Когда в 2006 году американский телеканал «Дискавери» снимал свой «Атлас: Россия», создатели фильма выбрали в качестве героев пятерых россиян, которые должны были на собственном примере рассказать миру о нашей стране. Это были цирковая акробатка, оленевод, священник, ученый-вулканолог и... дагестанец, который, как говорится в рецензии к фильму, «следуя зову своего сердца, возрождает старинное искусство изготовления ковров».

Речь идет о старшем научном сотруднике Института истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН Магомедхане Магомедханове. Он уже не раз становился героем публикаций в «НД» — и как один из исследователей женских татуировок и деревянных поставцов (учалтанов) в горных селениях Дагестана, и как автор книги об этноязыковых и социокультурных аспектах самосознания дагестанцев. Вот это сочетание науки и практики, любимое журналистами, но столь редкое для большинства ученых, заставило нас снова обратиться к этнографу, чтобы понять — может ли Дагестан сохранить свои древние, самобытные традиции ковроткачества в условиях рынка и всемирной глобализации.

Свет из Ленинграда

— В Ленинградском университете, где я специализировался по отделению этнографии, нам преподавали материальную и духовную культуру. Но меня материальная культура мало интересовала. Я считал, что народ — это все-таки духовность. Преподаватели истории искусств говорили, что Дагестан — страна выдающейся материальной культуры, что ни село — свое ремесло, свои замечательные произведения из металла, камня, шерсти, дерева. Я не очень это воспринимал, потому что для меня это было привычно. Среди преподавателей была искусствовед Татьяна Знамеровская, она интересовалась западноевропейским портретным искусством, а в 50-е годы приезжала в селение Арчиб Чародинского района, откуда я родом, и с тех пор держала в столе фотографию моего отца как образец мужской красоты, то есть каноном для нее были не европейцы, а дагестанец. Я ее приезда не помнил, но она меня «вычислила» по фамилии, и пока я учился, они с мужем часто звали меня в гости, старались привить мне вкус к искусству. Она хорошо знала Дагестан, редактировала книгу Расула Алиханова «Кубачинское искусство» и говорила мне, хотя тогда опасно было так говорить, что Советы загубили дагестанскую традицию ковроделия. Для меня это было шоком. Она часто повторяла, что вы, мол, будущая интеллигенция, должны принести к себе на родину свет знаний из Ленинградского университета и возродить ковроделие...

Гениальная американка

— Но у меня в голове были совершенно другие идеи и планы. А потом я постоянно встречал в литературе, что вот традиция ковроделия утеряна, надо возродить. Каждый, кому не лень, говорил об этом. На одной из конференций, когда снова зашла об этом речь, я сказал: «Сколько можно говорить, пора уже делать!». Тогда академик Гаджи Гамзатович Гамзатов заметил: «Вот вы и сделайте». Меня это не оставило равнодушным. Стал искать пути и вышел на одну американку Джозефин Пауэлл. Гениальная женщина, она жила в Стамбуле, специалист по ковроделию и вообще по искусству кочевников. Я ей поведал о своей «болезни» — что хочу возродить, помогите. Это было в 92 году. Она сказала: знаете, я вам помогу, но вы должны сначала сделать такую работу. Я вам дам вопросник, и вы должны в Дагестане выяснить: что, как и где красили, как делали ковры в старину. Найдите старух, расспросите. Только после этого я стану вас учить. Иначе то, чему я вас научу, будет не дагестанское. Я ездил по селам, собирал материал, а когда принес, она сказала: мало, еще собирай. Я еще собрал. Тогда она сказала: будем по-дагестански экспериментировать. И вот у себя на кухне на маленьких образцах, по сто граммов, она красила и показывала, как это все выходит технически. Причем другие способы, не дагестанские, она не показывала, только то, что я сам собрал и привез из Дагестана.

Марена, данная Аллахом

— Все растения, все красители, все сырье — было из Дагестана. Ведь то, что дает цвет здесь, не дает цвета в Турции или Марокко. Например, дагестанская марена имеет в три раза больше красящего вещества, чем любая другая марена в мире. На нее еще со времен Геродота обратили внимание. Поэтому на старинном гербе Дербента изображен куст марены. После того, как Дагестан вошел в состав России, русские промышленники перестали импортировать марену из Европы. Они не без гордости отмечали, что русская марена — самая лучшая в мире. До начала 1870-х годов ее выращивание оставалось одной из самых прибыльных отраслей экономики края. Дербентскую марену, благодаря ее уникальным свойствам, не надо было экстрактировать, как голландскую и французскую, можно было корнями вывозить.

До сих пор нигде в мире не могут получать такой яркий, насыщенный, естественный красный цвет, какой дает дагестанская марена, и такой золотисто-желтый цвет, какой дает дагестанский рододендрон. Это самые выигрышные позиции. Дал нам Аллах, хвала Ему, такое чудо. Что интересно: сколько ни добавляй другой краски, не поможет. Это как чай — сколько ни положи грузинского, ложка цейлонского даст цвет насыщенней.

В позапрошлом году я ездил в Южную Корею на конференцию, посвященную растительным красителям. Кстати, меня там избрали менеджером всемирной организации в этой сфере. В этом году конференция состоится во Франции. Такие встречи проводятся один раз в два года, с акцентом на «грин экономик» — «зеленую экономику». Имеется в виду производство экологически здоровых продуктов, причем производство это не должно вредить природе, — такая философия. В экспозиционных залах были представлены замечательные изделия с натуральными красками со всего мира: от юго-восточной Азии до севера Африки. Там были выставлены и мои образцы ковров. Не буду распространяться о том, как эти образцы были восприняты, скажу лишь относительно красного цвета: весь мир в этом месте просто «отдыхает». Ну нет у них такого сырья, как у нас.

Оттенок как канон

— В основе всех цветов лежат красный, желтый и синий. Остальные получаются путем смешения этих трех в разных концентрациях. То есть зеленый — это синий и желтый. Наши люди много лет искали свой, дагестанский оттенок и возвели его в канон, от которого больше не отступают. Поэтому специалист, взглянув на ковер, может по цвету определить, что он дагестанский. Больше нигде не делают такой красный или синий цвет. Необходимо найти этот баланс, эту кондицию. Это как с танцем, с поведением — найти, канонизировать и не спорить. Если отступишь — значит сфальшивишь. А как этого цвета добиться? Путем эксперимента? Но проще спросить у народа, который еще в 30-х годах сам красил. Да и сегодня еще живы люди, которые помнят со слов бабушек, как добиться нужного оттенка. Можно у них спросить. Потом проверяешь у себя дома — и выходит абсолютно то, что нужно.

Искусство и бизнес

— Первые пионеры в этом деле появились в 91-м году. Начал этим заниматься Джордж Евремович, всемирно известный человек, особенно в сфере естественных красителей. Мне повезло, что я его лично знал, когда он был еще мелким бизнесменом, а не олигархом. Он объяснял мне, что перспектива ковроделия — в естественных красителях, что он задался целью разорить весь ковровый бизнес в мире, который пользуется химическими красителями. Такой вот революционер. Его дед, кстати, тоже был революционер, председатель парламента Югославии. В 1993 году его ковры буквально взорвали мировой рынок. В том же году мы с Евремовичем заключили контракт о поставках дагестанских ковров, на том условии, что они будут изготовлены исключительно по традиционной дагестанской технологии и традиционному дизайну. Конечно, он оперирует огромным количеством ковров, у него колоссальная империя, цеха по всему миру — в Марокко, Непале, Турции, тысячи ковровщиц. По масштабам его бизнеса Дагестан ему вряд ли был интересен. Ведь Дагестан не Китай, мы не в состоянии «завалить» весь мир своими коврами. Однако он согласился с тем, что мы можем поставлять эксклюзивные вещи для индивидуального заказчика. А это не бизнес, это искусство.

Сумахи в Колорадо

— В академии наук я чувствовал со стороны отдельных лиц некоторое непонимание того, что я делаю. Если б я торговал макаронами, тут купил, там продал... Но я искал искусство ковроделия по всему миру, участвовал во многих международных научных конференциях, старался понять, освоить, разобраться, переварить. В каких только музеях ни был! В Англии, в Америке, во Франции. Интерес к нашим вещам очень велик, наши ковры есть в «Вашингтон текстайл музей», Музее искусств народов Востока, Эрмитаже, Российском этнографическом музее, Музее Виктории и Альберта, Лувре... В главном музее Денвера (штат Колорадо) нашел дагестанские сумахи XVIII века. Смотришь — краски как будто вчера сделали. Минимум десять образцов выставлено. В нашем Музее изобразительных искусств, благодаря Патимат Саидовне Гамзатовой, собрана одна из лучших в мире коллекций дагестанских ковров. Ведь это прекрасное искусство можно вернуть, окунуться в старое, по-новому его поднять и преподнести в лучшем виде. И это отнюдь не коммерция, а наука, которая называется прикладной этнографией. Кстати, академик Валерий Александрович Тишков, директор Института этнографии РАН, один из немногих, кто считает, что моя работа — практическое воплощение этнографических знаний.

Технологии царских времен

— Где берем марену? Собираем дикорастущую, покупаем у людей. От Самурского моста и до Кизляра сам копаю, чищу корни, мою, сушу. Не весь корень, конечно, идет в дело. У него есть верхний слой, есть стержень, каждая часть дает разные цвета. Цвет зависит и от времени года. Собрал в сентябре — один оттенок, в октябре — уже другой. Но знаете, в чем самая мистика? Овца приходит с пастбища с кустом марены на шерсти — он липучий такой, как будто природа тебе подсказывает: вот к этой шерсти бери вот этот краситель.

Нитки покупаем по-разному. Есть клиент, который хочет, чтобы лично для него сделали нитки. Но это дорого. Другим все равно, им важен конечный результат, тогда мы, конечно, берем готовую пряжу отечественного или новозеландского производства. Разумеется, из чистой шерсти. Если ты что-то добавишь, уже нельзя говорить о естественном сырье. Никакой синтетики. У нас еще есть люди, в Левашинском районе например, которые занимаются ручным прядением. И если ты платишь хорошие деньги, они делают такую нитку, какую ни одна фабрика не сделает. Есть бабушки, есть молодые, которые у них научились. Ты только покажи, что тебе нужно, а у них и технология, и инструменты еще с царских времен остались.

Игры с государством

— Столько денег было из бюджета израсходовано на возрождение ковроделия — и в итоге ноль. По два миллиона каждый год выделяли отдельной графой на поддержку ковроткачества в четырех районах. Знаете, как это происходит? По лимону скинулись, отнесли кому надо и договорились. В одном из районов учителю географии говорят: брат, ты сейчас будешь директор ковровой фабрики. И он должен показать, что он развил ковровую промышленность на миллион, когда до него дошло всего 300 тысяч рублей. Такая была схема. Мне-то до этого дела нет. Я с государством в азартные игры не играю, а свое дело делаю. Дагестанские ковры, если и знают где-то в мире, то, простите за нескромность, знают через меня. Поверьте, мне реклама не нужна, но то, что я сделал, я сделал. И всякие разговоры о традиции ковроткачества, о возрождении мимо меня пройти уже не могут, потому что за мной стоят базовое этнографическое образование Ленинградского университета, такие специалисты, как Татьяна Знамеровская, Джозефин Пауэлл, Елена Царева, Патимат Гамзатова и другие. В царское время меня бы вызвали, наверно, в Тифлис и дали бы медальку. Впрочем, не в оной дело. Досадно, что нашей, дагестанской традицией интересуется «Дискавери», а не мы сами.

автор: Наталья Крайнова

http://www.ndelo.ru/one_stat.php?id=4436