З.С. Арухов, кандидат философских наук

Отдельные исследователи, объясняя причину столкновения ислама с западґным миром, указывают на то обстоятельство, что ситуацию, которую в течение нескольких лет в силу различных причин предпочитали игнорировать, к наґстоящему времени склонны оценивать как неуклонное движение от политической конкуренґции к религиозному конфликту. Активизация экстремистской деятельности радикальных исламских групп во многих странах мира, а не только на Ближнем Востоке, стала отмечаться уже в начале 80-х годов, и главным образом она была сориентироґвана против интересов США в различных регионах мира. Кроме того, развал Советского Союза вынуґдил западный мир искать для себя нового соперника. Эти две тенденции сошлись в течение 90-х годов наряду с ростом глобального конфликта между социо-политическими культурами: ислам и мусульманский мир против США как лидера и ведущего элемента западной культуры.

Такое восприятие согласовывалось с представлениями сторонников радиґкального ислама о современном мире и укреплялось вместе с ростом борьбы слаборазвитых стран третьего мира за независимость. Постоянный конфликт на Ближнем Востоке и его негативная роль в период холодной войны предоставили исламским радикалам еще одну возможность для расширения темы вечной глобальной конкуренции между главными культурами мира. Начиная с 1948 года, исламисты видели в евреях союзников США и западных стран, которые, в свою очередь, рассматривались ими в качестве новых злодеев в глобальном заговоре против ислама как образа жизни, культуры и религии.

Постоянная потребность в образе врага, судя по всему, следует рассматривать как проблему западного мира, котоґрая наиболее остро стоит сегодня, когда, казалось бы, необходимо воздержаться от глобального соперничества, принимающего облик религиозной войны между исламом и западной культурой. Современная культура Запада с ее объединяюґщимися элементами демократии, прав человека, либерализма, с ценностями христианства, кажется, рассматривает понятие ╚исґламский терроризм╩ как политически неправильное. Скорее всего, западный человек полагает, что между ним и всем мусульманским населением или, по крайней мере, его большей частью нет никаких проблем. Но они есть между ним и некоторыми крайними религиозными группами, которые не имеют никакой реґальной поддержки, симпатий или союзников у него на родине. С другой стоґроны, в мусульманском восприятии Запад все более и более становится врагом, и отнюдь не по религиозным, а по социально-экономическим причинам. Проґблемы коренятся в ряде причин: возрастающая ненависть к богатым западным странам; рост отчуждения различных слоев общества друг к другу; взрыв националистических споров и открытых конфликтов после распада Соґветского Союза. Все это закончилось в некотором смысле глобальґным конфликтом культур между США, как единственным лидером Запада и остальной частью так называемого третьего мира, в котором мусульмане составляют больґшинство.

Этот смысл конфликта скрепил религиозными связями ╚солидарность бедных╩, которая, в свою очередь, приводит к тому, что американское или западное выступление против любой мусульманской страны или группы рассматривается как вызов всему мусульманскому миру. Более того, эта солидарность основана также на представлении исламистов о том, что объединение мусульманского мира является их основной миссией. Это является той формой единства, которая заставляет правительства под угрозой внутреннего взрыва на религиозном основании приґсоединяться к общему хору осуждения Запада в рамках искусственной солиґдарности, пропагандируемой радикальными группами.

Запад также ощущает потребность в постоянном наличии обґраза врага. Отсутствие СССР как противника или конкурента Запада усугубляет эту проблему. Снова, хотя не обязательно и на религиозном основании, западное общество нуждается в том, чтобы ╚кого-то ненавидеть╩, кого-то, кто воплотит в себе вечную конкуренцию между Богом и дьяволом, добром и злом. Радикальные исламские группы оказываются подходящими для отводимой роли, поскольку они могут угрожать наиболее важным элементам жизни современного западного мира. Иными словами, обе стороны развили в себе ощущение конфликта между собой и, кажется, что именно религия заставляет их придерживаться более твердых позиций в этой войне.

Реальная проблема заключается в двойственном восприятии действительности, возможно даже в лицемерии Запада, коґторый напуган самой мыслью о будущем, воспринимаемым им как неуклонное продвижение к религиозной войне. Среди некоторых западных лидеров наблюдается тенденция ухода от дейстґвительности, игнорирования важных процессов, имеющих место в мусульманском мире в последние годы. Использование понятия ╚исламский терроризм╩, вероятно, представляется одним из наиболее слабых элементов деятельности возглавляемых ими политических структур в данной сфере. Дело в том, что этот термин допускает неверные обобщения относительно мусульманской религии в целом и вызывает дополнительный импульс неприятия со стороны умеренных мусульман.

Между тем, исламское восприятие грядущей глобальной войны представляет собой одно из самых больших достижений радикальных исламских движений поґследних трех десятилетий. Этому успеху содействоґвала их способность появиться в среде огромного религиозного населения во всем арабском и мусульманском мире в качестве предґставителей истинного ислама, подчеркивая значимость социальных и политичеґских элементов, которые, как правило, привлекают много сторонников. Идеологи радикальных исламских движений в своей пропагандистской деятельности обращаются к более низким слоям общества, находящихся в поисках мессианґского решения своих проблем и выхода из безнадежной ситуации. Они подчеркивают наличие в исламе более политизированґных элементов, указывают на гуманитарные принципы социальґного правосудия и справедливости. Кроме того, они знают, что предложить интеллектуалам среднего класса, ориентирующимся на демократию, права человека и гражданское общество, разґочаровавґшимся в ╚импортированных╩ идеологиях и формах правлеґния, включая социаґлизм, либерализм, национализм, фашизм, комґмунизм, а также военные диктаґтуры в том виде как они на практике применяются в некоторых странах мусульманского мира.

Как известно, одним из основных положений исламской концепции миропорядка является разделение мира на две части в бескоґнечном конфликте √ ╚мир ислама╩ (╚дар ал-ислам╩) и ╚мир ереси╩ (╚дар ал-харб╩). Таким образом, считают они, ощущение глобального конфликта глубоко внедрено в самом мусульманском обществе. Кроме того, это восприятие было усилено национальными, социалистическими, иными светскими идеями, в соответствии с которыми Запад рассматривается с точки зрения колониальной и империалистической опасности. Однако многолетняя ненависть в отноґшении богатого Запада, находящегося под американской гегемоґнией, стала приобретать религиозный характер лишь в последние три деґсятилетия.

Надо сказать, что исламизм, всегда искал глобальные миссии: возрождение прежґней мусульманской империи, объединение всего мусульманского мира в единую нацию, восстановление былой исламской славы. При этом исламизм преследует эти цели независимо от того, управляем ли он в соответствии с элеменґтарными доктринами всеобщего мусульманского братства, или идеологией, развитой Сайидом Кутбом, идейным отцом некоторых современных радикальных групп джихада. Все эти миссии основаны на представґлении об уникальности самого ислама, как религии, являющейся неґотъемлемой частью политики и образа жизни вообще.

Однако лишь в течение немногих столетий мусульманской истории Запад имел преимущество над мусульманами. С другой стороны, исламизм, получивший мощный импульс к возрождению через деятельность различных движений, групп и всевозможных идеологических течений, должен был внедрить в сознание широких масс мысль о том, что исламская победа близка и осуществима. Для этой цели пропагандой различных движений были развиты два важных момента мусульманского мировосприятия. Прежде всего, массы следовало убедить в том, что в исламе заложена скрытая мощь величия и постоянного обновления в отличие от моральной и илейно слабости отмирающих доктрин Запада и его еврейских союзников.

Другой тезис заключался в представлении масштабов глобальности заговора, предпринимаемого против ислама как религии и против мусульман как ее последователей. Комбинация из этих двух особенностей восприятия приводила большинство радикальных исламских групп к заключению о том, что они могут силой покорить Запад в силу их знания того, что представляют собой его моральные и культурные элементы в лице американцев и евреев. Большинство арабских режимов они воспринимают как часть этого глобального заговора.

Исламский джихад, таким образом, перешел из формы обычной войны между регулярными армиями, которые направлялись халифами на завоевание новых территорий, в войну неразборчивого экстремизма, направленного теперь против почти поверженного противника, чьи испорченные моральные ценности превратили его из ужасного колониалиста в прошлом в ╚бумажного тигра╩ в настоящем.

В восприятии идеологов исламских движений радикального толка к настоящему времени уже наступило состояние войны между мусульманским миром и западной политической культурой, направленной против ислама. Соґгласно их точке зрения, члены исламистских групп являются не террористами, а воинами на пути Господа. Поскольку враг находится всюду, не только в их собственных странах, но и глубоко внутри мусульманского мира в виде продажных и коррумпированных правительств и порочных культур, то эти воины должны вести постоянную войну на многих фронтах. Коль скоро противостоят они глобальному заговору против ислама и мусульман, то их войну фактически следует рассматривать как самооборону. Причем идеологи религиозного экстремизма указывают на то, что так же, как в борьбе неверных против ислама используются грязные методы, так и исламский ответ не должен игнорировать все возможные средства обороны и защиты.

Популярность сторонников религиозного экстремизма в арабском и мусульманском мире, как правило, росла вне исламских подлинно религиозных институтов. Будучи нередко назначаемы и управляемы светскими режимами, они воспринимались как подчиненные их воле, их религиозно-правовые заключения часто отвергались, в особенности, если они имели отношение к культурным и социально-политическим проблемам. Различные исламистские группы имеют собственных духовных лидеров и соответствующие религиозные структуры. Некоторые из этих организаций выдвигают идеологических или политических лидеров, испытывающих серьезный недостаток официального религиозного образования, но, тем не менее, выступающих с далеко идущими комментариями на основе исламских принципов. Поэтому они не имеют каких-либо проблем в принуждении их сторонников к своим взглядам, так как рассматривают их идеологию и доктрины как неотъемлемую часть истинной религии.

Но главный успех или неудача этих экстремистских групп зависит не от их религиозного комментария или их властных полномочий. Больше всего их популярность зависит от споґсобности получить понимание своим действиям у широких масс населения муґсульманских стран. Потребность в общественной симпатии и поддержке составґляет слабость этих групп, именно в этом и заключается критический элемент каждой экстремистской группы, который не имеет отношения к его идеологии или политическому облику. Однако в мусульманском обществе, где религия имеет большое влияние, учение исламистских групп восприґнимается некоторыми слоями населения в качестве истинных принципов релиґгии. В этих условиях социо-культурные элементы религиозного обучения ислаґмистов часто объединяются с традиционной враждебностью к Западу, находящегося в русле американской гегемонии, и покровительствуюґщего Израилю и евреям, которых, наряду с политеистами Коран относит к категории наиболее ненавистных для уверовавших мусульґман[1][1].

Эта поддержка, оказываемая различным исламистским группам во многих частях арабского и мусульманского мира, усиливает уверенность населения в наличии конфликта между исламом и Западом во главе с США. В свою очередь это обстоятельство стимулирует и экстремистские тенденции, убеждает новых сторонников исламистов в необходимости строгого выполнения религиозной обязанности в джихаде. Подобное явление время от времени воздействует не только на общественные силы, но и на некоторые правительства. Американские ракетные удары по Афганистану и Судану не были адекватно восприняты арабскими правительствами, по крайней мере, если говорить об их общественной реакции.

Практически повсеместно предпринятые американцами меры были восприняты не как часть борьбы с терроризмом, а как необоснованная агрессия против мусульманских стран. Осуждение американских ударов последовало даже от умеренных арабских режимов Египта и Иордании, не говоря уже о государствах Персидского залива. Характерно, что при этом некоторые формы экстремизма как ╚оружия бедных╩ рассматриваются мусульманами и даже их правительствами как самооборона и вынужденные меры, в то время как американские нападения многими были расценены в качестве ╚преступной войны╩.

До тех пор, пока исламский фундаментализм имеет широкую поддержку и распространение, будь то в форме идеологии или в форме деятельности радикальных религиозных движений и организаций, его влияние на значительных территориях мусульманского мира будет придавать ему законное право вести джихад. Среди масс этот джихад будет восприниматься как священная война, ведущаяся между порочным Западом и всем исламским миром. В свою очередь, мусульманские правительства не будут предпринимать попыток к делегитимности таких движений до тех пор, пока последние не начнут угрожать самим этим режимам непосредственно.

Фактически, правительства часто публично или конфиденциально присоединяются к продвижению в массы понятия западной враждебности по отношению к исламскому миру, распространяя тем самым влияние радикальных исламских движений и групп, и поддерживая в обществе условия для развития экстремистских идей под прикрытием исламского джихада. Более того, некоторые мусульманские режимы сами продвигают идеи религиозного радикализма и поддерживают деятельность экстремистских движений. К ним, прежде всего, относятся Афганистан, Судан, Пакистан, Саудовская Аравия.

Таким образом, США и их западные союзники противостоят не только Усаме бен Ладену и его идейным соратникам из десятков радикальных исламских групп типа, а фактически большей части мусульманского мира, который оказывает поддержку этим группам, приґдавая правовую и общественную значимость их экстремистской деятельности. Следовательно, этот феномен, помимо всего, следует расґсматривать и на уровне социо-религиозного восприятия. Запад не может игноґрировать это обстоятельство и вынужден стремиться к объединению усилий и поиску различных средств противодействия этим явлениям. При этом необходимо исходить из того, что так называемый исламґский фундаментализм вбирает в себя и политику, и религию. Когда это обстоятельство не учитывается и движение анализируется, как имеющее исключительно политический характер, то допускается ошибка, так как фундаментализм не в меньшей мере является феґноменом религиозного плана.

Экстремизм в исламе получил наиболее активное распространение в течение поґследних трех десятилетий, причем зона его влияния за этот период расширилась от местного уровня до международного масштаба. Изменились и масштабы экстремистских проявґлений, которые начинались с незначительных перестрелок, а теперь нередко доходят до объявления всеобщего джиґхада целым государствам, народам, культурам. Если первоначальные действия религиозных экстреґмистов в основном были направлены против иностранного присутствия, то теґперь экстремисты стали терроризировать собственные мусульманские общины. Действия экстремистов на начальном этапе побуждались религиозным рвением, но со временем религиозные побуждения уступили место политическим амбиґциям. Активисты радикальных исламских движений основным результаґтом своей деятельности считают достижение трех основополагающих целей.

Во-первых, они добиваются установления в обществе основ исламского теократического государства. Несмотря на то, что тексты Корана и сунны допускают существоґвание мусульманского сообщества в рамках любого типа политической системы, идеология радикального исламского движения направлена на создание исключительно теократического общества. Следует отметить, что правительства в мусульманґском мире никогда не были чисто теократическими. Как показывает даже самая ранняя история ислама, мусульманские правители никогда не претендовали на безошибочность своих представлений об обществе и государстве, и не утверждали, что именно они были единственным источником интерпретации кораничеґских положений на этот счет. Инициаторами решений в этой области всегда были мусульманские правоведы, имевшие в структуре традиционного общества особый и непререкаемый статус. Радикальные исламисты называют существующие правиґтельства светскими, полагая при этом, что они применяют на практике западный правовой кодекс, нежели исламский закон. Кстати сказать, термин ╚светский╩ был заимствован в начале двадцатого столетия из западного словаря и был соответствующим образом переведен на арабский язык. В мусульманском мире данный термин в настоящее время используется для обозначения гражданского нерелигиозного правительґства. Причем исламистами этот термин нередко рассматривается как синоґним слова ╚неверный╩ и используется против представителей гражданских учреждений[2][2].

Во-вторых, исламисты активно выступают за введение в общественную практику норм шариата. Исламский заґкон представляет собой результат деятельности многих выдающихся мусульманских ученых, которые заложили правовые основы общества на основе Корана и сунны проґрока. Тем не менее, умеренные мусульмане не рассматривают труды ученых как полную идентификацию Корана и пророческой традиции, полагая, что правовые положения должны соответствовать требованиям времени. При этом важно подчеркнуть, что с их стороны речь никак не идет о непосредственной модификации коранических правоґвых основ, так как мусульмане считают Коран божественным откровением, не подлежащим временному или пространственному восприятию. В данном случае речь, прежде всего, идет о юридической кодификации, развитой мусульманґскими учеными на протяжении многих столетий. Однако радикальные исламисты полноґстью отвергают призыв к модернизации и пересмотру положений шариата, что широким массам представляется ими как намерение изменить правовые установлеґния Корана, что, естественно, не соответствует действительности. Со своей стороны, они, напротив, хотели бы применить в современных условиях нормы шариата, сфорґмировавшиеся VII-VIII веков.

И, наконец, в-третьих, программной целью исламского радикализма является восстановление халифата. Как известно, поражение Оттоманской империи в первой мировой войне привело в 1925 году к свержению власти султана Абдулхамида, который и был последним халифом. Исламисты рассматривают идею восстановления халифата как необходимое условие достижения единства мусульманского сообщества, управляемого одним халифом. Одновременно, они рассматривают халифа в качестве преемник пророка мусульман. В отличие от них, умеренные мусульмане рассматривают халифа как гражданского главу государства, вместе с тем полностью придерживающегося требований веры и обряда, полагая, что не может быть преемника у пророка, получившего небесные откровения. Первый халиф Абу Бакр был избран мусульманским обществом после смерти пророка в 632 году, и его правление представляло собой, по сути, первое правительство, созданное мусульманами в качестве гражданского учреждения. Современные исламисты обвиняют и принижают степень веры тех, кто отказывается от идеи восстановления халифата, рассматривая их позицию как богохульство и противодействие возрождению исламских ценностей и традиционных структур управления.

Некоторые даже мусульманские авторы зарождение экстремизма в исламе склонны связывать с появлением в 657 году теологических разногласий и разделеґнием ислама на суннитов и шиитов. Кроме того, инакомыслящие, впоследствии отошедшие от шиитского лагеря, стали именоваться хариджитами, которые объяґвили лидеров двух новых направлений в исламе неверными и достойными смерти. Тем самым именно они положили начало ереси в исламе. Хариджитская докґтрина в последующие годы в мусульманских странах была подхвачена многими экстремистскими и анарґхистскими группами и активно используется в наґстоящее время.

Теоретическое обоснование экстремизма сводится к тому, что мусульманское общество утратило свой первоначальный, истинно исламский характер. В результате этого объектом агрессивных нападок религиозных экстремистов становятся современные политические институты и властные структуры, представленные ╚неверными╩, так как именно они являются главным препятствием на пути установления основ исламского порядка. Практика исламских радикалов заключается в активных и немедленных, а потому агрессивных действиях по установлению исламского государства, прихода к власти истинных мусульман. Движущие силы современного экстремизма в мусульманском мире составляют, в основном, студенты, рабочие, мелкие торговцы, инженеры, врачи. Помимо всего расширению рядов религиозных экстремистов способствуют и происходящие в современном мусульманском мире процессы пауперизации и люмпенизации.

Природа экстремистской теории заключается в логическом развитии каких-либо идей или взглядов, вырванных из контекста. Зачастую они абсолютизируются и обрастают рядом следствий и выводов. Большинство эксґтремистских теорий основываются на небольшом количестве посылок. Экстреґмизм порождается самыми разными факторами: социально-экономическими причинами, деформацией политических институтов, тоталитарным характером режима, подавлением властями оппозиции, стремлением социальных или полиґтических групп ускорить и силовыми методами осуществить выдвигаемые ими задачи. Религиозный экстремизм проявляется в нетерпимости к представителям друґгих конфессий или в противоборстве внутри одной конфессии.

Качественная новизна современного исламизма состоит в его гораздо большей, чем прежде, особой наступательности и интернационализации. Именно течения экстремистского толка в рамках радикального исламизма до сих пор дают многим повод рассматривать так называемый ╚исламский факґтор╩ в контексте новых угроз международной безопасности.

Экстремизм исламистов 90-х годов XX века отличается от раґдикализма мусульманских ╚интегристов╩ середины века большим географичеґским размахом и масштабами своей деятельности, более высокой степеґнью финансовой и материально-технической обеспеченности, организованностью и скоординированностью действий, гораздо большей приверженностью провозглашенному ими принципу ╚исламской солидарности╩ на практике. Обычной стала схема, по которой террористические акции, в том числе с осущеґствлением длительных операций с применением армейского вооружения, как это в последние годы было в Чечне, Дагестане, Киргизии, Боснии, Кашмире, планируются и подготавливаются в одной стране, финансируются в другой, а осуществляются в третьей. Иными словами, впервые в новейшей истории ╚грандиозные планы по переустройству всего мира и созданию единого исламґского государства из религиозно-философских теорий превращаются в политиґческие замыслы╩. В современных условиях эти теории рассматриваются как ╚руководство к практическому, финансово и организационно обеспеченному действию в международном масштабе - не только в Азии и Африке, но и в Евґропе, США и Латинской Америке╩[3][3].

Если попытаться выявить основные причины, которые оказали влияние на рост числа экстремистских групп и активизировали деятельность группировок радикального исламского движения в современном мире, то следует обозначить три фактора: внешнее покровительство, воздействие афганского синдрома и, наконец, наследие исторического противоборства между Востоком и Западом.

Осуществление внешнего покровительства над деятельностью исламских и националистических групп всегда сопряжено с определенного рода сложноґстями при оказании влияния на характер их ориентации, в особенности, если в этом участвует сразу несколько стран. Например, можно наґсчитать не менее шести различных иранских, сирийских, ливийских структур, которые оказывают финансовую поддержку палестинскому ╚Исламскому джиґхаду╩. Немало подобных примеров предлагает и современный Афганистан. Группы станоґвятся, как бы заложниками этих режимов и независимо от степени их радикальґности уже не могут в полной мере проводить свою самостоятельную политику, подчиняясь логике и стратегии покровителей. Намерение и способность некоторых стран предложить для радикальных групп различной направленности зоны безоґпасности, финансы, обучение, военное оборудование, дипломатическую подґдержку и другие формы содействия свидетельствуют об их заинтересованности проводить через них собственную политику.

Ситуация в какой-то мере напоминает отношение Советского Союза к старым коммунистическим движениям, которым он на протяжении длительного времени оказывал моральґную и материальную поддержку. Саудовская Аравия, Пакистан, Турция и Иран таким же образом стремятся создавать свои собственные империи или, по крайней мере, сформировать сферу влияния для использования этих групп в качестве мощного политического инструмента на территории сопредельных или иных государств. Выдвигая собстґвенные национальные интереса на первый план, эти страны могут управлять или даже жертвовать в отдельных случаях интересами исламских радикалов. Например, в то время как сирийские власти преследовали и предпринимали крайние репресґсивные меры против исламских оппозиционеров, иранские интересы диктовали Тегерану необходимость поддержания мощного союза с Дамаском, включая массивные нефтяные вливания в сирийскую экономику с тем, чтобы изолироґвать Ирак как своего конкурента. Пакистан, используя потенциал радикальных исламских группировок, также пытается оказывать давление на сопредельные государства.

Таким образом, внешнее вмешательство являлось и продолжает быть серьезґным испытанием прочности государственных систем мусульманских государств. Неґсколько факторов создают условия для внешнего вмешательства с подрывными целями. Спорные вопросы между государствами на границах, а также особенноґсти демографического и этнического расселения народов в приграничных райґонах явились причинами конфликтов в некоторых мусульманских странах. Таґкие этнические и социальные разногласия создавали возможности для вмешательства внешних сил во внутренние дела их соседей. Например, случай с курдами иллюстрирует подверженность границ нескольких ближневосточных государств внешнему вмешательству. Конкуренция между Ираком и Ираном привела праґвительство иранского шаха к расширению в 70-х годах военной и финансовой поддержки курдским мятежникам. В ходе ирано-иракской войны (1980-1988) иранское правительство поддержало курдское сепаратистское движение. Вслед за иракской оккупацией Кувейта и последующей войной в Персидском заливе США и их западные союзники установили зону безопасности для курдов в сеґверном Ираке. В 90-х годах Рабочая партия Курдистана использовала северный Ирак как плацдарм для атак против подразделений турецкой армии.

Радикальные группировки расширяют зоны своей деятельности и распростраґняют свои действия на новые регионы. В соответствии со своеобразным раздеґлением форм экстремистской деятельности, Афганистан служит, например, мощной базой физического пополнения отрядов боевиков, где они приобретают опыт, налаґживают контакты, повышают военное мастерство, прежде чем вернуться в свои страны. Территория Боснии служила для этих же целей до подписания Дэйтонґских соглашений 1995 года. Радикальные исламские движения Северной Афґрики из-за преследований в собственных странах во многом перенесли свои дейґствия, включая пропаганду, поддержку экстремистской сети, в эмигрантские объеґдинения Западной Европы. Широкое финансирование движения ╚Хамас╩ позвоґляет ему действовать в Европе и Северной Америке. Группы египетского ╚Джиґхада╩ проводят некоторые из своих операций в Эфиопии и Пакистане[4][4]. В данном случае важно отметить, что власти стран, на территориях которых действуют заґрубежные исламские группировки, также заинтересованы в их присутствии, так как надеются на реализацию с их помощью собственных программ, чаще всего военно-политического характера.

Присутствие в ряде стран групп, лояльных к межнациональным идеологиям и политике внешних сил, также позволяет последним вмешиваться во внутренние дела других стран. В 50-е и 60-е годы арабские националистические движения и комґмунистические партии создавали благоприятные условия для внешних сил вмеґшиваться во внутренние дела их соседей. Палестинский вопрос и активизация деятельности палестинских групп боевиков использовались несколькими арабґскими режимами в качестве инструментов подрыва стабильности в странах конкуренґтов. В подобных целях использовались исламские группы и движения, многие из которых получали финансовую поддержку сразу от нескольких стран, включая Египет, США, Израиль, Иорданию и Саудовскую Аравию.

Происхождение религиозного экстремизма в Египте нередко возводят к 1928 году, когда была создана организация ╚Братья-мусульмане╩. Цель этого братства сводилась к тому, чтобы вернуть общество к ╚подлинному╩ исламскому образу жизни по канонам шариата и создать в перспективе исламское государство. В период президентства Насера сторонники эта организация прошла различные этапы, в ходе которых власти то преследовали ее деятельность, то использовали ее потенциал в политической борьбе. Коренному изменению отношение к сторонникам братства подверглось в период правления Анвара Садата. Прежде всего, это объясняется тем, что Садат рассматривал сторонников Насера, прогрессивные и светские силы страны в качестве политической угрозы его режиму. Кроме того, на Египет в этот период оказывалось достаточно жесткое давление со стороны Саудовской Аравии, требовавшей умеренной политики в отношении исламских группировок в стране. За этим скрывались намерения Эр-Рияда вытеснить со временем радикальные исламские силы за пределы королевства, в частности в Египет. Следуя собственному пониманию этих процессов и отвечая на требования саудовского режима, Садат постепенно сменил тактику отношений с правым крылом исламистов, в том числе с организацией ╚Братья-мусульмане╩. Все активисты братства были выпущены на свободу, которыми новые возможности были использованы для укрепления своих позиций в египетском обществе. Политика правительства в своей официальной части принимала выраженную исламскую ориентацию: ислам защищался всеми способами и во всех слоях общества: через телевидение, радио, газеты, в мечетях. Однако выраженные экстремистские тенденции в братстве стали проявляться лишь к концу 70-х годов вслед за исламской революцией в Иране. Новое поколение исламистов, вдохновленное иранским примером, было полно энтузиазма и решимости использовать вооруженную силу для захвата в стране власти.

Несмотря на более последовательную стратегию, принятую последующим правительством против активности экстремистов, в египетском обществе в течение 80-х годов наблюдалось растущее влияние исламизма. Именно в этот период профессиональные и студенческие объединения получили места в парламенте. Даже прежде умеренные исламские организации, в том числе мусульманский университет Ал-Азхар, выступали с консервативных позиций[5][5]. По отношению к исламским движениям правительство Хосни Мубарака придерживалось двойственной позиции. Пытаясь не конфликтовать с основными мусульманскими организациями типа ╚Братьев-мусульман╩, оно расправлялось с такими воинственными группировками как ╚Ал-джихад ал-ислами╩, ╚Ат-Такфир ва-л-хиджра╩ и другим.

Официально предполагалось, что несколько зарубежнных стран имеют отношение к финансированию, обучению и вооружению исламских боевиков. Египетские политики, естественно, исходили от предпосылки о том, что религиозный экстремизм, если он и имеет внешнее происхождение, то распространяется Ираном и Суданом. В августе 1992 года власти обвинили эти страны в контрабандных поставках оружия египетским экстремистам через границу с Суданом и Ливией. Египетские власти координировали свои усилия по противодействию угрозе исламской экстремизма с тунисскими и алжирскими службами, которые также были убеждены в причастности указанных стран в поддержке воинствующих исламистов. По египетским оценкам, на территории Судана к тому времени находились более 2 тыс. иранцев, обучавшихся в военных лагерях, специально созданных для этой цели на территории этой страны. В апреле 1993 года президент Мубарак утверждал, что именно Иран использовал ветеранов гражданской войны в Афганистане для экспорта исламской революции в Егип Конечно, в данном случае следует учитывать, что и США и Саудовская Аравия проводили собственную политику против Ирана, и их оценки укладываются в рамки избранной ими стратегии в отношении этой страны. Согласно их данным, Иран стимулировал развитие экстремизма не только в Египте, но и в ряде других арабских стран. Причем соответствующие меры осуществлялись на территории третьих стран. К примеру, исламские боевики из Египта, Алжира и Саудовской Аравии, находившиеся в Пакистане, получали визы для въезда в Иран в иранском консульстве в Пешаваре. У себя же в странах они преследовались властями[6][8]. Кроме того, при посредничестве иранских дипломатов арабские и пакистанские боевики в провинции Джелалабад проходили обучение в лагерях афганской ╚Хезб-е ислами╩[7][9].

ет[8] Меры, предпринимаемые мусульманскими странами против религиозного экстремизма, не всегда оказываются эффективными в силу недосґтаточной координации действий и зачастую собственного видения масштабов и угроз данной проблемы. Так, например, министры юстиции 22 арабских стран в рамках Лиги арабских государств еще 22 апреля 1996 года подписали соглашеґние о мерах борьбы с терроризмом и экстремизмом. Оно было достигнуто по инициативе Египта после двух лет интенсивных обсуждений на различных уровнях. Согласованные меры направлены главным образом против радикальґного исламского терроризма[9][18]. Соглашением не предусмотрена выработка едиґных правовых норм или совместных судебных инстанций, сделан акцент на суґдебную независимость каждого государства. Не предусмотрены также какие-либо совместные структуры по борьбе с проявлениями экстремизма и с террориґстической деятельностью наподобие тех, которые были созданы в прошлом для координации мер против Израиля или проведения экономического бойкота арабских стран по отношению к этому же государству.

Однако в последнее время покровительство экстремистским силам оказыґвают не только арабские и европейские страны. В связи с событиями на Северґном Кавказе российская пресса сообщала о создании, по меньшей мере, тремя известными фундаменталистскими исламскими организациями полувоенных лаґгерей на территории Азербайджана. Речь идет об организациях фонд ╚Ал-Ибраґгимийа╩, ╚Всемирной ассамблее исламской молодежи╩ и ╚Организации исламґского спасения╩. Все они открыли в Баку свои региональные штаб-квартиры и уже начали создание нескольких лагерей, где, по официальной версии, в ╚споґкойной обстановке предполагается изучать Коран╩. Во главе ╚полевых духовґных лагерей╩ стоят исключительно арабы, граждане Саудовской Аравии, Суґдана, Йемена и Афганистана[10][22].

Таким образом, территория Азербайджана исґпользуется для дестабилизации положения на юге России. В определенной мере подготовку религиозных экстремистов для войны в Дагестане и Чечне оправдыґвает и официальная позиция Азербайджана, так как один из государственных советников азербайджанского президента расценил нападение боевиков Басаева и Хатґтаба на Дагестан ╚национально-освободительным движением╩. Более того, именно в связи с военным конфликтом в Дагестане в Азербайджане появились эмиссары таких исламских экстремистских организаций, как ╚Братья-мусульґмане╩, ╚Национальный исламский фронт Судана╩ и ╚Исламский джихад╩, котоґрые заняты налаживанием контактов и отработкой новых маршрутов переброски в Чечню денег, оружия и наемников. Руководители азербайджанских центров подготовки боевиков не ограничивают свои устремления лишь территорией Росґсии и СНГ. По их заявлениям, ╚технологии, которые будут обкатываться в Дагеґстане, планируется использовать и против своих законных правительств в арабґских странах, в частности королевского дома Саудовской Аравии╩[11][23].

С другой стороны, основные пропагандисты движения афганского джихада отправились в Европу, где обосновались главным образом в Австрии, Голландии, Дании, Англии и Швейцарии. Египетское правительство основные претензии за косвенную поддержку их деятельности стало предъявлять Англии. Однако критические публикации таґких изданий как ╚Ал-Мурабитун╩, принадлежащего ╚Ал-Гамаат ал-исламийа╩, и ╚Ал-Муджахидун╩, печатного органа организации ╚Ал-Джихад ал-ислами╩ распространялись из Дании. В Британии подобную деятельность ╚Ал-Гамаат ал-исламийа╩ проводит через журнал ╚Ал-Иттисам╩ и Исламский исследовательский центр Ясира ас-Сирри.

Если в Дании беженцам не разрешается участвовать в политических дейстґвиях, то британские законы никаких ограничений на этот счет не содержат. Соґгласно исследованию, подготовленному правительством консерваторов, их деяґтельность в Англии не рассматривается незаконной. Очевидно, английские влаґсти опасаются, что меры против них, предпринятые на основе поправок к сущеґствующим законам, могут привести к ограничению основных свобод беженцев в части политической деятельности и права проводить кампании против деспотичных режимов. Помимо всего, поправки к имеющимся законам создали бы проблемы с необходимостью разграничения понятий между ╚законґным╩ насилием и ╚терроризмом╩[12][31]. В итоге подобная позиция дает основание некоторым экспертам полагать, что Запад решил выступить с радикальными исламистами единым фронтом. Потому что ╚множество экстремистских группировок, прикрывающихся знаменем исґлама, действуют не на исторической родине, например, в Египте, Йемене, Саудовской Аравии и т. д., откуда их изгнали, а в США, Великобритании и других западных страґнах╩[13][32].

Однако, как считают египетские эксперты, есть и другая причина, по которой законы страны, не имеющие никакого отношения к правам человека, не меняґются. Британские власти считают, что любые ограничения деятельности исламиґстов в Англии могут подтолкнуть некоторых из них к насильственным дейстґвиям против британских интересов. Таким образом, присутствие исламистов в Англии рассматривается в качестве одной из форм, гарантирующих защиту бриґтанских интересов. Более того, это дает возможность англичанам изучать формы и методы деятельности экстремистских исламских организаций, а их присутстґвие непосредственно в стране позволяет оценивать степень роста их влияния за ее пределами. Известно, что большая часть этих организаций угрожают сущестґвующим в их странах режимам, и чем больше у них возможностей в захвате влаґсти, тем большую безопасность они могут получать для организации своей деяґтельности в Англии. Вместе с тем, британские силы безопасности считают, что преследование активистов этих групп не связано с их политической деятельностью, а является результатом их экстремистских действий. Если исламские функционеры в Англии считают, что определение терроризма позволяет обвинять в нем многие группы, которые не имеют к нему отношения, британские власти под террористическими действиями понимают ╚использование или угрозу использования насилия с целью оказания давления на [британское] правительство или устрашения населения для достижения политических, религиозных или идеологических целей╩.

Список из 21 группы составлялся на основе четырех критериев: угроза британским интересам, распространенность группы в Великобритании; характер и масштаб деятельности группы и меры английских властей по поддержке усилий мирового сообщества в борьбе против международного терроризма. Большинство групп, названных в списке, подпадает под четвертую категорию.

Исламисты, действующие в Лондоне, активизировали кампанию за то, чтобы исключить часть организаций из списков, особенно те, которые поддерживают борьбу против израильской оккупации арабских территорий. В числе запрещенных в Великобритании исламских организаций находятся: ╚Ал-Каида╩ Усамы бен Ладена, египетские ╚Ал-джихад╩, Ал-Гаммат ал-исламийа╩, алжирские ╚Вооруженная исламская группа╩, ╚Салафитская группа противодействия и джихада╩, ливанская ╚Хезболлах╩, военное крыло палестинской группы ╚Бригада Иззадина ал-Кассама╩ палестинские ╚Исламский джихад╩ и ╚Группа Абу Нидаля, Исламская армия Йемена в Адене; иранская ╚Муджахидин-е хальк╩; Революционный народно-освободительный Фронт Турции; три исламских группы в Кашмире: ╚Харакат ал-муджахидин╩, ╚Джайш Мухаммад╩, ╚Лашкар-е таиба╩.

Таким образом, даже на фоне принимаемых в стране мер, складывается впечатление, что Великобритания использует исламский фактор в своих интересах с использованием радикальных исламистов из различных стран мира, что вызывает с их стороны негативную реакцию. Например, саудовское правительство пыталось использовать свое дипломатическое влияние, оказывая давление на Англию, чтобы выслать из страны лидера оппоґзиционного ╚Движения за исламскую реформу в Аравии╩ Мухаммада ал-Маґсари[14][34]. До этого в результате жесткого давления со стороны саудовского правительства британское министерство внутренних дел в ноябре 1994 года формально отклонило прошение Мухаммада ал-Масари в предоставлении ему политического убежища. Саудовский диссидент покинул страну так же, как это делали в свое время представители коммунистической опозиции в этой стране √ через соседний Йемен. В марте 1995 года в Лондоне местными властями ему все же было предоставлено убежище. Однако последующее длительное давление со стороны саудовских дипломатов вынудило министерство внутренних дел Великобритании с нарушением английских законов предпринять попытку выслать ал-Масари в Доминиканскую республику, небольшое островное государство в Карибском бассейне. Данное обстоятельство с января по апрель 1996 года стало предметом широкого и бурного обсуждения, оказавшего негативное воздействие на саудовско-британские отношения.

Не исключено, что Лондон активно использует исламистов в качестве инструмента своей внешней политики. К примеру, власти Великобритании, которая вместе с США участвовала в нанесении ракетно-бомбовых ударов по Ираку, не скрывают, что из Лондона действует так называемый ╚Иракский национальный конгресс╩, объединяющий ряд иракских оппозиционеров, включая исламистов[15][35].

Таким образом, защита, которую экстремисты получают в западных странах под эгидой свободы слова и ассоциаций, к сожалению, сделала их структуры мощными и неуязвимыми. Кроме того, их действия не обязательно могут быть противоправными в силу того, что они, как правило, направлены не против стран их пребывания, а стран их исхода. Факт появления многих радикальных исламских движений во многом обязан вестернизации, которую навязывает Востоку Запад. Более того, наиболее благоприятные условия сторонники этих движений находят именно в западных странах. Тем не менее, надо отметить, что историческая память вне зависимости от их местонахождения, жива, и даже последствия крестовых походов стали вполне очеґвидными с учетом характера сложившегося отношения мусульман к Западу в целом. Мусульмане стали более подозрительными к намерениям и политике Заґпада. Эти подозрения укреплялись в течение столетий, когда западные страны в XVIII веке стали распространять свое влияние на Ближний Восток и другие регионы мира. Такие государства как Англия и Франция, главные соперники этого периода, понимали все эконоґмические и стратегические преимущества Ближнего Востока и приступили к акґтивной вестернизации и модернизации оккупированных стран.

Мусульманские консерваторы, в свою очередь, предполагали, что намерения этих стран выходят за рамки вестернизации и ориентированы на внутреннюю деморализацию исламского потенциала. Существенные различия в образе жизни и культурах еще более усугубили это непонимание. Оккупация мусульманских территорий содействовала тому, что новые изменения стали каґтегорически отвергаться, а их носители рассматриваться в качестве идеологическизх противников, скрывавшихся под маской коґлонизаторов. Экстремисты использовали это восприятие как побуждающий факґтор для роста ненависти и антагонизма в отношении Запада. Создание государства Израиль в 1948 году и нежелание Запада достичь реального мира на Ближнем Востоке также оказало разрушительное воздействие на негативный имидж Запада и обеспеґчило для экстремистов условия изображать его, в данном случае, прежде всего, в лице США как главного противника ислама и мусульман.

Хотя экстремисты и рассматривают западную цивилизацию порочной, они, тем не менее, активно пользуются некоторыми преимуществами демократичеґских принципов, чтобы расширить и обезопасить их собственное движение, одґновременно направляя оружие против устоев этой же западной цивилизации. Некоторые из них считают, что насилие и экстремистские действия против населения западных стран способны оказать давление на их собственные правительства с тем, чтобы вынудить их идти на переговоры с ними.

На активизацию религиозного экстремизма, помимо указанных причин, несомненно, оказывают и внутренние причины. Как известно, концепция С.Хантингтона о противоборстве ислама и Запада в целом сводится к тому, что религиозные и культурные противоречия, копившиеся веґками в рамках политико-идеологических разногласий, стали основным содержаґнием всего комплекса противоречий между двумя цивилизациями. Однако, неґсмотря на то, что извне исламского мира на мусульман часто обрушивается криґтика, в самих мусульманских странах все чаще осознается, что не менее важным фактором активизации экстремистских идей выступают внутренние проблемы.

Успех июльской революции в Египте в 1952 году, популярность пропагандиґруемой Насером политики панараґбизма, вызов, брошенный им Западу, весьма сильно повысили его авторитет в арабском мире. Более того, поддержка, оказанґная египетґским лидером Алжиру в борьбе против Франции, повлиял на позиции Йемена, Иордании и Ирака, которые выступили против английского приґсутстґвия. Нанесенное поражение Багдадскому пакту, поддерґжанному США, также укрепило позиции Насера в арабском мире. Однако успехи на политическом фронте были омрачены неудачами в решении проблем социального плана, когда арабским лидерам не удалось укрепить экономические основы своих стран, поднять общий уровень жизни населения, что было использовано экстремистами в их борьбе с правительствами, а также для расширения масштабов поддержки своих программ среди населения.

Кроме того, либеральная образовательная политика, принятая в арабских гоґсударствах, позволяла молодежи из неимущих слоев населения, получать обраґзование в колледжах и университетах, находившихся под влиянием наиболее консервативных идеологов. В результате они были легко привлечены в орбиту экстремистских движений. Попадая затем в правительственные учреждения, другие сферы общественной жизни, они, как правило, апеллируют крайне консер Воинственная идеология, исходя из религиозных побуждений, санкционировала использование насилия против мусульман и неверующих, освобождала вооруженную борьбу от необходимости ее обоснования в соответствии с требованиями шариата. Концепция джихада имеет большое значение в идеологии радикальных исламских движений для обоснования принципов и методов их деятельности. Ключевым аспектом пропагандируемой ими концепции является субъективное толкование положений Корана в отношении допустимости насилия против неверных. Суть ее сводится к созданию исламского государства силами всей религиозной общины мусульман и распространению исламской власти на огромной территории[16][38]. Концепция джихада в современных условиях чаще всего основана на субъективном толковании исламских текстов, приспособленных к реалиям времени[17][39]. Факт убийства Садата некоторыми лидерами радикальных исламских группировок типа Абд ас-Салама Фараджа рассматривался в качестве индивидуальной обязанности мусульман с целью ниспровержения коррумпированного режима и построения справедливого общества, основанного на исламской морали[18][40].

В современных условиях становится все более очеґвидно, что неверные представления об исламском сообществе практически полґностью являются результатом экстремистского движения в пределах самих же мусульманских стран. Причем это стало возможно, несмотря на то, что восприятие ислама как воинственной и нетерпимой релиґгии было создано экстремистским меньшинством, а затем прочно заґкреплено средствами информации и другими институтами, обслуживающими политические и экономические интересы Запада.

Между тем ислам по своей сути является удивительно толерантным вероучением, которое, так же как и друґгие мировые религии, пропагандирует идеи мира и милосердия независимо от расы, этнической принадлежности или религии. Возможно, больше чем любая другая вера ислам следует рассматривать как универсальную философию, котоґрая принимает всех людей, религии, идеи. Как провозглашает Коран, в религии не должно быть никакого принуждения. Однако именно экстремисты исказили это истинное качество универсализма в глазах окружающего мира. Они частично преуспели в отчуждении иноверцев от позитивного восприятия всего мусульманского сообщества, в результате чего вне мира ислама зачастую ошибочно полагают, что сотрудничество с мусульманами весьма затруднено и даже невозможно. Подобное отчуждение и осторожность приносят очевидный вред, не только для мусульман, но и для немусульманского мира в целом. Опасения, вызванные деятельностью экстремистских элементов, характерны как для правительств, так и для отдельных людей. Вместе с тем не предпринимается каких-либо сущестґвенных попыток к тому, чтобы доказать тот очевидный факт, что экстремисты действуют вопреки интересам ислама и мусульман.

Проблема религиозного эксґтремизма не может быть решена без принятия адекватных мер. Местными органами власти, так же как и международным сообґществом для эффективного противодействия экстремистской пропаганде должны поддерживаться умеренные исламские позиции. При этом следует исходить из того, что умеренные мусульмане по своей численности далеко превосходят экстремистов. Ориентация на умеренный ислам отторгнет экстремистское движение от религиозной мусульманской общины.

Некоторые западные страны, в том числе и особенно США, пыґтаются применять по отношению к мусульманским странам старую политику ╚разделяй и властвуй╩. С одной стороны они помогают экстремистам, с другой стороны, поддерживают местные органы власти. Как показывает практика, поґдобный подход себя уже не оправдывает и должен быть исключен из области борьбы с религиозным экстремизмом. В мусульманском обществе такая полиґтика не может быть успешной хотя бы потому, что все мусульмане рассматриґвают себя частью единой мусульманской общины. Результатом проведения стаґрой тактики может быть серьезная обратная реакция, что приведет к насильстґвенным действиям против стран, которые эту политику проводят.

При характеристике экстремизма необходимо отказаться от слов ╚исламский╩ или ╚мусульманский╩. Эти понятия провоцируют и усиливают поґдозрения мусульманского сообщества относительно намерений Запада, в то время как увеличивают симпатию и солидарность с экстремистами. Разделение мусульман на суннитов и шиитов также может формировать негативное восприґятие Запада, так как мусульмане ощущают себя как религиозную единую обґщину, в то время как подобная западная терминология может рассматриваться в качестве попытки расколоть ее единство. Следует повышать образовательный уровень населения посредґством средств массовой информации с тем, чтобы разъяснять широким массам, что ограниченная экстремистская идеология не имеет ничего общего с фундаґментальным исламским вероучением и идеалами мусульман. Даже самое незначительное признание экстреґмистов дает им политическую идентичность и усиливает их влияние среди масс. Отказ от этой практики снизит эффективность их деятельности. Как показывает история, помощь правительства и его признание экстремистов в качестве субъґектов права влияет на рост их популярности в обществе. Однако со временем они начинают работать против официальных структур, которые прямо или косґвенно содействовали их формированию и деятельности.

Существенным фактором обуздания экстреґмизма может быть устранение коррупции среди управляющего звена мусульманского движения и его лидеров. Это главный источник разногласий среди религиозного населения и важґный инструмент в руках экстремистов, который используется для получения поддержки масс. В качестве эффективных мер следует рассматривать сокращение источников, которые рассматриваются в качестве воґенной и финансовой поддержки экстремистов, так как их ограничение окажет существенное влияние на рост, влияние и эффективность радикального исламґского движения в целом.

Экстремизм, по своей сути, является формой насилия по отношению к своґбоде и правосудию независимо от характера его прикрытия. Религиозный экстремизм ничем не отличается от любой другой формы идеологического насилия. Его последователи полагают оправданными свои попытки силой принудить к своей системе веры других. Умеренные мусульмане, которые не согласны с их действиями и страдают от их ложных ориентиров, рассматриваются ими как вероотступники.

В пределах радиґкального исламского движения, как среди всех других форм экстремизма, имеґется место лишь определенному набору аргументов, лишь собственной интерґпретации законов окружающего мира. Умеренный и истинный ислам всячески борется с экстремистским движением по всему миру, несмотря на то, что трудґности, с которыми сталкиваются мусульмане достаточно уникальны. Но нет сомнения в том, что они составляют абсолютное большинство и поэтому чрезмерность экстремистских проявлений в исламе неминуемо будет подавлена истинным мусульманским большинством, который присоединяется к иудаизму и хриґстианству в их призыве к идеалам милосердия и справедливости.

Чтобы управлять действиями религиозной оппозиции и противостоять проґявлениям религиозно-политического экстремизма, страны Персидского залива используют комбинацию из различных превентивных мер. В целом стратегия в этом направґлении строится на ряде форм противодействия, которые достаґточно эффективно препятствуют росту антиправительственной деятельности, снижают степень враждебности оппозиции к режиму внутри стран и потенциґальных угроз извне[19][41].