Мы привыкли яростно обсуждать вещи, не имеющие существенного значения. Например: кто станет президентом России в 2012 году — Путин или Медведев?

На мой взгляд, идеологической разницы между двумя политиками нет, и первые три года пребывания Медведева в Кремле это доказывают. Он не пошел на какие-либо радикальные реформы не потому, что ему мешал злобный Путин вкупе с полумифическими силовиками. А потому, что, как и его предшественник на президентском посту, был и остается заинтересованным в стабильности правительствующей машины, сложившейся в России в период с осени 1993-го по середину нулевых годов XXI века. Не меч пришел он принести правящим элитам, но мир. А что свобода лучше, чем несвобода, и освободительные процессы нельзя откладывать на потом — кто же спорит? Любой Каддафи и даже Ким Чен Ир под этими словами всегда подпишутся.

При этом, разумеется, между Медведевым и Путиным есть различия. И стилистические: один любит Deep Purple, другой предпочитает «Любэ». И психологические: нынешний президент воспринимает власть скорее как игрушку, гаджет типа IPad (нажал на кнопку — дело завертелось, хе-хе), премьер — как тяжкое неповоротливое бремя. И, главное, функциональные. Медведев и Путин служат одной системе, но играют в ней разные роли.

Второй президент РФ был предназначен, чтобы стабилизировать власть правящего класса имущих, сформировавшегося в середине — второй половине 1990-х гг. (Включение в состав этого класса группы личных друзей/сослуживцев Путина не изменило принципиально ни структуру правящей верхушки, ни базовую философию ее функционирования. Еще раз хочу обратить всеобщее внимание, что при Путине подавляющее большинство олигархов ельцинского призыва стали гораздо богаче и влиятельнее, чем в конце 1990-х, а две из трех основных олигархических жертв ушедшего десятилетия — Гусинский и Березовский — были приготовлены к закланию еще семьей Ельцина в 1999 г.)

Основная задача третьего президента — легализовать сложившуюся конструкцию власти и собственности (можно использовать здесь термин «властесобственность») в международном масштабе. Создать условия для интеграции российской элиты в мировую.

Именно поэтому я думаю, что президентом в 2012 году останется Медведев — ведь задачу легализации/интеграции гораздо легче решать политику с образом либерала, чем экс-полковнику госбезопасности. Но даже если в Кремль вернется Путин, он будет следовать медведевским приоритетам: так называемым перезагрузке и модернизации. Будет все так же сокращать стратегические вооружения (пока они сами не сократились до нуля в связи с их необратимой деградацией), обсуждать с американцами несбыточный безвизовый режим и перерезать ленточки на открытии очередного сигарного наноклуба в иннограде «Сколково».

Второй вопрос, который всеми обсуждается, хотя, по большому счету, глубоко второстепенен: где будет Путин, если не в Кремле?

Если в России, как считают многие, существует персоналистский режим, где власть принадлежит физическому лицу — В.В. Путину (1952 г.р., город Ленинград) и будет принадлежать столь долго, сколько существует режим, то не все ли равно, какую формальную должность занимает второй президент? Стань он хоть международным чиновником, хоть неработающим пенсионером — рычаги власти останутся в его руках.

Если все же важно, какую должность занимает Путин, значит, в России нет персоналистского режима. А величие Путина так или иначе прилагается к занимаемому им креслу, а не к общегражданскому паспорту.

На мой взгляд, верно второе. Путин, как и Медведев, — не субъект и не источник власти. Они оба — высокопоставленные функционеры системы правления, которая называется монетократия. Т.е. власть денег. Власть в современной России существует (возникает) в любой точке пространства-времени, где деньги соединяются с административным ресурсом — гражданским и силовым.

Это, среди прочего, означает, что в стране нет проблемы «вертикали власти», парализующей народную волю и удушающей все живое. Проблема ровно в обратном: в отсутствии единой рациональной бюрократии, обслуживающей государство как отдельную, целостную сущность. Сегодняшний российский чиновник не служит государству. Он де-факто является бизнесменом, который работает либо на некую экономическую группу — клиента, либо на себя самого (в таком случае он сам становится экономической группой, большой или маленькой). Выполнять единую государственную волю такой аппарат не в состоянии. А потому у нас нет и не может быть никакой «вертикали». Она — пропагандистский фантом, сотворенный некогда для успокоения тревожного народного сердца, и не более того.

Пресловутый Путин в сложившейся системе монетократии играет ключевую роль не столько как функционер, сколько как бренд. Этот бренд, в полном соответствии с логикой постмодерна, отделен от его носителя и живет своей жизнью. Он используется монетократами различных уровней для: а) запугивания — «если не сделаете, суки, Путину пожалуемся!»; б) осуществления разного рода экономических операций — «Путин велел нам купить этот актив, так что дайте побыстрее кредит!». В 95% подобных случаев физическое лицо Путин понятия не имеет, кому он что обещал и велел.

Так что важнейшая задача, которая объективно стоит перед нами в сезоне 2011/2012, — забыть о Путине. Понять и признать, что Владимир Владимирович — это не судьба России и не ее проблема.

Центральная проблема — совершенно на другом уровне. Она состоит в том, что Россия, по ряду признаков, входит в стадию цивилизационного заката (по другой терминологии — в стадию цивилизационного надлома).

Мы — старая, усталая цивилизация, возраст которой приближается к 1200 годам (если отсчитывать историю России от призвания Рюрика, то есть от 862 года). Суммируя точки зрения классиков (поли)цивилизационного подхода, 1200 — критический рубеж, на котором и решается вопрос: быть больше цивилизации или не быть. И первая, и вторая Римские империи умерли примерно в этом возрасте.

Поведенческие признаки нашей усталости от собственной истории и себя в истории — нежелание осмысливать будущее и бессознательный страх перед изменением status quo (присущий даже большинству тех, кто резко недоволен существующим положением дел в стране). Но главный критерий цивилизационного заката — неспособность правящей элиты (меньшинства, причастного к принятию важнейших решений) дать ответ на брошенный нашей цивилизации исторический вызов. Вызов создания нового государства, который возник еще в начале последнего десятилетия XX века, в момент крушения СССР.

За 20 лет элиты так и не сформулировали, какое государство мы строим/создаем. Это значит, что мы не строим никакого государства. Фактически миссия элит свелась к утилизации советского наследства на фоне демонтажа советской социальной системы как продукта коммунистической модернизации и хаотических попыток сохранить кое-какие имперские символы для того, чтобы привычный к ним народ был доволен и не бунтовал. Со времени краха СССР в России поддерживается промежуточная, транзитная государственность. Которая в силу своей межеумочности и неопределенности никогда не была в полной мере легитимной для большинства жителей страны.

Широко распространена ошибочная точка зрения, что популярность того самого Путина, которого пора забыть, базировалась на раздаче населению РФ части крошек с барского стола нефтегазового бума нулевых годов. На самом деле Путин стал самым популярным политиком в России, когда нефть стоила немногим более $20 за баррель и никакой масштабной «раздачи слонов» вовсе не намечалось. Да ее так и не случилось, если разобраться. Помните, доктор Хренов из Иванова на прямой линии с премьером рассказал, что зарплата провинциальной медсестры — 5000 руб. в месяц? Так оно и есть. Эта цифра гораздо ближе к усредненной РФ-реальности, чем отчаянно засевшие в замороченной путинской голове 17 000. Какая уж тут сытость!

Путин стал гиперпопулярен потому, что дал своим согражданам надежду. Надежду на выход из долгого транзита к берегам новой государственности, где будет все то, что русские привыкли ценить и любить в государстве. Второй президент получил от своего народа кредит на построение новой империи в классическом понимании этого термина. Кредит проеден, империя не (вос)создана.

И не стоит всерьез воспринимать социологические данные, согласно которым популярность Медведева и Путина зашкаливает за 70%. Надо понимать физический смысл таких цифр. Большинство жителей РФ воспринимают социологов как полицейских агентов власти. И транслируют им не свою реальную оценку, а понимание того, что власть хочет от своего народа услышать. Рейтинг президента/премьера — это просто отражение восприятия этих людей как законных начальников. Если завтра по Первому каналу скажут, что премьер Путин уволен (не важно, по какой причине), за несколько месяцев его рейтинг упадет в 3—4 раза. За Путина останутся лишь те, кто ностальгирует по несбывшимся мечтам начала нулевых годов, и те, кому Медведев кажется совсем уж посмешищем.

Надеяться на то, что нынешняя правящая элита преодолеет «транзитный синдром» и сможет ответить на историческое требование новой государственности, не приходится. Если ответа на вызов не будет, Россия прекратит свое существование.

Смерть России будет проходить в два этапа.

Первый — паралич (распад) системы управления. Когда государство вроде бы есть, но все его жизнеобразующие механизмы фактически не работают. Приказы поступают — но не выполняются.

Сегодня мы уже вошли в этот этап. В политико-экономической системе РФ-монетократии реализуются только те решения, которые отвечают коррупционным интересам реализаторов. А любая масштабная чрезвычайная ситуация — например, прошлогодние лесные пожары, — сразу обнажает недееспособность основных систем управления. Если что-то в стране (кроме коррупции, разумеется) еще работает, то лишь за счет инерции недоразвалившихся (хотя и стремительно деградирующих, особенно в последнее время) советских (унаследованных от СССР) институтов.

Второй этап — появление на территории РФ протогосударств, которые вырастут из пробуждающихся новых национальных идентичностей. Например, сибирской идентичности, растущей ныне полным ходом. Или модернизирующейся татарской идентичности, которая может завершить свое оформление через идею размежевания с вековой империей-угнетательницей (так чаще всего и рождаются национальные государства).

Надо перестать убаюкивать себя и решительно расстаться с индуктивной логикой: если АЭС ни разу не взрывалась, она и не взорвется. Во-первых, взрывалась: распад СССР, за несколько лет до гибели казавшегося незыблемым, случился на нашей памяти. Во-вторых, большинство катастроф в истории происходит неожиданно. Если б их ждали — их бы, возможно, предотвратили.

Необратимо ли крушение России?

Нет. Если осознать центральную проблему во всей ее полноте, то можно найти и решение. Это решение должно предполагать создание нового государства формально и фактически.

Механизм образования нового государства — учредительный процесс. Учредительное собрание, которому в 1917 г. наследник российского престола великий князь Михаил Александрович Романов передал решение вопроса о власти, было незаконно разогнано. Надо возобновить его работу, насильственно прерванную почти на 100 лет. Учредительное собрание должно принять новую Конституцию России и сформировать общенациональные органы власти.

Перед Учредительным собранием предстоит определиться с концепцией будущей российской государственности. Возможных концепций ровно две.

Империя. Исторически привычный для России и населяющих ее народов тип государственности. Если возвращаться к имперской траектории движения, надо определить глобальную миссию России и закрепить в политической системе принцип трансцендентности верховной власти. Очевидно, (вос)создание империи должно предполагать установление в России конституционной монархии. Восстановление династии, низложенной в 1917 г., и импорт значительной части новой имперской элиты. За фасадом монархии разместится парламентская демократия. С прямыми выборами парламента, формирующего (без участия монарха) общенациональные органы исполнительной власти. В такой системе монарх будет играть роль гаранта имперского единства, символа государства, а также, возможно, назначать судебную власть. Империя явится номинальным правопреемником всех предшествующих форм и состояний российской государственности. Границы ее, возможно, будут совпадать с нынешними эрэфными (если получится).

Национальное государство. В России его никогда не было. Но это не значит, что оно невозможно. Просто русские — это спящая идентичность. Национализм в России еще не победил только потому, что час его еще не пробил. Слова про «угрозу национализма» звучат забавно. Поскольку национализм, возможно, — это не угроза, а панацея. Во всяком случае, очень сложно добиваться в России демократии и подступаться к модернизации, отрекшись от национализма. Который, собственно, и предполагает формирование нации как сообщества политически равных, социально солидарных людей, принадлежащих к одной культуре. Только новый русский национализм может поменять извечную парадигму нашего политического мышления и превратить «власть от Бога» (неизбежное условие империи) во «власть от народа». Также ясно, что национальное государство, если оно возникнет, будет построено преимущественно руками националистов. В современном европейском смысле этого слова.

Правда, новому национальному государству придется частично дезавуировать свое правопреемство по отношению к Империи, главной функцией которой всегда было беспощадное высасывание соков из собственного порабощенного (оккупированного) народа.

Последний вопрос: есть ли в России критическая масса людей — заветные 2% населения, — способные учредить новое государство?

Ответ прост. Если есть — новая Россия состоится. Если нет — умрет по описанному выше сценарию.

2012 год не даст нам новой власти, но может кое-что прояснить в нашей национальной судьбе.

Наши дети будут жить или в России, или после России.

Станислав Белковский, политолог.

http://kavkaz.ge/2011/03/16/zakat-rossii/