкосновения с Россией, которая после десятилетия хаоса и политической невнятицы вновь осознает стратегическую важность Кавказа для судеб собственной государственности.

Интересы трех государств тесным образом переплетаются, будучи объектом воздействия третьих сил, накладывающих существенные ограничители на пределы взаимодействия. Что касается Турции, то лидеры этой страны проводят активную многовекторую политику в лучших традициях «кемализма», отдельные аспекты которого являются в современной Турции предметом общественных дискуссий. Первоначальные амбиции в отношении Кавказа сменились более трезвым осознанием пределов собственных возможностей. Турция позиционируется в качестве ключевого игрока и самостоятельного силового полюса, пытаясь таким образом выжать максимум возможного из различных формальных и неформальных союзов - как тех, в которых Турция состоит, так и в тех, которые пытается формировать.

Представляется, что Турция и далее будет стараться совместить в максимально возможных пределах сохранение отношений с США, интеграцию в ЕС, а также развития «ближневосточного» (арабские страны) и «евразийского» вектора своей внешней политики, частью которого являются Россия и Иран.

Несмотря на периодически возобновляемую антиизраильскую и антиамериканскую риторику, представляется, что полномасштабная ссора с США и НАТО не является перспективным направлением внешней политики Анкары. Турция достаточно плотно интегрирована в структуры Альянса. Участие Турции в некоторых операциях НАТО оказывает неоднозначное влияние на ее формирующуюся самостоятельную региональную политику, однако надо полагать, что стороны намерены вырабатывать здесь взаимоприемлемые решения в рамках наработанного ими в течение многих десятилетий формальных и неформальных консультаций. Например, предлагаемая НАТО идея создания единого противоракетного щита способна если не разрушить, то, по крайней мере поставить под серьезное сомнение турецко-иранское сближение, о котором в последнее время очень много говорили. Заместитель помощника министра обороны США по вопросам Европы и НАТО Джеймс Таунсенд недавно заявлял, что Турция «в значительной степени находится на передовой линии» потенциального конфликте с использованием баллистических ракет. Премьер-министр Турции заявляет, что соответствующее решение, без сомнения, должно быть принято с позиций членства в НАТО. С другой стороны, Турция пытается посредничать между Тегераном и Брюсселем, позиционируя себя в качестве ключевого игрока на Ближнем Востоке.

В отношениях с Россией Турция будет преследовать прежде всего собственные цели и интересы. По мнению А. Давутоглу, внешняя политика Турции позволит ей увеличить свое геополитическое значение и влияние в стратегически важных для турецкого государства зонах, входящих, по его мнению, в «ближнее сухопутное и морское пространство» Турции.

Стержнем российско-турецкого сотрудничества является энергетика и туризм. По-прежнему не решена проблема диверсификации двусторонних связей в направлении машиностроения и высокотехнологичных отраслей. Несколько обостряя предлагаемый тезис, можно сказать, что Турция извлекает из сотрудничества с Россией максимум пользы (энергетика, ВТС), в то время как для Москвы оно носит в известной мере вынужденный характер. Согласно некоторым оценкам, поддержка Россией газопроводного проекта Самсун – Джейхан стала в свое время для России скорее вынужденным шагом в обмен на согласие Анкары провести геологоразведочные работы в зоне возможного прохождения газопровода «Южный поток». Амбициозные экономические проекты могут попасть в очевидную зависимость от воли Анкары и Киева, которая, как мы понимаем, может оказаться весьма переменчивой.

И Москва, и Тегеран продолжают оказывать немалое влияние и на урегулирование региональных конфликтов, и на ситуацию на Каспии, и на политическую и экономическую жизнь государств Южного Кавказа (особенно Азербайджана и Армении). Новая тактика Анкары заключается в сближении с Россией и Ираном. Так, если в 1994 году начальник генерального штаба Турции Д.Гюреш заявлял, что «Россия стала весьма серьезной угрозой для Турции», большей, по его словам, чем после войны, то в 2010 году Россия, Армения, Грузия, Иран, а также Сирия, Болгария и Греция были исключены из списка угроз турецкому государству, перечисляемых в руководящих документах в сфере национальной безопасности. Совершенно очевидно, что сделано это было после дательного анализа не только внешнеполитической динамики, но и военного потенциала турецкой армии в сравнении, по крайней мере, с армиями некоторых из вышеперечисленных государств.

В целом политика Турции на Кавказском направлении, несмотря на динамизм и активность, будет сдерживаться рядом ограничителей, связанных с необходимостью тем или иным образом координировать предпринимаемые шаги с другими акторами, реализующими свои национальные интересы в кавказском регионе. На среднесрочную перспективу в армяно-турецких отношениях вряд ли стоит ожидать прорыва. Совместная деятельность России и Турции в деле урегулирования имеющихся здесь региональных конфликтов могла бы принести пользу, однако она предполагает высокий уровень взаимного доверия. Здесь можно вспомнить высказывавшееся на уровне российского политического руководства отношение к увязке процесса нормализации армяно-турецких отношений с урегулированием нагорно-карабахского конфликта. В то же время, в случае дальнейшего ухудшения отношений Анкары с Вашингтоном и особенно с Израилем как внутри, так и вовне Турции могут появиться дополнительные факторы, препятствующие ее позиционированию в качестве самостоятельного регионального центра силы.

Обобщая, необходимо отметить: несмотря на наличие целого ряда задач, которые Россия и Турция могут решать в формате «многопланового партнерства», в будущем их разногласия относительно различных аспектов мировой и региональной политики вполне вероятны и скорее всего даже неизбежны.

На динамику российско-иранских отношений также серьезное влияние оказывают третьи страны. Включение афганской проблематики в повестку дня «перезагрузки» российско-американских отношений стало проявлением высокого дипломатического искусства новой американской администрации (аналогично включению «афганского вопроса» в актуальную повестку внешнеполитического диалога между Вашингтоном и Дели). Таким образом, Соединённым Штатам удалось нанести ущерб отношениям Ирана с его главными региональными партнёрами — Россией и Индией. Крупные контракты на поставку современных видов вооружения Саудовской Аравии призваны изолировать Иран и на Ближнем Востоке. Активизацию Тегерана на южнокавказском направлении следует рассматривать в более широком контексте региональных процессов на Ближнем и Среднем Востоке.

В исследовательской литературе, посвященной взаимоотношениям государств Южного Кавказа, а также возможным региональным форматам безопасности, «иранский фактор» нередко недооценивается, что, как представляется, вряд ли разумно в контексте незавершенности геополитического позиционирования региона, его места в формирующейся архитектуре региональной и мировой безопасности. Интерес Тегерана к Кавказу и Центральной Азии обуславливается едва ли не единственным фактором, а именно – стремлением вырваться из международной изоляции, куда он попал волею западных держав во главе с США. Если это и верно, то только отчасти. Иранские исследователи неизменно, в той или иной форме, подчеркивают, что эта страна имеет много общего со своими соседями, будь то в историческом, культурном или лингвистическом плане; поэтому, несмотря на многие различия, существует и много возможностей для взаимопонимания, которые в Иране намерены использовать в полной мере. Интересы Тегерана на Кавказе вступают в соприкосновение с интересами России и Турции, и представляется, что говорить о полном взаимопонимании явно преждевременно. Достаточно вспомнить реакцию Ирана на слухи о размещении в нахичеванской автономии турецкой военной базы, или недвусмысленное замечание о том, что у Тегерана имеется собственное представление о том, каким должен быть национальный состав возможного миротворческого контингента в зоне карабахского конфликта.

Российско-иранские отношения все чаще рассматриваться с позиции национальной выгоды и интересов. В этом случае, поведение двух стран, периодически сближающихся или отдаляющихся друг от друга, зависит от национальных интересов, и что немаловажно, от путей, которые, по мнению тех или иных групп, ведут к наиболее эффективной реализации этих национальных интересов.

Геополитическое единство кавказского региона сомнению практически не подвергается. На протяжении последних 20 лет позиция Ирана относительно чеченского конфликта, экспансии радикального исламизма была весьма сдержанной. Сейчас в некоторых иранских публикациях можно встретить мнение о том, что эта страна, в случае выбора ею удачной стратегии, может использовать свое геополитического положение и влияние в исламском мире с тем, чтобы равноправно соревноваться и сотрудничать с Россией. Это новое «статус-кво» освободит Тегеран от необходимости выслушивать отговорки Москвы по самым разным вопросам, касающимся не только двустороннего сотрудничества, но и региональных и глобальных проблем.

Ситуация на Южном Кавказе в значительной мере определяется динамикой взаимоотношений в «треугольнике» Москва – Анкара – Тегеран, при обязательном учете внешнего «контура», включающего отношения каждой из этих стран, прежде всего, с Соединенными Штатами, Европейским Союзом и некоторыми ключевыми странами НАТО. Это:

(1) предопределяет объективную заинтересованность в недопущении крупномасштабных конфликтов, способных негативно повлиять на региональный баланс сил, рост экономического сотрудничества, реализацию трансграничных проектов;

(2) свидетельствует о наличии серьезных факторов дестабилизации, прежде всего – возможными планами военных действий против Ирана, которые способны привести к самым непредсказуемым последствиям.

Российско-турецкий диалог по основным региональным проблемам, интенсивно развивающийся на протяжении вот уже более чем двух лет, необходимо дополнить российско-иранским диалогом. Любые попытки исключения Тегерана из поиска наиболее оптимальной формы поддержания регионального баланса не приведут к конструктивному результату.

Арешев А.Г.

http://www.central-eurasia.com/index/?uid=356