Сегодня наш гость – патриарх лезгинской поэзии Азиз Алем. Его настоящая фамилия Фатуллаев. Главная тема нашей беседы – место художника в политической жизни, насущные задачи и жгучие проблемы литературы, почему слово перестало быть голосом общественной совести и эхом народа.

– Азиз-муаллим, вы человек, умудрённый опытом, известный поэт-новатор. В чём вы видите назначение литературы?

– Ещё до нашей эры великий древнегреческий драматург Еврипид изрёк: «Нет, не поки­ну, Музы, алтарь ваш... Истинной жизни нет без искусства». Для меня лично литература как искусство слова – это прежде всего духовное наследие вчерашнего, неустанные поиски, по­беды и поражения сегодняшнего и высший арбитражный суд будущего во имя Истины.

– Многие говорят, что сегодня в поэзии царит нездоровая атмосфера. Это так?

Азиз АЛЕМ

Фото Юрия ИВАНОВА

– А что вы хотели? Сегодня мы на­блюдаем невиданную разруху как в стра­не, так и в головах. Во всех сферах обще­ственной жизни полнейший хаос. В чём дело? Мы не смогли дать силу праву и дали силе право. Отсюда и нескончаемая вакханалия, да ещё с кровавыми оргиями. Поэто­му такие общественно-значимые эстетические и нравственные категории, как «возвышен­ное» и «эстетическое», «добро» и «справедливость», «честь» и «совесть» и др. перестали существовать или приобрели новое обличье.

– В этой связи, как вы думаете, зависит ли появление художника от общественно-эко­номической формации?

– Во-первых, человек с самого рождения является художником по своей природе и ста­рается жить по законам красоты, то есть облегчает себе жизнь, оберегает, улучшает и умно­жает её богатства. В первобытном обществе, безусловно, были свои замечательные худож­ники (изумительные наскальные рисунки чего стоят!). Но в современном понимании боль­шой художник может появиться в обществе больших возможностей и условий для професси­онального роста и реализации своих творческих идей. В аквариуме и пруду недолго прожи­вут белая акула и голубой кит. Да и что за жизнь будет у них?! Вряд ли певец Майкл Джексон в XIX веке без телевидения и кино имел бы такой успех, какой имеет сейчас, даже после смерти. Подобных примеров уйма. Спору нет, у каждого исторического периода свои духов­ные, идеологические потребности, свои идеалы красоты, своё понимание смысла жизни и назначения человека. Но одно остаётся незыблемым: человек как венец природы, как её высшее творение и достижение, должен жить по-человечески и творить в человеческих усло­виях. Увы, пока нам до этого ещё очень далеко.

– Но разве общественно-политическая атмосфера тех или иных эпох или какого-то конкретного исторического периода не влияет на общий тонус, настрой поэзии, на её, так сказать...

– Кровеносную систему? Влияет, разумеется. Это аксиома. Даже тогда, когда в соседнем дворе пожар или жарят шашлыки, до нас доходят и едкий дым пожара, и опьяняющий за­пах шашлыка. Всё в этом мире взаимосвязано и взаимозависимо. Состав, цвет и вкус воды, например, у истоков Волги и у её устья, скажем, возле Астрахани, не одинаковы. Река по пу­ти своего следования за счёт притоков «растёт», обогащается и качественно меняется (не говоря уже о человеческом факторе: загрязнениях, отравлениях и т.д.). Тем не менее вода, что была у истоков реки, не исчезает, доходит в общем потоке до пункта своего назначения, т.е. впадает в Каспий. Иными словами, суть, первооснова сохраняется, а мы часто, к сожале­нию, обращаем внимание на пену, на внешние атрибуты, хотя в принципе не должны скиды­вать их со счетов как часть нашего бытия, течения жизни. Так и в науке, и в искусстве. Хотя и там, и тут есть своя специфика.

– Нельзя ли пояснее, поподробнее?

– В науке, чтобы шагнуть в непознанное, надо знать, что уже сделано до тебя и что оста­ётся неизвестным или нуждается в пересмотре, в переосмыслении. Вот очевидный факт, знакомый каждому школьнику-старшекласснику. И.Ньютон разложил белый солнечный свет на спектр и положил начало спектроскопии. Через пару столетий Г.Кирхгоф и Р.Бунзен установили, что с помощью спектроскопии можно определить химический состав различных веществ. Так возник спектральный анализ. А в 1913 году Нильс Бор доказал, что спектры атомов неразрывно связаны с их строением, за что потом получил Нобелевскую премию. Ныне спектроскопия и спектроанализ играют исключительную роль в изучении макро- и ми­кромира, а также в решении многих и многих практических задач.

Однако специфика науки такова, что, с одной стороны, найденное когда-то рациональ­ное зерно не отбрасывается, а сохраняется и получает, как мы увидели, своё дальнейшее развитие, с другой стороны, новое открытие может внести свои коррективы или нанести со­крушительный удар по имевшимся ранее понятиям и суждениям о тех или иных предметах, явлениях. Свидетельством тому – блестящее открытие Коперника, который не оставил кам­ня на камне от представления Птолемея о геоцентрической системе строения Вселенной.

– Когда мы говорили о влиянии общественной атмосферы на общий тонус поэзии, вы вскользь упомянули и о человеческом факторе, то есть о загрязнениях, отравлениях. Разве нечто подобное не происходит в литературе?

– Да, бывают своеобразные отравления, загрязнения и в мире прекрасного, но это не за­кономерность, а носит временный характер, что и случилось, например, с арузом в лезгин­ской литературе.

Аруз – метр арабской поэзии, основанный на чередовании долгих и кратких слогов, кото­рые в свою очередь связаны с долготой и краткостью гласных. Впервые аруз был выработан и систематизирован в VIII веке учёным Халил ибн Ахмедом из г. Басры, установившим 15 ос­новных видов аруза. Позднее к ним было добавлено ещё 4 вида.

Аруз стал и метрикой персоязычной поэзии, поскольку соответствует природе и духу это­го языка. А вот тюркоязычная классическая поэзия, заодно и дореволюционная лезгинская поэзия, на мой взгляд, изрядно пострадали от аруза, ибо эта метрика по своей сути чужда этим языкам, так как в этих языках гласные по долготе не различаются. Дело в том, что по­этический фольклор лезгинского, соседнего азербайджанского, да и многих тюркоязычных народов, таких как казахи, татары, узбеки, туркмены, турки и др., основан на слоговой – сил­лабической метрике безотносительно к месту ударения в том или ином слове (у тюркоязыч­ных народов эта система называется «бармак»). Авторитет арабской и персоязычной лите­ратуры был настолько велик, что даже выдающиеся представители тюркоязычной поэзии оказались во власти аруза (Навои, Махтумкули, Физули и многие другие).

– Но теперь аруз стал «персоной нон грата» и покинул пределы нашей поэзии. Что вы скажете о тех, кто в той или иной форме ратует за «чистое искусство», как бы заявляя своим творчеством: в вопросах, касающихся общественной жизни, политики, науки, мора­ли, «моя хата с краю»?

– Когда над тобой парят орлы и поют жаворонки, не только в лесу или саду, даже на по­доконнике дома чириканье воробьёв не производит впечатления. Да, воробьёв много, и они делают много полезного, а тех, кто занимается чистоплюйством в искусстве, особенно у нас в Дагестане, можно посчитать по пальцам. Пусть эти господа как в Махачкале, так и в Москве и других крупных городах необъятной России крутят заезженные пластинки. Что тол­ку? В принципе они не делают никакой погоды в искусстве; они просто одержимы тщеслави­ем и тратят своё золотое время на всякие безделушки и, как говорится, пудрят мозги опре­делённой части молодёжи, причисляющей себя к рафинированным снобам, и скучающим особам в фешенебельных хоромах, подражая великосветским дамам недалёкого прошло­го. Вот вся их аудитория.

– По логике наших рассуждений получается, что всякие концепции «чистого искусст­ва» родились и размножались только на Западе, начиная с Уральских гор. Тогда что бы­ло на Востоке до Уральских гор?

– Мир многомерен, в нём много контрастного. Гениальный диалектик Гегель сказал: «Противоречие ведёт вперёд». «Чистое искусство» как особая разновидность эстетической культуры существовало в той или иной степени с древнейших времён во всех цивилизован­ных странах.

Я бы отметил другое. Если на Западе до эпохи Возрождения господствовали такие виды искусства, как архитектура, скульптура и живопись (Древняя Греция, Италия и др.), а литера­тура занимала арьергардное положение, то на Востоке на переднем крае были поэзия и архитектура, а роль живописи и скульптуры была крайне ограничена, прежде всего из-за строгой регламентации и наложения религиозного запрета. Поэтому эти виды искусства бы­ли далеки от живой стихии жизни.

Что касается поэзии, то одно перечисление имён таких титанов художественной мысли, как Рудаки, Фирдоуси, Низами, Саади, Хафиз, Навои, Хайям, Джами, Руми и многие другие, говорит о том, на какой высоте находилась поэзия на Востоке в Средние века. Воистину по­эзией занимались, интересовались почти все слои населения, начиная с царей и кончая ре­месленниками.

– Тогда какие же «метаморфозы» произошли с поэзией?

– Дело в том, что письменная поэзия из-за поголовной безграмотности и дорогостоящей рукописной книги не была доступна крестьянским массам. Деревня наслаждалась собствен­ным, то есть народным творчеством и ашугской поэзией, которая, кстати, впоследствии ока­зала большое плодотворное влияние на письменную поэзию.

В таких условиях одарённый юноша, пишущий стихи, мог делать карьеру поэта лишь при дворе какого-нибудь султана или эмира. А те в свою очередь держали целый штат поэтов во главе с поэтом-лауреатом. В их обязанность входило прославление и описание «подвигов» и «доблестей», походов и попоек феодального правителя и его приближённых. Царствую­щие особы на поэтов смотрели как на своих слуг, и те получали соответствующее вознаграж­дение за свои труды. А труды должны быть достойными слуха просвещённых монархов и придворных сановников.

Поэтому на пышных дворцовых приёмах (дарбарах) нередко происходили поэтические состязания, где поэты, как гладиаторы, убивали друг друга, конечно, не мечом, а словом, не­ожиданным и острым, как меч, демонстрируя своё превосходство над остальными.

При дворах «хорошей поэзией» считалась та, которая была предельно «учёной», с бес­конечно усложнёнными экстравагантными образами, доходящими до абсурда.

Вот такое цветистое словоизвержение, «мозговая игра», трюкачество превратили при­дворную поэзию в пустую забаву. Как видим, этот восточный вариант «чистого искусства» был создан по инициативе самой правящей верхушки, которая оказывала ему всяческую поддержку, попутно строго наказывая тех, кто собирался выйти из «золотой клетки» двора или выражал в своих произведениях свободолюбивые мысли.

– А если конкретно?..

– Этот список огромен, назову лишь некоторых. За сочувственное отношение к кермат­скому движению, проповедовавшему имущественное равенство, изгнали из дворца Самани­дов уже немощного старца, «Адама поэтов» Рудаки. За крамольные идеи был ввергнут в тюрьму Хагани. Содрали живьём кожу с Насими. Выкололи глаза Саиду Кочхюрскому. Отре­зали язык Мискин Вели… При всём достатке, материальном благополучии несладко жи­лось и тем великим поэтам средневековья, которые не служили при дворе. Почти все они посвящали свои произведения сильным мира сего. Это неспроста.

Но несмотря на всякие жуткие, драконовские меры, далёкая от народа, от правды жиз­ни придворная поэзия была обречена на вырождение, что видно хотя бы на примере касы­ды.

Будучи самым распространённым видом поэтической формы, восхваляющим в основ­ном победы властителей и служащим их политическим целям в X–ХI веках, касыда уже к XIII веку превратилась в головоломный кроссворд, совершенно лишённый содержания (к при­меру, касыды знаменитых персидских поэтов Салмана Саведжи, Ахли Ширази и др.)

– Как ни странно, вся история народных бедствий свидетельствует о том, что многие несчастия на земле произошли из-за невежества, в первую очередь, венценосцев.

– Только почему-то крупнейшие промахи правителей, вызванные их невежеством и па­губно отразившиеся на судьбах тысяч и тысяч людей, мы часто выдаём за досадные ошиб­ки. Без учёта социально-исторической обстановки, уровня культурного развития народа, его политического сознания, высказанное вождём, тем более кумиром, слово во всеуслышание в революционно-накалённой стране подхватывается широкими массами и становится чудо­вищной всесокрушающей силой, как неосторожный крик в горах, порождающий огромный обвал, сметающий на своём пути всё и вся.

В этом отношении, как мне кажется, больше чем прав древний китайский философ Кон­фуций: «В стране, где есть порядок, будь смел и в действиях, и в речах. В стране, где нет по­рядка, будь смел в действиях, но осмотрителен в речах». Это изречение касается, прежде всего, первых лиц любого государства, где нет порядка, и большинство народа ещё не дер­жало букваря в руках. Если бы эта мудрая сентенция Конфуция находилась в арсенале госу­дарственной политики советской власти, думаю, многие церкви, мечети, храмы и другие культовые здания не были бы снесены с лица земли, а сохранились бы как памятники наци­онального зодчества и свидетели духовной жизни предшествующих поколений. А те здания, что чудом уцелели, были преобразованы в клубы, склады, конторы, артели и т.д.

Как видим, не «вся предшествующая культура создавала питательную среду и унавожива­ла почву, пригодную для прорастания новых культурных всходов».

Но будем объективны: несмотря на все и всякие зигзаги и гримасы времени, то положи­тельное, что сделала советская власть в неимоверно трудных условиях за короткий срок, в частности для национальных окраин бывшей Российской империи, не имеет аналогов в ми­ровой истории, начиная аж со времён Перикла. По официальным данным, накануне Ок­тябрьской революции примерно три четверти всего взрослого населения России не умели ни читать, ни писать. Особенно много неграмотных было в национальных регионах. У нас в Дагестане они составляли 90 процентов. Поэтому сразу же после установления советской власти была разработана специальная программа культурного развития населения стра­ны. В острой борьбе с клерикалами открыты светские школы и курсы по ликвидации негра­мотности. Плата за обучение отменялась. Основывались газеты, журналы. Начали функцио­нировать библиотеки и музеи…

– А сегодня?

– Сегодня жизнь пошла кувырком. Всё решают деньги. Пророческими оказались слова Цицерона: «Нет ничего святого, чего деньги не могли бы осквернить, ничего настолько силь­ного, чего нельзя было бы осилить деньгами». Страну превратили в огромную ярмарку, где всё продаётся и покупается: не только детские площадки, но и детские внутренние органы. А на бессмертные творения изящной словесности толстосумы и держиморды даже чихать не хотят. Пусть кричит себе сколько угодно и с того света Белинский: мол, литература есть сознание народа, цвет и плод его духовной жизни. Это воротилы и заправилы хорошо зна­ют. Знают они и другие слова Геркулеса русской литературно-художественной критики: «Об­щество находит в литературе свою действительную жизнь, возведённую в идеал, приведён­ную в сознание». Зачем им правда?! Зачем им афишировать себя во всей наготе и красе?! Нет, не хотят они, чтобы будущие поколения увидели их «рожи», «ужимки и прыжки», как мартышки из басни Крылова «Зеркало и обезьяна».

– На чём сегодня держатся творческие союзы? Неужели на тех мелких подачках, ко­торые им иногда бросает государство?

– Прежде чем отвечать на ваш вопрос, хочу рассказать маленькую горскую притчу. На дворе суровая зима. Кончились корма. Стоит хозяин у изголовья умирающей козы. И гово­рит: «Не умри, коза, скоро весна придёт. Будет свежая зелёная трава». А коза еле-еле ды­шит и не слышит сладкие увещевания растерянного хозяина. Хорошо, что у умирающей козы есть хозяин, который хоть переживает за неё. А вот у творческих союзов, как ни печально, нет никакого хозяина. То, что у каждого из этих союзов есть свой председатель правления, сотрудники аппарата, ни о чём не говорит. Чтобы оправдать свою зарплату, сидят себе в ка­бинетах, коротают дни, как говорится, без божества, без вдохновения. А так никакой органи­зационно-творческой работы; все намеченные планы остаются на бумаге, потому что связа­ны буквально по рукам и ногам. Главная причина – нет средств.

Я не завидую нынешнему председателю Союза писателей Дагестана Магомеду Ахмедо­ву. Как и все остальные творческие организации в стране, наш Союз писателей сидит на ме­ли.

– Азиз-муаллим, после распада СССР духовная жизнь, культура загнаны в тупик. Сей­час мы, представители творческой интеллигенции, особенно малочисленных народов, находимся, мягко говоря, в незавидном положении. Если на высоком государственном уровне не будут приняты надлежащие меры, мы скоро окажемся у «разбитого корыта». На ваш взгляд, в историческом аспекте какова фундаментальная основа нашей поэзии, на чём она зиждется и выдержит ли суровые испытания нынешнего времени?

– Выдержит. Безо всяких сомнений. Пока жив народ, живы будут и его поэзия, его искус­ство, его музы. Тот, кто хоть раз поел халву и знает технологию её производства, при каждом удобном случае обязательно приготовит это вкусное и высококалорийное яство. Что я этим хочу сказать? У нашего народа большой исторический и нравственный опыт. С нами не слу­чится то, что произошло с культурой майя, и наши талантливые художники слова не останут­ся в диком одиночестве, как Робинзон Крузо на необитаемом острове. Тем более в совре­менном мировом сообществе с его материальными и духовными ценностями и возможнос­тями.

Да, мы потеряли почти всё, что было создано народным гением в седой древности – до Кавказской Албании и за годы её существования, поэтому официально лезгинская письмен­ная литература пока что начинается с творчества знаменитого поэта VII века Давдака, а точ­нее, с его поэмы – элегии «Плачь на смерть великого князя Джаваншира».

– В чём причина такой ужасной трагедии?

– Будто мы попали в немилость богини Клио, на земле Эдему подобного Лезгистана в те­чение всей его истории разыгралось неисчислимое множество кровавых баталий, унесших сотни тысяч человеческих жизней, превративших цветущие города и сёла в руины, а изуми­тельные творения вдохновенного труда – в пепел и прах. Из-за отсутствия капитальных, науч­но обоснованных исследований нашей истории складывается такое впечатлении (вопреки всякой логике!), будто раньше в соседстве с такими цивилизованными странами, как Пер­сия, Армения, Грузия и т.д., у лезгин не было своей самобытной национальной культуры, будто они какие-то инопланетяне, случайно оказавшиеся на Кавказе. Самое лучшее, что пи­шут о нас со всякими экивоками иные добропорядочные господа-учёные, это то, что в свою бытность племена, проживающие от рек Аракса и Куры в Северном Азербайджане и в юж­ных районах Дагестана, занимали ключевые посты в государстве Урарту, приняли активное участие в разгроме Вавилонского царства, имели, как шумеры, свою письменность в виде клинописи, одними из первых в мире наряду с ассирийцами использовали конницу как вой­сковую единицу и т.д. и т.п.

А кто они, эти племена? Почему-то чётко и внятно не скажут, что это предки албан, пред­ки нынешних лезгин и лезгиноязычных народов, ибо других аборигенов здесь, на этой земле до нашей эры не было. Они же, эти племена, и образовали мощное государство – Кавказ­скую Албанию со своей политической системой, с высоким уровнем социально-экономичес­кой и культурной жизни. По самым скромным подсчётам античных авторов, у албан было 60 000 пехотинцев и 22 000 конницы. Это довольно внушительная сила!

– Интересно, почему обо всём этом открыто, масштабно и досконально не пишут наши историки? Всё вокруг да около. Или пороха не хватает, что ли?

– Молчат, будто кто-то толокном набил им рот.

А ведь лезгинам несладко пришлось и после вторжения арабских, а позже тюркоязыч­ных полчищ. Кавказская Албания потеряла политическую и национальную независимость. Тем не менее в течение шестисот лет сопротивлялся наш народ насильственной исламиза­ции древней страны Лакз. Увы, были последовательно уничтожены рукописные и культовые памятники. Прерваны всякие связи с соседними народами, ставшими по воле судьбы «не­верными». Албанская письменность была окончательно вытеснена арабской письменнос­тью, а тюркский язык постепенно становится языком межнационального общения.

– Согласен. Очень многое было сожжено, уничтожено и утеряно. А что удалось сохра­нить?

– Прежде всего, своё «я»: свою землю, свой язык, свою культуру, своё искусство… И, на­конец, историческую память и жизненную философию. Мы не смешались, не растворились в «общем котле» с иноземными захватчиками. И не спрятались среди скал, спасая свою шкуру, как овцы в закуте. Хотя ареал обитания уменьшился по сравнению с временами Кав­казской Албании, наш народ сохранил свою территорию от синих вод Каспийского моря до вершин Шахдага и Шалбуздага.

Это имело не только торгово-экономическое, военно-стратегическое, но и нравственно-эстетическое значение. Благодаря морю, степям и горам лезгины отлично разбираются в понятиях «глубина», «широта» и «высота». Поэтому глубина мысли, широта души и высота эстетического идеала стали неотъемлемыми чертами национального духовного бытия этого гордого, свободолюбивого, многострадального, но мужественного и удивительно гостепри­имного народа. Трудно найти лезгина, который не имеет своего кунака. Хотя махровые наци­оналисты считают это бесхребетностью, нашей толерантности, интернационализму нет пре­дела. Недаром в лезгинском пантеоне самым могущественным богом является Алпан (бог огня) и самым почитаемым – Атар (бог солнца), которые дарят свет и тепло, взамен не тре­буя ничего. Потому у нашего народа огненный темперамент и солнечный дух, что во всём блеске воплотилось в эпосе «Шарвили» и других произведениях народного творчества.

А какая шикарная, восхитительная природа у нас: с одной стороны, белопенные мор­ские просторы, изумрудные массивы реликтового субтропического Самурского леса, с дру­гой стороны, сочные альпийские луга и вечные ледники. В объятиях такой пышной много­красочной природы с резкой сменой климатических поясов и богатой фауной и флорой че­ловек никогда не впадает в состояние депрессии, абулии, безволия…

– Наоборот, такая дивная природа окрыляет, возвышает, одухотворяет человека…

– Делает его оптимистом, жизнелюбом, ценителем и творцом Красоты, патриотом свое­го Отечества. И вся эта палитра красок, гамма чувств, несмотря на строгие запреты, жесто­кие преследования со стороны властной элиты, религиозных фанатиков и мракобесов, отра­жены у нас в фольклоре: в песнях, сказках, баснях, легендах, даже в ковроткачестве и других видах народного искусства. Вот это и есть, по моему разумению, вторая составляющая фун­даментальной основы нашей поэзии, нашей культуры в целом.

– А есть ли третье?

– Есть. Это уже наша литературная традиция, уходящая в глубь веков, которая, как кок­тейль, представляет собой смесь «соков» албанской и арабо-, персо-, тюркоязычной лите­ратуры, а после Октябрьской революции советской и мировой художественной культуры.

Как видим, наша литературная традиция, начиная с Давдака и кончая вашим поколени­ем, то есть поэтами 80-х годов прошлого века, необычайно эффектная и эффективная, как высококачественный кислородный коктейль.

Окончание в следующем номере

Беседу вёл Фейзудин НАГИЕВ,

г. МАХАЧКАЛА

http://www.litrossia.ru/2011/10/06034.html