Фазил Дашлай

Часть 1. ПЛЕННИК. Глава 1. ПЕРЕВАЛ.

Стайка куропаток-кекликов с шумом вылетела из-под ног, заставив путника, со связанными за спиной руками, вздрогнуть и оступиться за скользкий валун. Подняв облако пыли и снега, камень ухнул в бездонную пропасть. Путник, а это, несомненно, был пленник, не удержался на ногах. Каким-то немыслимым усилием, он сумел увернуться так, что упал прямо на узкую тропинку, петляющую по самому гребню хребта. Ноги, при попытке встать, соскользнули и своей тяжестью потянули несчастного вниз в пропасть. Но воля к жизни взяла верх. Последним усилием пленник уперся подбородком о заледенелый бугорок. И теперь ему оставалось лишь уповать на Всевышнего и ждать. Ждать, когда под тяжестью тела скользкий ком земли, наконец, отколется и покатится вместе с ним в бездну.

Чьи-то цепкие руки медленно, но упорно и настойчиво вытянули обреченного наверх. Алексей, так звали пленника, долго лежал, слушая гулкое биение сердца, которое стучало так , что заложило уши.

-Пашол, урус, пашол – в потную спину уперлось дуло кремневки. Конвойный произнес это на русском языке, но Алексей был настолько взволнован, что пропустил слова конвоира мимо ушей.

- Все, не могу больше, развяжи руки или убей. Ну, что смотришь. Убей. Зарежь. Все равно вы меня живым не отпустите. По-татарски, вернее по-тюркски обратился Алексей к конвойному. За два года службы в крепости Илису Алексей научился говорить на этом несложном в обучении языке.

- Не бойся кунак, мы тебя не зарежем. - Конвоир тоже неплохо знал тюркский. – Если бы в этом была необходимость, мы с тобой не стали бы церемониться. Вставай пошли, хватит отдыхать.

-Послушай, кунак отпусти меня, а! Отпустишь? Или ты боишься того бородатого? Скажешь убег. Я тебе потом деньги пришлю. Сколько не захочешь, найду, вышлю. С собой у меня немного. Все до копейки отдам. Только отпусти меня. Слово даю. Вышлю. Мы казаки слово мужское держим, как и вы, татары.

- Мы не татары. Мы лойткамцы – с гордостью произнес конвойный. – Я вижу ты человек слова. Мужчина. Поклянись матерью, что не попытаешься убежать, и я развяжу тебе руки. Со связанными руками ты сорвешься в пропасть. Но предупреждаю, одно движение в сторону, получишь пулю. И кинжалом я тоже неплохо владею.

- Слово мужчины, не убегу. Развяжи.

Конвойный легко одним взмахом кинжала разрезал веревку.

Вставай, пошли, дойдем вон до того пригорка пообедаем. Голодный, наверное. На, возьми хурджины (переметную сумку) там наша еда. И береги их как зеницу ока. Путь у нас не близкий…

Ели молча. Конвойный достал из хурджинов черные ржаные лепешки, сушеную баранину и несколько кусков брынзы. Запивали нехитрую еду пресной родниковой водой. Алексей, хмуро оглядел окрест, на нависающие угрюмые, горные вершины. Голые скалы, заросшие редкими чахлыми кустиками. Сторона восхода, куда лишь недавно стали проникать лучи весеннего солнца, переливалась алмазом. Лишь узкие гребни гор чернотой своей отделяли заснеженную землю от такого же белого укутанного облаками неба. Сторона заката - чернела. Снег здесь таял быстро. И кое-где на дне оврагов и ущелий тянулись длинные белые полоски не растаявшего снега. Унылое дикое место. Где-то там, на горизонте чернеет лес. Наверное, там живут люди. Вон там за горой, еле различимый отсюда, поднимается к небу сизый дымок. По всей вероятности туда и вел конвоир Алексея….

Конвойный, жадно припав к роднику губами пил воду. Желторотый юнец! Алексей с трудом подавил в себе желание прикончить этого мальчишку. Хотя этого он смог бы сделать и раньше…

То майское утро 1844 года предвещал обычный ничем особо неприметный день. Алексей вместе со своим приятелем, гарнизонным писарем Николаем получили увольнительную от коменданта крепости. Настроение у приятелей, особенно у Алексея, соответствовало весеннему дню, который обещал быть солнечным и теплым. Еще бы : во-первых получил представление к награде за храбрость проявленную во время набега горцев на крепость, Во-вторых пришло извещение из Тифлиса о присвоение чина подпоручика, тому конечно посодействовало ходатайство отца, есаула казачьего войска Матвея Нечитайло, ну и в-третьих вчера получил письмо от родителей. Ответ родителям Алексей решил послать после того, как прибудет представление. Отныне Алексей не будет простым унтер офицером и фельдшером при гарнизонном лазарете, теперь начнется настоящая, боевая служба. Эти радостные события стоило отметить. И посему взяв на одни сутки увольнительную, Алексей вместе с приятелем Николаем наведались в расположенную недалеко от крепости Илису село Сарыбаш, к духанщику, армянину Манташу, вино которого, как всегда оказалось отменным, как и шашлык из молодой баранины. Было около полудня, когда изрядно разомлевшие от вина и шашлыка приятели услышали крики и стрельбу.

- Измена, измена Даниэль –бек перешел на сторону имама – Низенький толстый деллек (цирюльник ) Семед-киши влетел в духан – Алеша – джан, ты спас моего сына от смерти и теперь мой долг выручить тебя. Ради Аллаха беги, спасайся. Крепость окружена мятежниками, вам туда не пробраться. Да и зачем. Эти необузданные дикие лязги вас всех перережут. Бери моих лошадей и провизию. Беги, спасайся.

-Куда бежать, Семед – киши? Разве есть другой путь?

- Есть дорога, Алеша, есть. Но это опасная горная тропа. Выезжай вдоль берега Курмик - чая на север, там, где река сливается с Буланлухом. Возле этого притока поверни в горы. По течению речки в горы петляет тропинка называемая “Русские повороты”. Она ведет на перевал. На той стороне повернешь в сторону крепости Ахты. Правда, на перевале теперь опасно, снег еще не растаял. Но другого выхода у вас нет. Все равно мюриды вас живыми не отпустят. Беги, спасайся. Аллах вам - подмога.

Картина, представшая взору Алексея, не внушала оптимизма. Все дороги в крепость были перекрыты неприятелем. Защитники Илису по всей вероятности все погибли, а уцелевшие наверняка попали в плен. Прорваться сквозь ряды воинственных мюридов, опьяненных своим успехом оглашали окрестности воинственным кличем “Ла- иллаха –иль-Алла”, с точки зрения здравомыслящего человека было бы самоубийством, бравадой, глупым поступком. Однако, вопреки здравому смыслу, Алексей сначала решил все-таки прорваться в крепость.

- Алексей, мы погибли, разворачивай коней, пока не заметили. – Николай отчаянно уцепился за повод коня Алексея. – Прошу тебя не губи. У меня дома мать вдова, сестры маленькие. Без меня пропадут. Христом богом тебя заклинаю, разворачивайся.

-Урусы, урусы. Сюда мюриды, здесь урусы – Истошно завопила какая-то старушка. – Не отпускайте живыми этих кяфиров.

Матерь божья спаси и сохрани. Но милый выручай.

Сытые, откормленные кони вихрем пронесли Алексея и Николая мимо озадаченных неожиданной встречей мюридов. Свернув с дороги в балку, беглецы устремились в сторону от села, вверх по течению реки Буланлух к заснеженным горным вершинам. Мюриды отстали. Видимо посчитали, что в такое время года только самоубийцы рискнут перейти через опасный Белокадинский перевал. Не прошло и часу как, беглецы почти достигли его. Но перед этим, предстояло пройти над пропастью “Девичья пропасть”. Узкая, неровная и скользкая тропинка над краем обрыва. Все равно, что идти по канату, да еще и на лошадях. Туман на вершине рассеялся, и перед взором Алексея и его спутника во всей красе разверзлась бездна. С двух сторон пропасть глубиною в два верста. Конь Николая испугано заржал, встал на дыбы, и вместе с седоком вздымая пыль и снег, сорвался вниз. Алексей с проворностью кошки соскочил с лошади и рванулся на помощь другу. Это и было спасением, потому как конь его напуганный воплем Николая дернулся в сторону и полетел вниз с другой стороны тропинки. И долго еще звенел в ушах Алексея предсмертный вопль Николая и жалобное ржание коней.

Коней нет. Еды тоже. Бедный Николай лежит где-то там, на дне ущелья. Один. Совсем один. Узкая тропинка, петляя, раздваивается на перевале. А куда, они ведут, один черт знает. Там где-то Ахты, там русские. Там спасение. Алексей выбрал наугад тропинку, ту, которая ему показалась обжитой, проторенной. Перекрестился и двинулся навстречу неизвестности. Дорога теперь шла все время вниз. Спуск к большому неудовольствию Алексея оказался гораздо труднее. Ноги не держали его на обледенелых камнях. Снег, покрытый коркой плотного наста, противно скользил под ногами, да это был и не снег, а огромный ледник. Все чаще давал знать о себе и голод. Все нутро урчало, требуя подкрепления. Казалось, что кишки от голода пожирали друг друга. Долго ли еще идти. И вообще-то Алексей давно уже не шел, его просто несло, как говорится брел. Вдруг ветер донес до его ушей откуда-то издалека лай собак. Там люди. Там тепло и еда. Однако что за люди там могут быть. Враги? Сообщники мюридов? Лучше в таком случае умереть здесь в снегу, чем попасть им в руки. Смутно, как бы шестым чувством Алексей ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Кто-то внимательно следит за ним вон с того холма. Оттуда же ветер донес какой-то подозрительный, еле слышимый шорох. Со свистом и грохотом пронесся мимо уха огромный валун, заставив Алексея пережить несколько неприятных мгновений. Кто-то специально столкнул с кручи этот камень, или зверь какой-нибудь прошел, по невидимой отсюда тропинке? Алексей присел. Затаив дыхание, прислушался. Тишина. И все же. Кто-то или что-то неотрывно следило за ним.

Вечерело. Тропинка вывела Алексея на дно ущелья, к горному ручью. К счастью берег был сухой, снег на берегу давно уже растаял. Поблизости оказалось много валежника и сухого коровьего помета, лучшего топлива и не придумать. Наверное, где-то поблизости живут люди, если коровы приходят на водопой. Небо прояснилось. А это значит ночь будет холодной. Пора бы развести огонь. Согреться, да и диких зверей, по-видимому, тут много водится. Кремень с огнивом остались в хурджинах, но стальной нож, подарок кунака как всегда висел на шее. Перебрав больше двух десяток камней, Алексей, наконец, нашел подходящий кремень. Чиркнув несколько раз ножом по камню он наконец добился желаемого, высек искры. Весело заурчал огонь, в такт огню заурчал и голодный желудок, требуя еды. Долго не спалось. Над вершинами взошла огромная рогатая луна, освещая ущелья молочным светом. Где-то наверху затявкала лисица, скоро к ней присоединились плач шакалов, навевая невеселые рассказы бабушки о злыднях и проклятых душах младенцев-подкидышей. Усталые ноги ныли и мучительно болели. Уже близилось утро, когда веки подобно ржавым воротам, наконец, сомкнулись. Усталость и сон взяли вверх.

Потом позже Алексей долго думал о том, что его разбудило. То ли сон плохой снился, то ли шорох какой услышал?

Первое что увидел Алексей, лицо, склонившееся у его изголовья. Совсем юное, почти детское лицо. Походная жизнь научила Алексея быть всегда начеку. С быстротою молнии рука схватила неизвестного за ворот бешмета, подсечка ногой. Не успел еще незваный ротозей упасть, Алексей уже был на ногах. Нож, по привычке висевший на шее, оказался в свободной руке. Взмах, и… в какие-то доли секунды рука замерла в воздухе. Синие, синие как небо глаза с густыми черными ресницами, широко распахнутые то ли от удивления, то ли от недоумения смотрели на него с земли. Что-то тяжелое глухо взорвалось у самого уха. Боли не было никакой. Пустота. Забытье. Словно провал в бездну.

Бурдюк воды вылитый на голову, привел Алексея в сознание. Перед ним на корточках сидел здоровый абрек в мохнатой папахе, разглядывая его как диковинку. Густая черная как смоль борода и такие же черные глаза с тяжелым звериным взглядом придавали незнакомцу некую особую колоритность. Воплощение необузданности и неуемной силы. Настоящий абрек. Дитя гор. Такими всегда и представлял себе Алексей мюридов имама Шамиля. Разглядеть лучше, мешала густая липкая кровь, стекавшая с пробитой головы прямо в глаза. Бородач влажной тряпкой небрежно вытер кровь, и из этой же тряпки соорудил нечто наподобие повязки. Затем грубо и бесцеремонно поднял Алексея на ноги и туго связал за спиной руки.

Рядом с бородатым, стоял плотного телосложения мужчина, на вид лет сорока с лишним. С первого взгляда бросалась разница между ними. И не столько в одежде и во внешности, а в самой манере держаться. Властный самоуверенный и решительный взгляд. Горделивая осанка, надменная интонация в голосе. Никак староста или князек местный. Отметил про себя Алексей. “Князек”, не удостоив пленника взглядом, кому-то дал, по-видимому, указания на каком-то жутком гортанном языке, вскочил на коня и ускакал куда-то в горы. Следом за ним уцепившись за хвост лошади, все еще разглядывая Алексея, поплелся и “абрек”. Сторожить “уруса” остался синеглазый юнец…

Дикие ущелья и овраги давно остались позади. Теперь тропинка вела все время вниз, по пологим альпийским лугам. Все чаще по пути попадались пастбища. Возле одной из одной из этих пастбищ конвойный Алексея остановился. Палкой, разогнав свирепых псов, с рычанием бросившихся на них, поздоровался с вышедшим на шум чабаном. Пастух что-то залопотал, озираясь на Алексея. Конвойный грубо оборвал его, и по всей вероятности дал какое-то распоряжение. Чабан закивал головой, засеменил в сторону небольшой каменной чабанки, жестом приглашая путников следовать за ним. У входа в избушку конвойный сел на камень, приказав Алексею сделать то же самое. Старушка, то ли мать, то ли жена чабана расстелила перед ними грязную серую тряпку, вынесла из избушки пару ржаных лепешек и глиняную посуду с чем-то вроде творога. После еды конвойный забрал у чабана лошадь, на которую сам сел, приторочив к седлу хурджины.

- Урус, а как тебя зовут. - Еда немного развеселила конвойного.

- Алексей, Алеша.

-Алеша – повторил конвойный. И помолчав немного, добавил. – Хорошее имя, звучное. А меня зовут Мансур.

-Мансур а далеко нам еще идти?

Нет, скоро прибудем на место. Видишь вон тот утес. Мы обогнем его, а там уже рукой подать. Вон за той горой.

Зачем я вам нужен Мансур? Какая вам от меня польза?

- А ты офицер?

- Нет. Был лекарем. Фельдшером. Раненных лечил.

- Будешь наших больных лечить. Нам лекари нужны.

От души насмеявшись над своей шуткой Мансур уже посерьезнее добавил. “А отпустить тебя Алеша я не могу. Во- первых тебя все равно кто-нибудь убьет, или возьмет в плен, а во-вторых ты пленник Ахмеда. Но если хочешь, я тебя выкуплю у него. Деньги у тебя с собой есть?

-А какая мне разница твой я пленник или Ахмеда?

-Глупый ты Алеша. У Ахмеда много работы. Он богатый. Одних овец у него больше десяти тысячи голов, и жадный к тому же как все богачи. Его чабаны живут впроголодь. Если он к мусульманам относится как к рабам, что же будет с тобой неверным?

-А у тебя не много работы?

- Мы не такие богатые. Отец старик, сестра младшая вот и вся наша семья. Да еще и мачеха. Помогать будешь мне по хозяйству. Лес рубить, поле обрабатывать. Кормиться будешь тем же что и я. Отары овец у нас нет. Есть голов сто не больше. Коров штук десять. Сено им заготавливать надо на зиму. Мне и одному не сложно справиться по хозяйству, да вот иногда приходится идти на охоту, на … в общем ты понял, на охрану села. Время теперь не спокойное. То вы урусы, совершаете свои экспедиции, то мюриды Шамиля угоняют скот. Да и всяких бродяг в окрестностях села много шатается. Впрочем, думаю Алеша, тебе со мной будет легче. Мы как-нибудь найдем общий язык. И как то не хочется чтобы Ахмед над тобой издевался. Понимаешь, я почему-то к тебе не отношусь как к врагу, скорее как к старшему.

Сказав это Мансур слез с коня, будто бы стесняясь.

-Послушай, Алеша, а почему ты меня не убил? У тебя же была такая возможность. Даже не один раз.

-Не знаю, Мансур, рука не поднялась. Словно кто-то держал меня за руку. Я удивился цвету твоих глаз. Ни разу не видел татар, э-э горцев с синими глазами. Да если бы и убил тебя, далеко убежать все равно не смог бы. Я с дороги сбился.

- А куда ты шел?

-Хотел выбраться к своим. В крепость Ахты. Бежал из Илису. Мюриды имама всех русских в крепости перерезали. Спасся я один. Был со мной и попутчик. Сорвался в пропасть вместе с лошадьми.

-Ты не в ту сторону шел. На Белакадинском перевале сходятся три дороги. Одна дорога - ведущая в Сарыбаш и в Илису, другая - в Ахты и дальше в Дербент и третья к нам и дальше в Казикумух. Вот ты выбрал дорогу, ведущую к нам. Мы тебя заметили там еще на перевале. И все время шли следом за тобой.

- Мансур, а вы тоже воюете с русскими, вместе с мюридами Шамиля?

-Нет, мы не с имамом. У нас нет никого, ни русских, ни мюридов. Мы Вольное общество. Алеша, а как ты назвал себя? Казак? Это что нация такая?

- Казаки. Как бы тебе объяснить. Ну, воины, защитники. Что-то в этом роде.

- Понял. Это как у нас мюриды.

-Вроде того.

Некоторое время путники молчали. Мансур первым нарушил, затянувшую было паузу.

-Знаешь Алеша, ты храбрый и смелый человек. Если бы мы встретились где-нибудь в другом месте и в других обстоятельствах, наверно могли бы стать друзьями.

-Почему ты так считаешь, ведь мы толком и не знаем друг друга? Может, и не стали бы, как ты говоришь приятелями.

-Нет, Алексей. Я храбрых людей уважаю. Не слышал ни от кого из местных, чтобы в такое время года кто-то решился перейти через перевал. До сих пор изумляюсь, как ты не сорвался в “Девичью пропасть”.

-Эге-ге-гей, Мансур. – В скачущем в их сторону всаднике Алексей узнал того самого бородача Ахмеда…

- Девочки, сюда быстрее, пошли посмотрим пленного уруса. Мансур привел пленного уруса. Сюда скорее. Да поставьте на землю свои кувшины, успеете за водой сходить. В селе никого нет, ребята еще не пришли с пастбища. Что вы там встали, как вкопанные. Патимат, Биче, Зейнаб идите сюда быстрее.

Толстушка Зухра отчаянно махала рукой. – Ну быстрее, пока взрослых не много. Потом народу много соберется, и мы ничего не увидим.

- А что его смотреть-то. - Патимат была чуть старше своих подруг. И в свои шестнадцать лет была уже помолвлена. То что могли себе пока позволить ее младшие подруги: пялиться на людей, особенно на незнакомых, жевать жвачку (растопленную сосновую смолу), громко смеяться на людях, бездельничать и праздно шататься, ей уже не дозволялось. Но праздное любопытство, которым любимая дочь Ахмеда сильно страдала, взяла вверх над условностями. Кстати и компанию она подругам составила просто от нечего делать. Вроде как бы помочь подругам присмотреть себе женихов.

У мужской части населения Лойткама как и везде во всех горных селах Дагестана есть излюбленное место сбора – годекан. Но днем там обычно собираются люди старшего возраста, в основном старики и пожилые. Хотя юношам вроде бы никто и не запрещает присутствовать на этих “посиделках”, они сами старались, как можно реже мозолить глаза старикам. Да и зачем. Молодежь предпочитала собираться днем и вечером возле родника. Это место где можно посмотреть на девушек. Большая часть браков у лойткамцев рождались от этих встреч у родника. В самом селе было немало родников с холодной и чистой водой. Девушки же по известной причине набирали воду из родника за околицей селения. Сюда редко приходят взрослые. А когда рядом нет стариков со своими нравоучениями, можно и повеселиться. Посмотреть, кто как одет, кому кто нравится. Признаться понравившейся девушке в любви, вернее попросить ее подругу передать признание. В общем, строить планы на будущее.

Весть, принесенная Зухрою, немного поменяла планы девушек. Парней у родника можно видеть каждый день, а вот пленного уруса? Такого еще ни разу не было. Это надо было увидеть самим. Наблюдательный пункт, лучше, чем дом родителей Биче и не придумаешь. Вся сельская площадь и главная улица как на ладони. И главное смотреть можно так, что самих снизу никто не увидит.

Пленный солдат шел по узким улочкам села без всякой опаски и страха. Порой он поворачивался, и что-то спрашивал у Мансура. Со стороны картина выглядела так, будто идут два закадычных друга.

-Фу, какой он грязный. - Патимат сморщила нос. – Он какой-то заросший и пыльный. Наверное, воняет как свинья? Отец говорит, что все урусы такие. А Мансур идет рядом с ним как с приятелем.

-С чего ты взяла, что все русские грязные? - Вспыхнула Зейнаб. – Я бы посмотрела на тебя, какой у тебя будет вид, если так же попадешь в плен. Может он хороший человек ? Был бы он плохим человеком, мой брат не стал бы разговаривать с ним как с ровней. Патимат, нельзя рассуждать так категорично о незнакомом человеке.

- Глядите, Зейнаб влюбилась. Влюбилась с первого взгляда. – Хихикнула розовощекая Биче. – Она вообразила себя Лейли, а этого оборвыша пленного Меджнуном. Зейнаб, не стоит так убиваться. Ты посмотри, какой он страшный и рыжий. Ха-ха-ха.

-Дура ты, Биче, полная дура. Пожалеть несчастного пленного и влюбиться это вовсе не одно и тоже. А насчет красоты, ты бы лучше на себя посмотрела. Он мужчина, ему красота ни к чему.

- В Зейнаб заговорила кровь кяфиров. – Надменно произнесла Патимат. – Если я не ошибаюсь, твоя мать тоже была неверной.

-Патимат, не смей так говорить о моей матери. – У Зейнаб от ярости в глазах потемнело. – Я за оскорбление моей матери никому не прошу, а своей будущей невестке тем более. Все. Я не желаю тут торчать с вами как дура. Прощайте.

И еле сдерживая навернувшие на глаза слезы, Зейнаб убежала прочь.

Будто бы я неправду сказала. - Как бы оправдываясь перед остальными подругами, пробурчала ей вдогонку Патимат.

За свои 22 года жизни Алексею никогда не приходилось быть объектом пристального внимания столь большого количества людей. Поглазеть на пленного уруса выбежало все село. Взрослые смотрели на него, молча издалека: мужчины с ухмылкой и кажущимся равнодушием, женщины с явным любопытством. Казалось, если бы не было рядом мужчин, они проверили бы пленника и на ощупь, особенно старухи. Молодые женщины и девушки, смотрели так же с интересом, но издалека из окошек, полу распахнутых дверей и плоских крыш, прилепившихся друг к другу домов. Однако самыми несносными зрителями оказались дети. Словно туча москитов они кружились под ногами. Некоторые наглые сорванцы пытались достать пленного кяфира всем, чем можно: руками, ногами, иные плевались как верблюды. Это, казалось, им доставляло какое-то дикое наслаждение. Кто-то попытался содрать с шинели пленного золоченую пуговицу, кто-то снять с головы пыльную шапку. Мансур плеткой попытался было разогнать взбесившихся сорванцов. Без толку! Не помогло. Старик в белоснежной чалме, как позже Алексей понял хаджи, человек совершивший хадж, паломничество в Мекку, потому и самый уважаемый сельчанами, что-то рыкнул на сорванцов. Повторять дважды не пришлось, детей как ветром сдуло. Далее, до самого дома Мансура Алексей прошел без особых приключений. Разве что все также под насмешливым и немного презрительным взглядом мужчин, и под любопытными взорами женщин. На ночь Алексея заперли в хлеву вместе с коровами. Правда, перед тем как закрыть дверь Мансур при свете чадящей сосновой лучины посветил, дал возможность забраться в ясли, куда заранее высыпал немного сена и соломы. Укрыв голову шинелью, Алексей решил первым делом выспаться. Наутро будет видно, что и как. День был долгим и трудным, отдых самое лучшее решение в создавшейся ситуации…

Два года Алексей не был дома. А кажется – вечность. Хотя. Удивительно, ничего за два года не изменилось. Будто время замерло. Зависло как и вечернее солнце над горизонтом. Все также над пыльными домами устремилась к небу колокольня рядом возле ветхой церквушки. Вечерний звон колокола разлился в воздухе и эхом отозвался где-то за косогором. Там, над обрывистым берегом широкого Дона. До станицы добраться осталось каких-то две версты, но Алексею не хочется торопиться. Приятно вот так постоять за околицей, в двух шагах от родного дома и дожидаться темноты. Давно мечтал он, нежданно постучаться в окошко. И когда его казалось бы никто не ждет, потревожить домочадцев. Услышать заливистый лай кудлатого пса Серко. Условный свист, и тот умолкнет. Прижмется с визгом к ногам. Наверное, мать услышав лай собаки разбудит отца посмотреть не Алеша ли вернулся домой. А потом долго будет рассказывать соседкам что неспокойно было сердце, что накануне ей снился сон, и что не зря с утра чесались брови, верный знак что нагрянут гости. И соседке вторя ей скажут о том что мать всегда чует возвращение сына сердцем. Это будет. Будет. Но сначала. Приникла мать к груди сына. Плачет. Вздрагивают плечи. От счастья растерялись слова что копил Алексей за эти два года. Слезы подступили к горлу. Душит волна сыновней любви и нежности. Так и хочется как в далеком детстве уткнуться головой в подол ее цветастого платья, положить голову на ее теплые колени и убаюканный нежным, родным материнским голосом, уснуть. И спросонья услышать ее голос: “Микола, переложи дитя в постелю, да не кряхти так громко, разбудишь. Отец, всегда серьезный на людях, от нежданной встречи с сыном поворчит, мол, что же ты как тать крадешься домой. Неужто натворил чего, что боишься станичникам на глаза показаться. Мол не приличествует сыну хорунжего казачьего отряда прятаться от людей. Сын Миколы Нечитайло должен быть героем, и пусть станичники видят какого казака вырастил он, Микола. Алексей знает, что отец любит поворчать, что он рад приезду сына, но гордость мужская не позволяет показать телячью нежность. Любовь отцовская к сыну должно быть суровой как острие кинжала и нежнее цветка.

- Эй, ты там, хватит спать, вставай.

Появившийся в дверном проеме старик в папахе напоминающей стог сена, был похож на Мансура. Только вот глаза у старика были другого цвета. Как и у большинства местных жителей - карие. Не иначе отец или дед.

-Только смотри у меня без глупостей - Для вящей убедительности своих слов, старик помахал перед носом Алексея длинным обоюдоострым кинжалом. – Зарежу. А теперь пошли, покушаешь и возьмись за работу. Я не собираюсь кормить бездельников.

Дом старика расположился на самой верхушке пирамидально прилепившихся друг на друге домов – сакль с плоскими, тщательно утрамбованными крышами. Открывшаяся взору сверху, с крыши старика картина потрясла Алексея. Настоящий, наблюдательный пункт. Отсюда, сверху четко было видно все село как на ладони: каждая улочка, каждый переулочек. Внизу у подножия села сливались два бурных потока, образуя широкую быструю горную реку. Недалеко от места их слияния через обе речки были перекинуты удобные деревянные мосты. Широкие так, что по ним спокойно могли разминуться двухколесные арбы. Со стороны восхода солнца, стало быть, востока, долина уступчатыми террасами поднималась к самому лесу. Там же, на той стороне у берега реки расположился большой по местным меркам двухэтажный дом, окруженный мелкими постройками, сараями и всякими амбарами. “Наверное, усадьба какого-нибудь местного богатея” – Подумал Алексей. И почему-то этим богачом он представил себе того бородатого, Ахмеда. Там же у подножья села, расходились от села четыре дороги. Не просто тропинки, а вполне пригодные для арб и повозок тракты. Та, которая была по шире всех, вдоль берега слияния двух рек уходила вниз по течению Самура, так называлась река, в крепость Ахты. Другая дорога - чуть уже первой, вдоль берега широкого притока, уходила на юг, в сторону крепости Илису. Та самая дорога, по которой Алексея привели в Лойткам. Третья дорога вверх по течению другой речки петляла на северо-запад, там как потом узнал Алексей, находились Казикумух и Аваристан, ставка имама Шамиля. С той стороны часто на лойткамцев нападали авари, так называли местные мюридов. И четвертая самая узкая, почти тропинка, проходила прямо посередине села, разделяя Лойткам на две части, вверх в горы на зимние пастбища. Эта сторона существенно отличалась от той, которая находилась напротив. Сторона заката солнца – запад. Горы здесь не были покрыты снегом. И даже в суровые зимы снег на усыпанной мелким щебнем земле таял быстро. Кроме четырех главных дорог от села в разные стороны уходили петляли, как змейки многочисленные мелкие тропинки. Горы, да и сама природа резко отличалась от Илису. Здесь горы выглядели суровее. Скалы казались угрюмыми и безжизненными. Тем не менее, в этой дикости и необузданности была своя неповторимая и величественная красота.

-Эй, ты заснул, что ли – недовольный голос старика вернул Алексея на бренную землю - Иди сюда. Возьми кизяк, (сухой, спрессованный квадратиками овечий навоз, местное топливо) и складывай здесь на крыше. Смотри, аккуратно не кроши и не разбивай. Не забудь, под каждый ряд подкладывать палочки. Кизяк так быстро сушится. Закончишь работу, отдохнешь, затем возьми топор и наколи дров. Поленицу сложи возле той стены.

- Корова, глупая не поворотливая корова, гусыня. Шестнадцать лет, девушка на выданье, а ведет себя как старуха, впавшая в детство. Строит из себя папину доченьку. – Зейнаб, со вчерашнего дня не могла успокоиться. Реплика Патимат относительно родословной и намек на какие-то чувства к пленному солдату никак не выходили из головы. И почему бы Мансуру не отказаться от такого подарочка Ахмеда. Она же абсолютно не приспособлена для семейной жизни. Хлеб печь и то, как надо не умеет. Так нет же, обычаи. Отец дал слово. Глупости все это. Ведь мучиться с нею придется не отцу, а Мансуру. Бедный брат он такой добрый мягкий, а этой овце нужен муж деспот. Эту лентяйку в день три раза надо бить, может и станет проворней. Собирательница всех ненужных разговоров и сплетен. И язык у нее грязный. Может проклинать как старуха, любого человека. Вечно жует жвачку как корова.

Всю накопившую ярость, всю злобу Зейнаб от души выместила на белье что стирала в большом медном корыте. Но злость не уходила. Забыв обо всем на свете, последние слова она в гневе выпалила вслух. “ О Аллах, какой же все-таки мой отец дурак. Дожить до седых волос и не уважать себя это глупо. И зачем он так унижается перед этим Ахмедом. Дурак, теленок безъязыкий. Но тут же ее гнев погас.

-Туба, туба. Астовфируллах. – И тут же шепотом добавила. – Какая я дура, прости меня Аллах, что ругаю отца. Он старый. Мудрый. Знает что делает. А я кто? Глупая девчонка. Дурочка маленькая.

Поругав себя и покаявшись, Зейнаб стало легко и весело. Напевая вполголоса какую-то песенку, забыв даже прикрыть платком волосы, она вышла во двор развесить белье. О такой неожиданной встрече Зейнаб и представить себе не могла. Пленный урус на заднем дворе, обнаженный по пояс, увлечено и со знанием, дела рубил дрова. Надо было тут же развернуться и убежать домой. Так положено. Так велит адат. Но извечное девичье любопытство и соблазн постичь запретное настолько одолели над девушкой, что она заворожено, словно под гипнозом, залюбовалась мускулистым сильным телом пленного русского. Вот он, Алексей, опустил топор, поплевал на руки. По удобнее прихватил древко. Взмах. Мышцы рук и шеи вздулись как канаты. Удар. Чурбак как гнилой орех от одного удара разлетелся в щепки. Наверное, очень сильный? Интересно. Как же Мансур, совсем еще юный, почти мальчик, одолел такого сильного уруса. Невольно Зейнаб зауважала брата. Алексей вдруг остановился, словно пристальный взгляд девушки прижег его спину и обернулся. Надо было тут же отвернуться, убежать. Но какая-то неведомая сила приковала взгляд девушки, чтоб разглядеть эти серые, цвета стали глаза, заросшее рыжей щетиной лицо, пышные, словно спелая рожь усы и такого же цвета волосы с уложенным набок завитым чубом. А он вовсе и не страшный. Он такой же, как и все мужчины Лойткама. И ничуть от него не воняет псиной, как утверждает Патимат. Что касается волос, так у старика Мердана и его детей они цветом нисколько не отличаются, и глаза такие же серые. Смешно. Какие только глупости о русских не говорили подруги у родника.

“- Мать честная, откуда ты взялась, такая.” - От удивления Алексей чуть не выронил топор. Хотя и принято считать, что все мусульманки ходят в чадре, но во время службы в Илису, Алексей кроме считанных единиц не видел ее (чадру) ни на одной местной жительнице. Правда, лица свои при встрече с русскими горянки закрывали платками. Ни одна из случайно увиденных Алексеем жительниц Илису не впечатлила его. Были, конечно, и весьма хорошенькие, но основная масса местных красавиц почему-то ему показались невзрачными. Пухленькие, малорослые темноглазые брюнетки – это все что можно было бы сказать об общем впечатлении. Но эта… На вид она казалась старше своих четырнадцати лет. Обычное явление для горянок, раннее взросление. Наверное, уже засватана за какого – нибудь местного богатея. Такая красивая девушка в отцовском доме долго не засиживается. Первое что бросалось в глаза, это были необычные для южанок белизна и правильные черты лица: тонкие брови вразлет, правильный классический нос, покрытые едва заметным загаром, с небольшой ямочкой с правой стороны щеки, и еле заметный шрам, в форме полумесяца, над верхней губой. Алексей даже подумал о том, что она тоже не местная, может быть такая же пленница как и он сам, случайно оказавшаяся в этих краях. И если бы ему пришлось встретиться с ней где-нибудь в другом месте и в другой одежде, то есть русской или казацкой, ни за что бы в жизни не подумал что это горянка. Такие лица Алексей встречал у жен офицеров приезжавших в крепость из Москвы или Петербурга.

На ней было яркое цветастое платье, валчаг, облегающий верх, и ниже талии, перетянутой широким поясом из серебряных монет и цепочек, (камар), вроде как юбка с широкими складками оборками. На шее висело нечто, вроде ожерелья, серебряные монеты припаянные между собой тонкими цепочками. Там же, на шее, висел на шелковой нитке талисман оберег, клочок бумаги с изречением из корана, зашитый в маленький кожаный мешочек в форме треугольника. Пожалуй, самой причудливой вещью в ее одеянии была обувь. Одновременно и носки и башмаки. Хотя назвать их башмаками было бы крайне нелепо. Это были вязанные из грубой шерсти плотно облегающие ноги до колен носки с лихо загнутым назад и заплетенным в тугую косичку кончиком перед пальцами ног. И если бы не вверх, одни только носки с этой причудливой косичкой, можно было по узору, орнаменту и форме принять за башмачки восточных правителей.

На густые черные волосы сверху небрежно было накинуто нечто наподобие платка. По-местному цlацl кусок цветастой материи с тесемками- подвязками под подбородком. ( Им обычно горянки закутывали волосы, от посторонних глаз, сверх него надевался широкий платок.) Встреча с пленным русским для девушки оказалась настолько неожиданной, что она допустила столь непозволительный по местным меркам поступок, предстала перед взором мужчины с открытыми волосами. Развязанные для удобства тесемки свободно болтались на плечах. Из - под “платка”, выбились густые не собранные в косы локоны, спадавшие на синие синие, как горное озеро глаза. В этих необычных для местных жителей глазах не было той отчужденности и, пожалуй, ненависти и презрения, к чему Алексей уже привык. Обычно при встрече, там, в Илису, молодые девушки сразу отводили в сторону взгляд. Бывало, что и смотрели вслед полным презрения и ненависти взором. Ну а больше всего с интересом, таким, каким разглядывают какое –либо диковинное животное, но только не человека. Взгляд же незнакомки был полон интереса. Интереса живого человеческого.

-Кто ты, красота не земная! - Алексей не смог сдержать своего восхищения - откуда ты взялась в этих диких местах.

Незнакомка будто поняла, о чем говорил Алексей, по крайней мере ему так показалось, и может, поэтому ее взгляд вдруг резко изменился. И теперь это был уже взгляд горной серны, робкий и пугливый. Стоит лишь ветке хрустнуть или мухе прожужжать, мгновенно исчезнет, улетучится – это мимолетное видение. Ржавый лязг открываемой калитки и … словно никого и не было.

-Что ты там замер кяфир неверный? На что ты там пялишься?

Опять это мерзкий старик со своей неизменной клюкой.

Проследив взгляд Алексея, старик рассвирепел.

-Ты со мной не шути гяур проклятый, слышишь? – Старик выхватил из-за пояса кинжал. – Убью как собаку и труп брошу на съедение шакалам. Понял меня или нет, отвечай собака?

Понял, понял, ата, (отец) . Больше такого не будет.

Спорить со стариком, когда он в таком гневе у Алексея и в мыслях не было. А что если он действительно прирежет? Да и с взрослыми спорить не принято здесь на Кавказе. Умереть так глупо Алексей еще не собирался.

Но несмотря на угрозы старик, Мухтар-дайи, не таким был строгим и мерзким старикашкой. В этом Алексей убедился позже. Давно прошли те времена, когда абрека Мухтара боялись. Когда его необузданные сообщники наводили ужас на соседей, угоняли скот у лакцев и джарцев. Из Гюржистана (Грузии) его абреки воровали оружие и красавиц. Даже сам Агабек, правитель вольного общества хенавов, побаивался Мухтара. Еще бы. Ведь он был прямым потомком Ибрагим – хана, того самого, кому султан турецкий пожаловал особым фирманом титул хана вольного общества хенавов. Некогда центр всех вольных обществ возглавлял Лойткам. Считался центром (своего рода столицей). Войны с соседями, а также необдуманные действия потомков Ибрагим – хана ослабили могущество Лойткама. Небольшой, когда-то отселок, селение Нидам, благодаря услужливости предков нынешнего правителя Агабека, при поддержке Казикумухского шамхала стал центром хенавов. Выстоять, предки Мухтара борьбу с предками Агабека не смогли. И заветной мечтой Мухтара стала мысль, вернуть былое величие рода. Но шли годы. Слабела воля, мечта все так же осталась мечтой. Вырос сын Муслим, последняя надежда Мухтара. Увы! Когда русские появились в Южном Дагестане, подстрекаемый шамхалом, Агабек предпринял неразумный поход против войск генерала Фези и был разгромлен. В походе принимал участие и сын Мухтара Муслим. Смерть сына старик не смог пережить. За пору лет он постарел лет на двадцать. От былого величия осталась только тень. Теперь, глядя на хромого одряхлевшего старика, никто бы не сказал, что перед ним некогда неукротимый и грозный абрек, именем которого в Гюржистане пугали детей.

Эй-hарай, как тяжела ты жизнь.- Мухтар-дайи, набил трубку самосадом, достал из-за пояса стальной нож, кремень и трут. Чиркнув тупым концом ножа о кремень высекая огонь, подождал пока от искры затлеет трут, прикурил трубку и затянулся густым смачным дымом. Клубами белого самосадного дыма унеслись в прошлое и думы старика.

Предки Мухтара, даже после того как, Лойткам потерял значимость “столицы” вольного магала, оставались знатными, влиятельными и богатыми людьми. Нидамские беки не осмеливались без их одобрения решать вопросы “войны и мира”. По-прежнему, потомки Ибрагим-хана, жили отдельно от черного народа на другой стороне реки, теперь у этого хутора другой хозяин- Ахмед. Окончательное крушение рода Мухтара началось с его прадеда Максуда. Почему-то, хотя в народе и по религиозным убеждениям, внебрачные связи осуждались, а по шариату и карались жестоко, в кругу уважающих себя местных богачей или отпрысков княжеского рода считалось удалью и гордостью завести любовницу из другого рода. И чем выше был род любовницы, тем выше был престиж. Конечно, кто-то догадывался, а как же без этого. Хочешь чтобы тебя уважали, пусти слух о своих любовных похождениях. И если не поймали на месте преступления, то есть в постели любовницы, можно этим и гордиться. Таковым прадед Максуд себя считал и потому, самая красивая женщина Лойткама, некая Бике, была его любовницей. Жениться на ней он не мог, так как родичи Бике считались кровными врагами рода Хамроев. Да и кто тому же не пристало потомку ханов жениться на той, которая уже была замужем за тем, кто по знатности и значимости уступал своей жене. Позорить свой род Максуд не собирался. Изначально вся эта любовная интрига им была затеяна как месть роду Бике. Некогда какой-то родич, предок Бике, выгнал с позором, за мало значительный проступок женщину из рода Хамроев. Максуд свято чтивший своих предков, таким образом, задумал вернуть назад “плевок” таким вот обычным по местным нормам и обычаям способом. То, что все зайдет настолько далеко, видимо, не входило в его планы. Муж обо всем этом догадывался. Знали о тайной страсти Бике и ее родичи. Но не пойман не вор. И к тому же, узнает об этом народ, позор в первую очередь падет на мужа, что не уберег жену, допустил такое, и на род Бике, что вырастили блудницу. Неизвестно кому пришла в голову эта мысль, а может и просто стечение обстоятельств, скорее всего, все же это было спланировано заранее. В ночь, когда Максуд находился в спальне своей любовницы, кто-то убил дальнего родича ее мужа. Максуда поймали и предъявили “кровь”, обвинили в убийстве. Выйти “чистым”, то есть не виновным, Максуд мог только лишь, выдав свою любовницу. За прелюбодеяние ему грозило наказание – сто ударов плетью. Однако Бике суд старейшин мог вынести приговор – “ишачье погребение” (побитие камнями). И вот чтобы спасти свою любовницу Максуд взял на себя вину, “признался” в убийстве. Кровь, по просьбе и хадатайству рода Хамроев заменили штрафом. Сорок от каждого движимого и недвижимого имущества: сорок коней, сорок коров, сорок ложек, сорок тарелок и т. д. Где, к примеру, не хватало уздечек, надо было их заменить чем-нибудь иным, равным по ценности. Благородный поступок Максуда разорил весь тухум. Пришлось заложить и продать практически все имущество. Сыну его (деду Мухтара) чтобы прокормить себя и свою семью пришлось работать пастухом, а затем сельским кузнецом. Право именоваться потомками Ибрагим –хана, за ним сохранилось, но фирман Турецкого султана у него выкупили предки ныне покойного Агабека….

-Ассаламу-Алейкум, Мухтар-дайи. – Бодрый голос Ахмеда раздался как гром, отогнав невеселые мысли старика, рассеял его тяжкие воспоминания.

-Ва-Алейкум-Салам, Ахмед. Добро пожаловать. Слезай с коня, будь гостем. Зайди в дом. Раздели со мной трапезу. Тебя видно Аллах прислал. А то с утра одному и сесть за скатерть неохота.

-Спасибо Мухтар-дайи: -Ахмед лихо спрыгнул с коня. Почтительно склонив голову, поздоровался со стариком. Двумя руками, знак особого уважения, пожав его руку. – Как поживаешь, уважаемый: как здоровье, как дела, как дети? Ничего не беспокоит? Все ли в порядке?

-Хвала Всевышнему, Ахмед, все хорошо. А как ты живешь? Что нового в мире творится? Хорошие ли вести принес.

-В мире пока все идет по воле Аллаха. Иншаллах. Есть и кое-какие тревожные вести. Я бы сказал неотложные дела. И ответы, на которые кроме тебя вряд ли кто знает. Твоя мудрость Лойткаму нужна как никогда до сих пор. Прибыл от Даниэль-бека человек. Так дервиш один. Хаджи. Мулла-Ариф. Ты его должен знать.

-Это не тот ли Мулла-Ариф что был когда-то со мной в походе в Гюржистан? Да ты его тоже должен помнить. Это когда и ты в первый раз принял участие в том набеге на дом князя Белаканского.

-Неужели! А я думал, где же раньше видел этого лицо? Выходит что он.

-Темный он человек. Как воин был одним из самых худших. Видимо и хаджи из него толковый вряд ли вышел. Родом он не из нашего магала, прибился к моему отряду в Илису. После того похода исчез. Ходили слухи, будто бы работал в охране армянского купца. Говорят, даже служил у русских на линии. И вроде как обучался языку русскому. И когда урусы впервые появились в наших краях, говорят, что он был толмачом у Аргутинского. Теперь! Вот как! Стал шейхом. И когда же он успел побывать в Мекке? Не верю я ему.

Старик, вдруг будто бы опомнившись, засуетился: - Что же я до сих пор держу тебя на улице? Заходи, заходи, дома поговорим.

-Добро пожаловать брат мой – Заидат жена старика, которая приходилась Ахмеду двоюродной сестрой, прервала беседу мужчин. После взаимных расспросов, Заидат расстелила на полу скатерть, на котором тут же появилась нехитрая горская еда, хинкал с чесночным соусом, кувшин с бузою, хлеб и две глиняные кружки.

Через год после смерти жены, по настоянии родни, Мухтар-дайи взял в жены Заидат. Женщину полную противоположность покойной Сефиет, немолодую, уродливую и неопрятную. Не о себе, о детях он думал в тот момент. Вырастить детей без матери, без женской руки, для горца дело не из легких. В сущности, и Салман, отец Ахмеда, был рад избавиться от обузы, племянницы, которая жила у него, как у единственного родича, после того как овдовела. Снежная лавина снесла ее дом вместе с мужем и детьми. И сама Заидат, была рада найти себе угол. Прислуживать за детьми Ахмеда и выслушивать ежедневные упреки, мол, обуза, хлебом кормим и т. д. не особо приятная перспектива для оставшейся половины жизни. Тут-то хоть и сама себе хозяйка, дети тогда еще были маленькими.

-Да, ты прав Мухтар-дайи, о таких вещах говорить лучше всего дома.- Уже в комнате усаживаясь, под заботливо подстеленные подушки произнес Ахмед. Отхлебнув из кружки немного напитка, для приличия естественно выждав пока хозяин дома сам не отхлебнул первым, давая гостю знак, мол, можно приступить к трапезе, Ахмед возобновил прерванный накануне разговор.

- Мулла – Ариф, конечно, и мне доверия не внушает, но народ ему верит. Он ходит из аула в аула, при нем говорят бумага с печатью самого имама. А ты сам без меня знаешь, как народ у нас к таким вещам относится. С ним разговаривать надо осторожно. И желательно что бы ты, Мухтар- дайи с ним поговорил. Твое слово для наших жителей многого стоит. В общем, ты должен присутствовать на этой сходке. – Подытожил свою речь Ахмед, допивая свою кружку, которую тут же заботливые руки хозяина наполнили до краев.

- Не знаю, что и сказать, Ахмед, не знаю. – Мысли старика, который задумчиво набивал трубку табаком- самосадом, казалось вовсе не занимали проблемы о грядущей встрече с посланцем имама. – Стар я для таких дел. Да и честно говоря, если и поддержать имама, не означает ли для нас лишних проблем с урусами. Пока мы с ними не воюем, тихо и спокойно у нас. А там кто его знает, урусов много у них сила, сладит ли с ними имам? И, кроме того, имам хочет вести вместо адатов шариат. А ты Ахмед и сам знаешь, что мы давно не живем по шариату.

-Шариат, это конечно хорошо. Но предки наши говорят, что сам Абумуслим, будь благословенно его имя, не смог убедить нас отказаться от адатов. Так жили наши предки, так и мы должны завещать своим потомкам жить. Я думаю, Мухтар-дайи, и хочу, чтобы и ты поддержал меня завтра, мы воздержимся от ответа. Будем ждать, как жизнь повернется. Пока не наступил тот миг, когда можно взять ту или иную сторону. А там Аллах даст, увидим, как поступить дальше.

- Торопливость ни к чему не приведет. Ты это, верно, заметил Ахмед. Будем ждать. А на годекан я завтра приду обязательно. Ты мне вот что скажи Ахмед, что мне с пленным урусом делать. Мансур мне все рассказал. Ведь это твой пленник, тебе решать, как с ним поступить.

- Иншаллах, хвалю честность Мансура.- явно не поскупился на лесть Ахмед. – Другой на его месте, не преминул бы удобным случаем бахвалиться. Не по годам мудр и справедлив Мансур. А что с пленником делать? Работников у меня немало, лишний рот кормить как-то тоже нет охоты. Что-то не верится, что за него вышлют из России выкуп, как он уверяет меня. Пусть остается у тебя. Ты Мухтар-дайи, человек старый, а Мансуру дома помощник нужен. Пусть пленник поработает. Зря что ли, его хлебом кормить будем? Я уважаю тебя, Мухтар-дайи и потому дарю тебе этого пленника.

Однако кроме нарочитой щедрости, душу Ахмеда грели далеко идущие цели, и карман тянул полученные из рук Мансура российские серебряные монеты. Давно собирался дочке к приданому добавить камар, пояс. Эта поездка в Сарыбаш оказалась на редкость удачной. Дела уладил удачно, продал овец на базаре, а на обратном пути Аллах прислал баракат, удачу, в образе уруса.

Закончив трапезу мужчины прочли молитву. Потом, после того как, Заидат убрала скатерть, поудобнее вытянув ноги вдоль печки, затянулись смачным табачным дымом.

Мухтар-дайи, а не поговорить ли нам с пленником: - Первым нарушил молчание Ахмед.

-Это можно. Заидат иди позови сюда уруса. А ты. - Обратился старик к заглянувшей в это время в комнату, дочке: - не смей больше заглядывать сюда. Нечего тебе пялиться, и вообще показываться на глаза незнакомым людям. Оставь кяфирские привычки своей матери.

-Доброго здоровья хозяевам и гостям этого дома. – Алексей, чтобы не задеть головой низкую притолоку двери, пригнулся, заходя в комнату. Такому пышному приветствию он прибег, зная, как это благоприятно действует на горцев. Видимо, Алексей обратился к хозяевам достаточно учтиво, что Ахмед даже чуть привстал. Однако, вовремя спохватился, сделал вид будто поправлял черкеску, и стал молча и сосредоточено перебирать четки. Старик наклонился к его уху, и что-то произнес на своем языке. Ахмед с невозмутимым выражением выслушал его, судя по всему, хозяин уступал право старшего, вести допрос пленника, а затем перекинулся со стариком парой фраз и перейдя на тюркский язык приказал Алексею сесть, указав на самый край паласа, у входа. Старик тем временем позвал кого-то и не дожидаясь отклика передал распоряжение. Так по крайней мере подумал Алексей. И пока хозяева молчали, ждали кого-то, он стал молча разглядывать комнату. Вид помещения был крайне убогим. Полутемная, с единственным оконцем комнатка, причем на вид это было и не окно, а что-то наподобие крепостной бойницы. Зимой, в холода, закрывающаяся деревянными ставнями - дверцами. Вдоль невысоких стен комнаты стояли большие, высотой до потолка, деревянные лари. В одних, называемых по-местному сакан, хранили зерно, муку и другие продукты питания, в других, называемых замар, одежду и другую утварь. По бокам этих громоздких шкафов, на вбитых, вместо гвоздей деревянных колышках, висела всевозможная медная и деревянная посуда: тарелки, огромные ложки, сковородки. Возле входа от пола до потолка высились грубо сколоченные деревянные полки, на которых аккуратно были расставлены котлы, плошки и кувшины. Чуть дальше от них, в встроенном в стене очаге догорал костер. Широкая, выложенная из камня труба, встроенная в самой стене, выводил дым из помещения на крышу. Поодаль в той же части комнаты в стене было встроено углубление, ниша, типа алькова, для складывания постели. На всем, свободном от мебели полу был постелен большой палас ручной работы. Пол и стены дома были обмазаны глиной серо-голубого цвета, заменявшей у лойткамцев известь. Хозяин дома и его гость, после трапезы полулежали на мягких подушках. В комнату вошла неряшливо одетая женщина. Неопределенного на вид возраста. Внешностью своей она тоже особо не впечатляла: горбоносая, с заметной растительностью над верхней губой. На щеке, на подбородке и над левой бровью выделялись крупные бородавки, из которых торчали в разные стороны пучки волос. Одежда на ней было настолько застирано и засалено, что невозможно было определить, какого цвета она была изначально. Это была жена хозяина дома Мухтара Заидат. Она молча поставила перед Алексеем деревянную миску с пловом и глиняный кувшинчик с хмельным напитком, бузою.

-Кушай урус, кушай. – Ахмед был в благодушном расположении духа.- Наверное, давно так вкусно не ел?

-Это уж точно. Давно.- Не придавая значения этикету, хорошо это или нет, беседовать с набитым ртом, Алексей стал с поспешностью поглощать жирные куски баранины. Кто его знает, когда еще накормят так вкусно.

-Как зовут тебя урус. – Ахмед с закрытыми глазами перебирал четки.

-Алексей, но можно попроще, Алеша. – Алексей успел поесть и поблагодарить хозяев за вкусную трапезу.

-Алюша.- Ахмед на свой манер переиначил имя. – Вот что, Алюша. Расскажи нам кто ты такой. Простой аскер или офесир?

-Если бы не нападение на крепость мятежников Даниель-Бека, был офицером. В Илису я был лекарем гарнизона. Раненных лечил. Фельдшером был.

-Сколько же тебе лет?

-Двадцать второй пошел.

-Значит фалшир. Что-то ты молод для такой работы.

-Воля ваша. Но я этому ремеслу обучался с детства. Правда, отец всегда был против моего увлечения.

- Правильно. - Вмещался в разговор старик Мухтар. – Ты молодой сильный юноша, а занимаешься стариковским делом.

-Так не было лекаря. Убили его мюриды. А солдат надо же было лечить. Вот меня и упросили стать лекарем. Послушайте, а может мне письмо написать отцу. Денег мне вышлет. Выкуп. Может быть, отпустите . Скажите, сколько денег вам надо?

-Нет Алюша, Ждать выкупа мы не будем, и письмо ты не напишешь. У нас нет связи с урусами.

-А почему тогда в плену держите. Тогда может быть, отпустите без выкупа.

-Плен мы тебя взяли потому, что считаем лазутчиком от урусов. Наш новый правитель Даниель-Бек перешел на сторону имама, а мы еще не решили, как быть. Будешь пока аманатом (заложником). Я отдаю тебя Мухтар-дайи. Будешь работать у него. Плохо с тобой обращаться не будут. Тебя будут кормить одевать. На ночь спать отведут в подвал, там не холодно. И не пытайся убежать, Алюша. Далеко не убежишь. Дорогу ты не знаешь, и боже упаси, попадешься в руки мюридам, или еще к кому, сочувствующим им. Народ наш теперь, плохо относится к урусам. И вообще, ты не пленник. Мы не ведем войну с урусами. Хоть и перешел на сторону имама наш Даниель – бек, но мы считаемся подданными Императора. Ты наш кунак, если тебе это интересно. Долг наш беречь тебя и не дать в обиду никому. А теперь иди, работай. Даром кормить тебя никто не собирается. – Ахмед резко встал, давая знак, что разговор окончен.

Медленно догорала лампа. Ночь близилась к утру. Утром надо рано встать, пойти на годекан и послушать проповедь Муллы - Арифа. Ахмед встал походил по комнате. Сон не шел. В голове с вечера, после возвращения от Мухтара, роились беспокойные мысли. Главное, как вести себя. Мулла-Ариф прибыл в Лойткам не с простой миссией. Имам своих гонцов не ради праздного время провождения присылает. Народ давно привык с тем, что Ахмеду принадлежит веское слово в решении сложных вопросов. Что сказать народу? Принять предложение имама? Выступить в поход против урусов? Пока народ верит Ахмеду, а что делать завтра, если вдруг кто узнает о том, о чем не следовало бы знать никому, например, о той бумаге, что отец завещал беречь как зеницу ока. Возникнут вопросы, с каких пор Салман и его сын Ахмед стали потомками Ибрагим –Хана. Никто пока не должен знать, что Салман встречался с русскими в Дербенте и предъявил им фирман турецкого султана, который принадлежал не его роду. И как получил из рук самого Аргутинского документ подтверждающий, что русские власти подтверждают право потомкам Ибрагим –Хана предъявлять тот самый фирман султана Мурада Второго и считаться законными владетелями Лойткама и всего вольного общества. Настанет ли тот день, когда при помощи Аллаха Всемогущего Ахмед наконец-то выполнит волю отца, станет повелителем всех хенавов? Станет. Ахмед в этом никогда не сомневался. Знать бы только когда это день настанет. И жизнь от этого ожидания не жизнь и смерть не станет утешением. Жизнь тяжела, это конечно верно, но тяжелее была жизнь предков Ахмеда. Бедные райяты, некогда милостью предков Мухтара получившие право жить в Лойткаме. Хотя в народе говорят разное о родословной Ахмеда, перед смертью Салман открыл сыну тайну, которую тот в свою очередь обещал открыть своим потомкам. Тайну о том что в пятом поколении до описываемых событий, великий правитель Лойткама храбрый Муслим –Хан помог хану глуходаров Осману изгнать из своих владений аскеров Иран шаха Надира, вернее воинов его полководца Аллах-Верди. Муслим –Хан разгромил каджаров и отбил у них ханскую казну и много разной добычи, в числе военных трофеев оказалась юная плясунья Хатун, взятая в плен персами где-то в пределах Рума (Византии). Юная плясунья вскружила голову отважному правителю, и от их греховного союза родился мальчик, будущий глава рода Ахмеда. Муслим-Хан не смог жениться на пленнице. Первая, и потому законная жена не дала ему согласия на второй брак. Во избежание слухов и сплетен, вернее для отвода глаз, Муслим-Хан женил своего безродного нажбара (холопа) Идриса на плясунье законным браком. Слухи в народе, конечно, ходили и не только. Многие знали, что райят Идрис евнух, и детей у него не могло быть, но кто бы осмелился перечить или уличить правителя в греховной связи. По приказу Муслим-Хана Идрис был причислен к не богатому и не знатному тухуму Чатоев. Хотя на самом деле Ахмед происходил из рода Хамроев, был хоть и незаконным, но отпрыском ханского рода, теперь он считался старшиной рода Чатоев. Теперь “потомок” Идриса Ахмед всеми уважаемый человек, но для самого Ахмеда человеком, чей авторитет оставался непререкаемым и достойным подражания был его отец Салман.

Салман, отец Ахмеда многого добился в своей жизни. За короткий срок он из бедного райята превратился в зажиточного человека. Казалось бы, еще вчера дед Ахмеда работал на пастбище чабаном у предков Мухтара, а сын его сумел выкупить у разорившегося Максуда, отца Мухтара его дом. Пришло время Ахмеда. Сможет ли он удержать то, что заработано отцом, или пустит все по ветру? Нет, не такой он человек. Ахмед не зря гордится тем, что он сын Салмана, того самого кто первым понял, какие грядут перемены. И не просто понял, а воспользовался этими переменами с умом. Он первым среди хенавов наладил торговые отношения с урусами. Через надежных людей и не менее надежные связи наладил торговлю с Дербентскими купцами. Изделия из железа: серпы, косы, лопаты и другой сельхоз инструмент который он выменивал у русских купцов, пользовались огромным спросом не только в Лойткаме и во всем вольном обществе, но и лакцы и агульцы приезжали к нему. К русским в Дербент Салман гнал отары овец, и изделия из шерсти. За короткий срок из нажбара и слуги он превратился в самого богатого человека вольного общества хенавов. Свое умение и мастерство торговца, и все нажитое богатство Салман передал сыну Ахмеду. Правда, теперь из-за продолжительной войны имама Шамиля против русских, торговля с Дербентом немного ослабла. Однако не зря перед смертью отец говорил ему: “ Запомни сын, мир наш изменится до неузнаваемости. Не будет больше того, что было раньше. Я был у урусов. Их много, очень много и они сильнее, чем турки и персы. До появления в горах аскеров Ак-падишаха все было гораздо проще. Мы знали, где белое, а где черное; где враг, а где друг. Мы воевали с лезгинами, и лезгины воевали с нами. Крали женщин и оружие у грузин и выменивали их на хлеб и другую еду у соседей. Теперь, сын, все изменилось. Мир станет другим. Урусы, я слышал сам своими ушами, пришли сюда надолго. И они не позволят нам жить по старинке. Будущее есть у того, кто поймет это раньше других. Открыто, против адатов не иди, держись середины. Урусы нас победят. Но неизвестно когда.”

Отец был прав. Теперь Ахмед в этом ничуть не сомневался. Да он и раньше никогда не сомневался, верил отцу безоговорочно. Отец был мудрый человек, знал заранее что будет, и чего можно ожидать. Умел терпеть и выжидать, а когда надо и действовать. И действовать с умом. И в этом он хорошо усвоил народную мудрость: “От тебя расторопность - и от всевышнего баракат, удача”. Пусть в народе шушукают, что предки Ахмеда были нажбары. Зато, чьи отары многочисленнее, чьим стадам и табунам нет числа, у кого самый богатый и большой дом во всем вольном обществе? Конечно, все это принадлежит Ахмеду, сыну Салмана. Но одно дело все это приобрести, трудно удержать в руках все нажитое отцом. Тем более в такое смутное и тревожное время. Имам Шамиль стоит у ворот Лойткама, но и урусы настойчивы. Кто победит в этой войне? Урусы победят в итоге. Это верно. Но когда. Не нагрянут ли мюриды имама в Лойткам и не отберут ли все богатство, а может даже и жизнь. А если урусы придут раньше имама? Не совершил ли опрометчивый поступок, взяв в плен Алексея? Хотя. Да он, Алексей, должен быть благодарным за то, что ему не дали умереть с голоду и холода. В горах без еды и жилья у него не было никаких шансов выжить. Пусть пока поживет у Мухтара. Придут русские, можно преподнести так, будто бы спас от смерти, а если придут мюриды - выдать им - как знак верности и почитания газавата. Как бы не было трудно, надо уметь лавировать, приспособиться. Чего, чего, а уж этого Ахмеду и не занимать. Все успокоится, настанет день, когда кто-либо возьмет верх. И тогда надо приступить к следующему, основному плану действия- взять в свои руки бразды правления над всем вольным обществом. Прямой потомок Ибрагим-Хана Мансур, значит, ставку сделать надо на него. Вопрос о его женитьбе на Патимат уже решен. Мухтару и Мансуру от этого решения не отвертеться. Зря что ли, заставил Агабек - Хана вернуть фирман, подписанный турками. Присовокупить к этому фирману бумагу за подписью генерала Фези, и Мансур станет правителем Вот тогда можно будет спокойно управлять краем, и довольствоваться жизнью. Можно сказать, волю отца выполнил сполна. Мансур молодой и глупый еще, а пока он повзрослеет, что-нибудь можно придумать дополнительно. Ну, это на тот случай если сын Мухтара, вдруг заартачится. Он, судя по всему, вырастет, таким же наглым и дерзким как отец. Жаль, Аллах не дал здоровья старшему сыну Анвару. В деда своего, в отца своей матери пошел. Но ничего. Зато младший Ансар копия отца. Вот кто может достойно продолжить дело, начатое дедом. Ансар будет достойным соперником сыну Мухтара. “Глупый старик. Думает, что забыл я тот поход в Белоканы.” Да, тогда Ахмед был совсем молод, неопытен. И пользуясь, этой самой, неопытностью и молодостью, отобрал тогда Мухтар, как старший по возрасту и как предводитель, из рук Ахмеда его законную добычу, ту русскую княжну. Знал ли он тогда, какую обиду нанес своим поступком. Даже, стыдно признаться, от любви к пленной княжне, болезнь свалила Ахмеда. Отец быстро женил тогда его. Но, нет, не помогло. Бедная Зевжет. Покорная была жена. Знала что не она на сердце у мужа. Страдала и может быть, ненавидела Софью, пленную неверную. И когда родив троих детей, отошла в мир иной, бедная Зевжет, Ахмед не стал брать вторую жену. Просто согреть постель есть кому. За незначительные подарки, жены райятов-чабанов, не отказывались согрешить со своим хозяином. Это все пустяки, развлечение. Но… Лучше бы сегодня не приходил в гости к Мухтару. О, Всевышний. Как она похожа на свою мать! На ту юную княжну, из далекой молодости. Неужели это чувство опять проснулось в суровом сердце? Нет. Это глупо. Дочь Софьи Зейнаб, по уговору с Мухтаром наречена в жены Анвару. Однако. Однако не поспешная ли эта мысль. Анвар – слабый, болезненный, а она? Ей нужен сильный властный мужчина. Не такой как Анвар. Но не Эблис ли лукавый нашептывает на ухо грешные мысли. Ахмед наскоро прочитал молитву, укрылся с головой тулупом и захрапел.

- Лойткамцы, братья – Тонкий голос Мулла-Арифа перекрыл гул голосов в Джума-Мечети. – Джамаат лойткамский, слышали ли вы проповедь покойного имама, мир его праху, Кази-Муллы. Имеющий уши да услышит. Вот что сказал покойный имам, да благословит его всевышний. “ Мусульмане, нет, вы не мусульмане, ибо есть христиане, почитающие Инжил, иудеи почитающие Товрат. А вы не почитаете священный Кур ан. Вы язычники, нет, вы хуже. Ибо и язычники почитают и молятся своим божкам и идолам. Газават священная обязанность каждого правоверного, а в нашем случае для нас слово Газават свято вдвойне. Ибо враг терзает нашу землю, топчет сапогами могилы наших предков”.

Лойткамцы, вот что сказал покойный имам Кази –Мулла, да упокоится его душа в раю. Мы отступили от шариата. Мы забыли, что мы мусульмане. Имам Шамиль, да возвеличит и приумножит Аллах его деяния, призывает нас очиститься от грехов, встать на истинный путь Ислама – тарикат. Призывает нас быть мюридами. Те, кто погибнет в бою с кяфирами, станут шахидами, обретут себе место в раю. Но имам говорит, что шариат означает не только борьба с неверными. Шариат – это борьба с адатами. Шариат – это защита от скверны, путь ведущий нас к очищению перед лицом Всевышнего. Ваш правитель султан Даниэль – бек понял это и отошел от неверных, покаялся перед имамом, признал шариат, за что и произведен имамом в наибы. А этого сможет сделать каждый из вас. Имам милостив к раскаявшимся. Лойткамцы, опомнитесь пока не поздно. Вставайте на борьбу с неверными, с кяфирами пожирателями грязных свиней. Мулла- Ариф умолк взглядывая с минбара в лица людей. Будто хотел прочесть, какое впечатление произвела его речь. Джамаат настороженно молчал. Цветастая речь проповедника вроде как не тронула хмурые сердца лойткамцев. Мулле – Арифу хорошо призывать народ к войне. Не ему придется погибать под пулями аскеров Ак –падишаха. Урусов много, очень много. И оружия у них больше. Все помнят безумную затею хана Агабека под Аджиахуром. Сколько тогда лойткамцев погибло и не счесть. И не только одних лойткамцев, хеноков тогда погибло много. Не забыли еще хеноки расправу урусов под командованием генерала Цицианова, над не покорными джаро –белоканцами. Сколько сел было тогда сожжено, одному всевышнему известно. Но не послушаться имама тоже небезопасно. Кто знает, может, турки помогут оружием и тогда не сдобровать малодушным. Имам не простит трусов и безбожников. В последнее время что-то зачастили гонцы от имама. Не иначе как урусы дрогнули и отступают.

Лойткамцы – Хаджи –Ариф понял, что слова его не поняты слушателями. Не дошел до сердца джамаата его призыв. – Лойткамцы, я хочу рассказать вам рассказ, что поведал мне мой глубокоуважаемый наставник, ныне покойный, да упокоится его душа в раю, шейх Мулла – Шериф. Слушайте эту историю.

Как-то, послал Эблис своих слуг шайтанов одного в нашу долину, к нам лойткамцам, другого шайтана к нашим соседям джарцам. Через год возвращаются шайтаны к своему господину. Тот, который пришел от нас еле передвигался, до того растолстел и разленился, другой же, что гостил у джарцев, приполз еле живой, исхудалый и больной. И сказал тогда Эблис, поведайте свою историю, что с вами приключилось. Первым стал рассказывать тот, что был у джарцев. “Те люди - поведал шайтан – Настоящие муслимы. Ни один из них и воду из родника не зачерпнет, не сказав перед этим Бисмиллах. Куда я бы не пошел, кого бы, не захотел сбить с пути Аллаха, все было бесполезно. Я не мог ни есть, ни пить, потому что они (джарцы) именем всевышнего запирали мои уста. Вот оттого-то я и похудел”.

“А теперь ты поведай свою историю” - обратился Эблис к “нашему” шайтану. “ А для меня этот год – ответствовал шайтан - прошел как в раю. Там люди напрочь забыли имя Аллаха. Перед едой они не говорят Бисмиллах. Намаз совершают, когда захотят, а то и вовсе забывают. Во время уразы не постятся. Вот оттого я и поправился. Так закончил свою историю “наш” шайтан. А это между прочим, лойткамцы, мнение мудрого шейха. Неужели слова устаза вам ничего не говорят?

-Амин, амин – дружно откликнулся джамаат. – Слова шейха Мулла-Шерифа горький упрек нашему невежеству. Да возвеличит Аллах его дела. Мулла –Шериф не сказал бы праздных слов.

-Ахмед, ты наш юзбаши (староста). Скажи свое слово.

Кто-то из толпы обратился к молча стоявшему Ахмеду.

- Я то могу сказать. – Ахмед, окинул взглядом толпу, – Но сначала хочу узнать, о чем джамаат думает.

-Да что там говорить, газават. Смерть неверным.

- Если ждать когда гяуры придут будет поздно.

- Смерть гяурам. Газават!

Мухтар – дайи молча сидевший на почетном месте как старейшина поднялся со своего места. И перекрывая гул голосов, обратился к джамаату.

-Лойткамцы. К чему эта поспешность. Идти на верную смерть дело не хитрое. Это может сделать любой глупец. Поспешность наша ни к чему не приведет. Загубим себя и свои семьи. Мы безрассудно рвемся на войну с сильным врагом. С нашим слабым оружием и нашей малочисленностью – это равносильно самоубийству. Вспомните хотя бы поход хана Агабека. Сколько людей мы тогда потеряли, сколько горя нам досталось нам под Аджиахуром.

-Мухтар-дайи, ты уважаемый человек, но речь твоя малодушна. Эта речь не умудренного годами аксакала, как ты сам думаешь, а речь, не в обиду тебе будет сказано, труса. Мулла –Ариф воспользовался случаем съязвить над стариком.

Мухтар – дайи прав как всегда. – Ахмед понял, что настал момент. Надо разрядить обстановку. Дерзкая речь Муллы – Арифа чего доброго приведет к плохим последствиям. Мухтар, не такой уж и малодушный чтоб молча снести обиду бродячего дервиша и прохвоста. Ты Мулла – Ариф призываешь нас к Газавату, скажи, а сам ты обнажишь кинжал против урусов? Конечно, нет. Ты ведь хаджи, святой человек. Имам далеко от нас, а урусы рядом. Пока придут на помощь мюриды, аскеры Ак – падишаха сожгут дотла наши села, вырежут наших жен и детей. Мы то можем погибнуть как шахиды, а дети наши, в чем виноваты. Предлагаю выждать время. Дождемся имама. Пусть он даст нам оружие и помощь. Тогда сообща и выступим. Верно, я говорю, джамаат?

Верно, верно говоришь, Ахмед. – Раздались в толпе одобрительные возгласы. – Чего мы должны идти с авари, они испокон веков угоняют наш скот. Крадут наших женщин.

-Джамаат! – абреков и качаков хватает и у нас в народе. Ведь не секрет, что есть и среди нас абреки. И немало. Словом авари у нас называют любого абрека. Имам Шамиль издал низам, хватать этих абреков и казнить публично. – Мулла –Ариф не собирался так легко сдаваться. – Если вы, лойткамцы, считаете священную войну объявленную покойным имамом Кази-Муллою, и поддержанную такими святыми людьми как Курали Магома, я не знаю как вас назвать. Мусульманами или кяфирами?

-Ты кого это подразумеваешь Мулла? – раздался из толпы чей-то голос. – ведь и ты сам в молодости ходил набегами в Гюржистан. Это могут подтвердить присутствующие здесь Мухтар и Ахмед. А теперь что, в святые записался.?

-Аллах прощает заблудших если они покаются.

- Наши предки нам оставили не мало историй о том, как авари во главе с Шагавом жгли и грабили наши села. Пусть старейший из нас Магомед – Гашим расскажет нам историю о том, как аскеры (воины) Умма-хана аварского во имя, как они говорили Аллаха, дотла сожгли село Нудгуши. А ведь жители этого села были истинные мусульмане.

Джамаат! – Ахмед снова поднялся со своего места.- Не время сегодня вспоминать о том, кто и когда какие обиды нанес друг другу. Да, авари всегда нападали на наши села, но и мы не хуже них нападали на своих соседей. И верно сказал Мулла – Ариф, мы всех абреков и качаков называем авари, но это не значит что все авари бандиты. Я вновь предлагаю дождаться имама и тогда решить, как нам поступить.

-Лойткамцы, опомнитесь. – Мулла – Ариф понял, что упускает из рук инициативу. – Эти речи возмутительны. Ждать до тех пор, пока не придет сам имам предательство. Разве мало вам того, что на сторону имама перешел ваш правитель Даниель- бек?

Правитель. – Ахмед злобно усмехнулся. – Скажи нам уважаемый, не урусы ли сделали его нашим правителем? Мы не забыли, что нашим правителем был Агабек. И если на то пошло правителем нашим должен быть почтенный Мухтар-дайи, истинный потомок великого Ибрагим хана, которому султан турецкий даровал фирман о присвоении титула хана. И не Даниель-бек ли привел к нам урусов, чтоб с их помощью отобрать у нас нашу вольность. Имеющий уши да услышит. Мы никуда выступать не будем. Будем ждать самого имама. Верно, я говорю, джамаат?

- Верно. Мудро сказано, Ахмед!!!

Я не сорвался в пропасть. Остался в живых, это хорошо. В то же время я в плену, и неизвестно, какие намерения у этих диких горцев. Они совсем не похожи на жителей Илису. Вроде бы все хорошо, но надо разузнать все, может быть удастся сбежать из плена. Ну а куда бежать –то? Странно, они меня никуда не отпускают, и в насмешку считают кунаком. Что-то темнит Ахмед. Очень скользкий и опасный человек. Придется выждать время. Разузнать получше что за люди – эти самые лойткамцы. Они вроде как, не с имамом, а это значит, есть возможность вырваться из плена живым. Если, конечно, об этом Алексей слышал еще в Илису, не продадут в рабство какому-нибудь местному князьку, или чего хуже в Турцию или в Иран. Да хотя вряд ли. Турция и Иран находятся на юге, а это значит, придется прорываться через русские укрепления. Не рискнут эти абреки. Сами могут скрывать и использовать как лага, раба. Алексей тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли. Надо подумать о чем-нибудь веселом. Например, о той, вчерашней встрече с таинственной незнакомкой, то есть с дочерью старика. Весьма, кстати, прелестное создание. У нее такие необыкновенные глаза! Синие, как небо и бездонные как озеро. Интересно, каким ветром занесло сюда это прелестное создание. Тут что-то нечисто. Не может быть такого, чтобы вдруг в этих диких горах родилась такая красивая девушка. Какая-то тайна есть во всем этом. О том, что эти абреки крадут женщины, Алексей слышал и в Илису. Вот бы узнать поближе у Мансура о том, кто их предки. А что если, попытаться самому пообщаться с ней поближе. Но как? Она вряд ли знает тюркский, а на этом, гортанном языке, вряд ли можно обучиться. Интересно, она одна такая, или здесь все девушки красивые. Вроде бы как вели по селу, Алексей, насколько запомнил, не встречались красивые девушки. Все какие-то закутанные в платки, и в таких немыслимых одеяниях. Хотя, молодые девушки в силу местных обычаев, вряд ли были в толпе тех ротозеев. В основном увиденные по пути женщины были в летах, или совсем маленькие дети. И не опасно ли, общаться с местными девушками. Вот как осерчал вчера старик, за то что просто залюбовался ее дочерью. За попытку пообщаться с дочерью старика, чего доброго и жизни можно лишиться. Да хотя бы тот же Мансур, может запросто зарезать. Ведь, у этих мусульман, и посмотреть на чужую девушку считается преступлением, караемым смертью. Нет уж! Какой бы не была заманчивой мысль пообщаться с дочерью старика, но надо быть осторожным. Алексей отогнал от себя любопытство. Не до жиру, быть бы живу, говорит народная присказка, а тут лезут всякие мысли в голову, можно сказать романические. Но что за шорох там снаружи? Будто кто-то крадется. Алексей прислушался. За стеной сарая слышался еле уловимый шорох. Кто-то вроде как пытался заглянуть в узкую щелочку в двери. На улице уже стемнело, и разобрать что там происходит за закрытой снаружи дверью было трудно. Может показалось? Шорох за дверью повторился. Скорее интуитивно, Алексей почувствовал, что кто-то находится там, с той стороны двери. Может быть любопытные мальчишки? Нет. Не похоже. Дети вряд ли смогут быть такими осторожными. Их бы выдало их же нетерпение и любопытство. Может старик приставил человека наблюдать что делает пленник? Да вряд ли. Кто-то там спрятавшийся снаружи по всей вероятности небольшого росту, либо мальчишка, либо девушка, может даже девчонка. Алексей бесшумно лег на пол сарая. Пополз на животе к двери и прислушался. Некто за дверью тоже притих. Глаза уже свыклись с темнотой, и в узкой щелочке двери Алексей заметил неясные контуры незнакомца. Вернее, Алексей, был уже более чем уверен в этом, незнакомки. Вот ее, темный на фоне далекого отсвета луны силуэт ухом прижался к двери. Что за черт! Кому могла придти такая мысль пробраться в ночи к сараю старика. Во дворе старика, Алексей не заметил собаки, но все же. По чужим дворам вряд ли кто решится в такое время слоняться.

-Кто там?

За дверью притихли. Затем послышался топот ног и шаги удалились. В сторону дома старика. Сомнений не было. Это было она. Дочь старика. Странно. Чего это ее привело? Просто любопытство? Вряд ли. Что-то тут не то. Неужели я заинтересовал эту горную серну? А если это так, то что же. Что-то есть в том, что меня привело в эти дикие края. Может быть это судьба?

Она была самой красивой девушкой в станице. Как рой комаров вокруг нее вились все юноши станицы. То что, она выбрала среди такого количества поклонников именно его, Алексея, не самого знатного происхождения и не самого сильного, тешило самолюбие. Она не была похожа на других девушек казачек. Стройная белокурая бестия. Оно и верно, ведь она была дочерью, как казаки выражаются, инородца, присланного из Петербурга полковника, военного советника атамана Всевеликого Войска Донского. Анна, кисейная барышня, воспитанная в светских салонах. Чем - то приглянулся ей сын войскового хорунжего Матвея Нечитайло юный казачок Алеша. Может быть, навеяло романами, которыми зачитывалась до одурения. От скуки, от ничего неделанья. Отец и мать отнеслись к увлечению сыном приезжей барышни, отнеслись с опаской. Мало ли что взбрело в голову взбалмошной дочери петербургского полковника. Невестка в хате нужна местная, казачка, которая знает обычаи сурового донского края. Чтобы почитала родителей мужа как своих родителей. Которая, боялась бы мужа своего, была бы матерью семейства, родила бы наследников и хранила бы очаг семейный, когда муж в походе, на войне. А эта? Тут, Лешенька, не пара она тебе. Не нашего полету птица. Но разве объяснишь влюбленному герою в двадцать лет? Когда такая девушка, красивая и белая как ангел, его из сверстников решила выбрать. И потерял Алеша голову. Целыми днями он пропадал в доме полковника. Любовался каждым ее шагом, каждым движением. Слушал, хоть и раньше и не знал что это такое, как она играла на рояле. И вот в один прекрасный день седой полковник сам прислал с утра гонца к Алеше.

Ну- с, молодой человек, - полковник, даже не предложив сесть, с порога начал речь. – Вы я вижу, зачастили в моем доме. Знаю нрав моей доченьки. Романов много начиталась. Любовь, оно конечно бы не худо. Скажите батенька, вы всерьез намерены жениться на дочери моей?

Ни слова не говоря, оробевший Алексей бухнул в ноги полковнику. -

Я прошу Вас господин полковник, благословите нас. Мы с Анечкой безумно влюблены друг в друга. Я буду почитать Вас как отца родного. Полковника засопел недовольно. – Извольте встать с колен, юноша. Вы сами разве не замечаете, она вам не чета. Ей нужен человек степенный, мудрый. Прошедший школу жизни и военный. А вы то кто? Да ваш отец казак, прошел войну, слуга Отечеству. Коль пожелаете вы с нами породниться, подите -ка, служить. И вот, когда в чинах явитесь, я может, и подумаю о том, чтоб зятем вас своим считать….

Мать не хотела ранить его чувства и в письме, которое он получил в день перед изменой Даниель бека, писала, что ждет его Анюта. Однако все было не так. Своенравная дочь полковника давно забыла мимолетное увлечение своей шальной юности. Потосковав недели три, после того как Алексей отправился на Кавказ, в станице появился некий князь. Богатый как Крез и умопомрачительно привлекательный. Словно сошедший с полотен античный герой. Потомок какого –то старинного рода, имевший связи в Петербурге и в Москве. Везде, где бы он не побывал, за ним тянулся шлейф влюбленных в него и брошенных им женщин. И вот, на пятом десятке своей разгульной жизни, князь Иван Антонович Загоруйко пленил сердце взбалмошной, клявшейся в верности юному казаку Алексею Ани. Полковник старый вне себя от радости в тот же миг, когда пришел к нему со сватовством богатый князь выдал дочь свою и благословил молодых. И ничего, что зять был почти в его летах. Мужчина должен быть степенным и желательно старше своей жены. Об этом Алексей узнал случайно. И задолго до получения письма от матери. Конечно, в первое время немного побезумствовал, сходил с ума. Был за дебош, устроенный по пьянке посажен на гауптвахту, и, наконец, утешился. Все бывает в жизни. На сердце осталась глубокая рана, зато получил урок, что женщинам не всегда можно верить на слово. А что ему терять. Молод, красив. Вся жизнь впереди. Вот только, теперь и это под вопросом. В плену не понятно у кого. Были бы это мюриды Шамиля, можно было сказать, военнопленный. А этих, как их там, лойткамцев, не поймешь. С кем они? Союзники имама, или все же поданные его императорского величества? Жизнь покажет. Если не убили, там же на перевале, значит, еще есть надежда на освобождение.

Ночь прошла спокойно. Никто больше его не беспокоил. Таинственный ночной гость (или все же гостья?) больше не появлялся. В сарае было на удивление тепло. Главное неудобство заключалось в запахе навоза. Сарай старика был большой. Раньше, в лучшие годы, наверное, у него было много скота. Но теперь у старика осталась две коровы, три бычка и теленок. Алексею определили место за перегородкой, где раньше держали волов. Походная жизнь обучила Алексея быть готовым ко всем трудностям, да и дома на родине детство также прошло среди коров, свиней, овец и кур. Так что жаловаться на неудобства не было и смысла. Главное живой, и хозяева относятся, по крайней мере, не так как рассказывали ему те, кто попадал в плен. Никаких кандалов и цепей. Правда, накануне Ахмед предупредил, что если Алексей будет упрямиться и сделает хоть одну попытку к бегству, то обязательно посадит на цепь.. Там будет видно. Если появится шанс на освобождение, почему бы не сбежать. А там, будь что будет.

Ашшадиллаху иль-алла Мухаммадрасулулла (Свидетельствую, нет Бога кроме Аллаха и Мухаммад его пророк). Протяжный клич муэдзина, призывающего народ к утренней молитве, прервал сон Алексея.

(Продолжение следует)

http://www.proza.ru/2010/10/04/699