Дагестан непосредственно соприкоснулся с исламом в VII в., при втором праведном халифе Омаре (634-644). Тогда еще даже не была завершена работа по составлению окончательного свода текстов Корана[1]. По арабским источникам, в Дагестане в то время существо­вало множество «царств»: Лагз, Табасаран, Зирихгеран, Хайдак, Гумик, Серир, Джидан.

Все они идентифицируются по названиям и указанным местам их расположения с местностями современного Дагестана. В ходе разгрома персидской империи династии Сасани- дов халиф Омар поручил полководцу Сураке ибн Амру совершить поход на правителя Аль- Баба — «Ворот», т. е. Дербента. В 22 г. по мусульманскому летоисчислению (642-643) его войска подошли к древнему городу, и правитель Дербента Шахрбараз вынужден был подчиниться им при особых данных ему гарантиях. Однако вскоре хазары с севера заставили арабов оставить Дербент. В 652 г. взятием Балха завершилось полное завоевание мусульманами державы Сасанидов, просуществовавшей 500 лет. В этот же год арабы очередной раз взяли Дербент.

Окончательно мусульмане укрепились в Дербенте в VIII в., сделав его своим городом- крепостью на северных границах халифата и опорным пунктом для подготовки дальнейшего продвижения ислама на север. С этого времени началось распространение политической власти мусульман сначала на Южный, а затем на Центральный и Северо-Западный Дагестан. Закрепление исламской идеологии среди даге­станских народов заняло не менее 900 лет.

Начальный этап распространения исламской религии и арабского языка в Дагестане был отмечен рядом крупных переселенческих кампаний арабских племенных групп на территорию Дагестана, в особенности в период арабо-хазарских войн. Со второй половины VII и в течение всего VIII в. крупный контингент арабских войск и специально переселенного арабо-язычного населения обосновался в городе Дербенте и на прилегающих к нему землях. Согласно имеющимся источникам, в первой четверти VIII в. арабский полководец Маслама переселил в Дербент 24 тыс. семей арабов. Практика переселений этнических арабов в Дагестан продолжалась и в последующем. Так, в середине VIII в. в этот регион из Сирии, Месопотамии и других мест переселились 7 тыс. мусульман с семьями, которые обосновались в построенных ими недалеко от Дербента крепостях[2].

К началу IX в. походы арабов на Дагестан прекратились. К этому времени Арабский халифат уже не представлял собой единого целого. На огромных пространствах, завоеванных мусульманами, складывались самостоятельные исламские монархии. К середине Х в. прекратил существование и Хазарский каганат. В конце XI в. Дербенту удалось отстоять свою независимость в ходе нашествия турок- сельджуков и даже выделиться в самостоятельное мусульманское княжество со своей династией. К этому времени Дербент превращается в крупный центр исламской учености. В фонде Института истории, археологии и эт­нографии Дагестанского научного центра РАН хранится рукопись под названием «Райхан ал- хакаик ва бустан ад-дакаик» («Базилик истин и сад тонкостей»)[3] ученого XI в. ад-Дарбанди, родившегося в этом городе. Содержание этой рукописи позволило исследователям получить представление о древности традиций мусульманской учености в Дагестане[4].

Пограничные посты, состоявшие из переселившихся в Дагестан арабов, превращались в центры обучения и практики суфиев. В них также скапливалось деклассированное население, служившее главной силой набегов в глубь гор под знаменем ислама. Но и тогда граница исламского мира, как утверждает В.В. Бартольд на основании изучения арабских источников, проходила не далее чем в 20-25 км от Дербента[5]. Есть свидетельства середины Х в. о том, что правитель соседнего Кайтага (Хайзана) исповедовал три религии: «в пятницу он молился с мусульманами, в субботу — с евреями, а в воскресенье с христианами». И как говорил сам правитель, «все последователи этих религий призывают к своей вере, и каждый считает, что истина в его руках»[6].

С середины Х в. начинается переломный этап исламизации Дагестана, изменились ее темпы и масштабы. Новые тенденции наблю­дались на фоне и под воздействием завоевательных походов сначала сельджуков, затем монголов и, наконец, Тамерлана. Местная династия мусульманских правителей Дербента оставалась у власти почти полтора века и пала под ударами татаро-монголов в 1239 г. В течение XI-XII в. ислам принимают народы высокогорного (Южного и Центрального) Даге­стана. Есть свидетельства строительства мечетей в селениях Каракюре, Цахур, Ихрек, Гельмец, Фите, Кумух и др. По всей видимости, качественные перемены в ходе исламизации в Дагестане связаны с появлением здесь политических образований нового типа — само­стоятельных и самоуправляющихся городов- государств — джамаатов[7]. Они образуются путем объединения жителей нескольких мелких клановых поселений в единое и сплоченное целое. Джамааты — это плотно заселенные и хорошо укрепленные суверенные города с рес­публиканским типом правления. Есть все основания утверждать, что ислам с самого начала являлся системообразующим принципом организации жизни джамаа. Вероятно, образцом политической организации для мусульман Дагестана оказался не халифат или поя­вившиеся затем многочисленные мусульманские монархии, а городская община (умма) Медины, сложившаяся из представителей различных племен и родовых групп под руководством пророка Мухаммеда.

Возможно, первое упоминание об этом новом типе политической организации в Дагестане содержится в заметках Захария Казвини, который писал в середине XIII в. о расположенном высоко в горах Дагестана «славном городе Цахуре». Автор отмечает, что «нет главаря (у них), но есть у них хатиб (т. е. проповедник), который молится с ними, и казий, который разбирает тяжбы между ними по учению имама ал-Шафии»[8]. Именно с этого времени по мере распространения в горах политических образований джамаатского типа ислам в Дагестане превращается в господствующую систему религиозно-идеологических представлений. Вся политическая, административная и интеллектуальная жизнь дагестанцев теперь организуется в рамках джамаатов, а взаимоотношения между джамаатами строятся на основе исламских религии и норм права.

Каждый джамаат состоял из нескольких (от трех— шести до нескольких десятков) отдельных родовых группировок — тухумов. Последние не имели ни родовой собственности, ни своего предводителя — родового вождя. В отдельные тухумы могли быть включены новые поселенцы, были возможны также санкционированные джамаатом переходы семей из одного тухума в другой. Известны случаи радикального перераспределения населения джамаата на определенное число тухумов. Джамаат жестко отделял своих граждан от всех по­сторонних. Каждый тухум принадлежал исключительно определенному джамаату, не было и не могло быть такого тухумного (родового) объединения, члены которого принадлежали бы разным джамаатам. Принадлежность к своему джамаату являлась самой главной социально-политической идентичностью дагестанца, и она закреплялась записанными законами, принятыми джамаатом.

Джамааты обладали неделимым суверенитетом. Носителем высшей власти в джамаате был сам джамаат — собрание всех совершеннолетних мужчин данного города. На нем решались вопросы мира и войны, вступления в союзы с другими джамаатами или выхода из них. В каждом джамаате был также совет старейшин — высший представительный орган. Основа представительства базировалась на ту- хумах и кварталах — самых значимых сегментах структуры джамаата. Властью распоряжа­лись лица, избранные на один год. Вместе с главным распорядителем избирались его помощники со специализированными функциями, а также судья (кадий, дибир), муллы (имамы) и другие служители мечетей.

В Дагестане не обнаружены известные в других регионах Северного Кавказа постройки родовых башен; башни служили элементом укрепления всего джамаата. Дома в городе строились очень плотно и также имели характерные укрепления. То есть весь город выглядел неприступной крепостью. Высшим наказанием для провинившегося было изгнание из джамаата и прекращение оказание ему покровительства. Это приводило почти неизбежно к гибели или огромным бедствиям для приговоренного.

Сословия профессиональных священнослужителей не было. Выдающиеся и общепризнанные алимы могли служить судьями или работать муллами мечети, а могли ограничиваться преподавательской деятельностью или просто жить ведением своего хозяйства. Джамаат мог пригласить за определенное вознаграждение в свою мечеть в качестве имама и (или) кадия знающего человека из другого джамаата, если в своей среде не оказывалось достойного. Однако это не ставило джамаат под сомнение и не ослабляло его суверенитет, поскольку в любом случае эти функции оставались строго установленными (ведение судопроизводства, ритуальные религиозные процедуры, обучение детей и др.). Авторитет муллы, алима, эфенди или шейха не превращался с обязательностью в должность и не давал никаких формальных полномочий или степеней духовной или светской знатности. Выдающихся алимов знал весь Дагестан, в каждый исторический отрезок времени их было очень немного — как правило, несколько человек, хорошо знавших друг друга. К их словам прислушивались, особенно в моменты принятия в джамаате законодательных положений, судьбоносных для всего Дагестана ре­шений, а также при спорах между джамаатами. Но никакой, повторим, прямой политической власти над своими земляками они не имели. К наиболее авторитетным алимам приезжали отовсюду самые способные муталимы (учащиеся медресе), которым уже нечего было перенять у своих местных учителей.

Таким образом, джамаат — это гражданская и политическая единица организации жизни населения Дагестана, имеющая грани­цы, это полис[9], объединяющийся с другими соседними и близкими ему такими же образованиями в федерации и (или) конфедерации. Иногда, в особенности на равнинных территориях, тот или иной регион объединялся под властью различных авторитарных правителей. Но и в этих случаях отдельные джамааты, как правило, оставались суверенными. И все эти таксономически организованные конструкции — джамааты, союзы джамаатов, союзы союзов джамаатов — и, наконец, Дагестан в целом как ареал распространения единых принципов устройства общественной жизни и общих политико-правовых и идеологических норм формировали целостную историко- культурную область с разделением труда, интенсивным товарным и культурным обменом.

Наиболее ускоренно этот процесс, завершивший исламизацию Дагестана, происходил в XIV-XV вв. и полностью завершился к XVII в. В XIV в. понятие «Дагестан» складывается и закрепляется в сознании образованных дагестанцев и внешних наблюдателей как своеобразное геополитическое и социокультурное целое, отличное от окружающего мира. Это отражено в многочисленных письменных источниках того времени[10].

С суфийскими трактатами в дагестанских джамаатах были хорошо знакомы, по крайней мере, с XIV в. Об этом писал известный русский востоковед дагестанского происхождения М.А. Казем-Бек[11]. Однако вряд ли джамаатская (демократическая) структура организации политической жизни могла допустить образование закрытых тарикатских братств. Во всяком случае, об этом нет никаких сведений. Суфизм в виде исламских учений проникал и бытовал в дагестанских джамаатах, но функционирование в них тарикатских братств было бы слишком сильным деструктивным фактором. Не исключено, что внедрение суфийских структур в то время могло служить средством политического влияния на Дагестан со стороны Ирана, а затем и Турции. Любопытно, что о присутствии шейхов в джамаатах средневекового Дагестана мы узнаем только в связи с их убийствами местными жителями. Так, в Кубачах обнаружены могильная плита шейха тариката сухравардийа Хасана ибн Мухаммеда, убитого здесь в 1306 г[12]., а также захоронение Ходжа Джамшида (XV в.), сына суфийского шейха Джунейда из рода ардебильских сефевидов, дяди шаха Исмаила — основателя Иранской империи сефевидов, убитого в 1460 г. в Южном Дагестане на берегу реки Самур. Его сын шейх Гайдар был убит в 1488 г. в Табасаране.

В начале XVI в. Дагестан попадает в сферу политического влияния сначала сефевидской Персии, а со второй половины XVI в. — ту­рецких султанов. С самого начала и на протяжении всего XVII в. наибольшую угрозу для Дагестана представлял сефевидский Иран. В 1606 г. шах Аббас I занял Дербент, и с этого времени начались непрерывные завоевательные походы шиитов в глубь Дагестана.

Однако внутриполитическая жизнь дагестанских джамаатов оставалась незыблемой. XVI-XVII вв. считаются временем бурного распространения в Дагестане арабской письменности, языка, развития местной литературы на арабском языке. Сохранились сведения о крупных центрах исламской учености того времени (Дербент, Ахты, Кумух, Согратль, Усиша, Муги и др.). Сформировалось и арабское письмо на местных языках — аджам. Есть многочисленные сведения о переписанных в Дагестане книгах известных мусульманских ученых в области грамматики, космографии, логики и правоведения. Создавались произведения, в которых фиксировались события местной истории. Сохранились исторические хроники (наме) отдельных джамаатов: «Ахты- наме», «Цахур-наме» и др. со сведениями, относящимися к XVI-XVII вв. Очень популярной была «История Абу-Муслима», списки которой обнаружены по всему Дагестану. Известными учеными, знатоками арабо-мусульманских наук того времени были Мухаммед из Кудутли, Дамадан из Муги, Шарабан из Обода, Абдул Басир из Ахара, Омар из Камахали, Али-Риза из Согратля, Омар из Дусраха, Курбан из Танты, Мухаммед из Кули, Мухаммед из Рукуджа, Нажмудин из Кумуха[14].

О значительном развитии правовых знаний свидетельствуют дошедшие до нас сборники правовых кодексов отдельных правителей и многочисленные джамаатские конституции — своды правовых установлений отдельных джамаатов и их союзов. В этих актах фиксирова­лись права и обязанности жителей джамаатов, регулировались нормы купли-продажи и наследования частной собственности, нормы пользования общественной собственностью, положения уголовного права и т. д.[15]

В начале XVIII в. усилилось сопротивление дагестанцев иранским вторжениям. Религиозному деятелю из Южного Дагестана мулле Хаджи-Дауду удалось организовать и возглавить широкое движение против персов. Он объявил себя человеком, призванным Аллахом избавить местное суннитское население от власти шиитских правителей, и провозгласил джихад. Его поддержали владетели Кази-Куму- ха Сурхай-хан и кайтагский правитель Ахмед- хан. В 1721 г. персы были изгнаны из Дагестана и Северного Азербайджана. Именно в этот ис­торический момент, когда Дагестан в очередной раз выступил против иноземцев с юга, впервые на местной политической сцене появляется новая могущественная сила с севера — Россия, которая теперь также вступает в борьбу за контроль над этими землями.

Первое непосредственное вмешательство России в дела Дагестана оказалось направленным против дагестанцев в интересах Персии. В 1722 г. начался знаменитый Каспийский поход Петра I. В манифесте, изданном 15 июня 1722 г., царь объявил, что русские войска выступают на помощь своему другу — иранскому шаху Гусейну — против дагестан­цев Хаджи-Дауда и Сурхай-хана, которые «пошли против государя своего» и нанесли ущерб русским купцам. Огромная русская армия двинулась с севера по Каспийскому проходу к Дербенту и взяла его и все прилегающие земли. Поход Петра I в конце концов закончился неудачно, а мулла Хаджи-Дауд оказался в плену не у своих врагов — персов- шиитов, а у турков-суннитов и закончил свою жизнь в заточении на острове Кипр.

Новые, более тяжкие испытания начались с нашествиями на Дагестан Надир-шаха, кульминацией которых был его поход в глубь Дагестана в 1741 г. В центре горного Дагестана, в Андалале, огромная армия Надира вступила в бои с объединенными силами дагестанцев. Вблизи джамаатов Согратль, Чох, Мегеб, Уллучар и Обох несколько суток шли непрерывные бои, закончившиеся полным разгромом персов.

Этот драматический период истории Дагестана совпал с бурным расцветом здесь арабо- мусульманского образования и литературного творчества. Характеризуя его, М.Н. Покровский писал: «Дагестан снабжал весь Восточный Кавказ знатоками арабского языка, чтецами, муллами, кадиями … Эта груда скал была едва ли не самым грамотным местом на Кавказе»[16]. Академик И.Ю. Крачковский писал, что ни в одной из неарабских стран местная литература на арабском языке не имела столь сильного распространения и жизненности, как в Дагестане. «Дагестанские ученые того времени владели уже всей полнотой общеарабского наследия… В равной степени их интересовали науки грамматические … и трактаты по математике… по астрономии.»[17]

Касаясь многовекового развития в Дагестане арабоязычной литературы, он также писал, что она «знала один период особого расцвета, который является апогеем ее развития. Он падает на конец XVIII и первую половину XIX в. приблизительно до 70-х годов. Он отражает известное движение мюридизма на Кавказе и, особенно, долголетнюю борьбу с царским правительством третьего имама — знаменитого Шамиля. В это время, около середины XIX века, арабская литература там создает свои крупнейшие произведения, приобретает особое разнообразие и количественное богатство»[18].

В начале XIX в. Россия утверждает свою власть в Дагестане. Репрессивные конфискации земель «в казну» с последующей передачей их тем, кто выказывал готовность служить новым правителям, стали разрушать устои традиционной системы общественно-политических отношений горцев. Империя навязывала дагестанскому обществу собственную модель социально-политической организации, с одной стороны, утверждая здесь местную аристократию и дворянство, образуемые из лояльных ей представителей местной традиционной знати, а с другой — закрепощая силой своей неограниченной власти джамаат- ское, по сути, городское сословие (узденей), превращая их в подневольных и бесправных крестьян. Отдавая власть над гражданами джамаатов своим местным ставленникам, русская администрация стремилась навязать в совершенно иных условиях привычную для себя структуру общественных отношений. Однако такие меры привели к деградации существовавшей общественной системы. Политические образования стали перерождаться в маленькие сатрапии, в которых власть чинила прямой произвол, возможный только при поддержке чуждой, но могущественной силы.

Правление, чуждое местным политическим традициям, вызвало рост массового сопротивления, что в конце концов породило мощное общественно-политическое движение, получившее в истории название мюридизма[19]. Мюридизм явился ответом дагестанского свободного джамаатского населения на быстрые изменения социокультурных условий существования, вызванные грубым и произвольным администрированием царских оккупационных властей. Движение ставило задачу религиозного очищения мусульман от греховного образа жизни, уничтожения ненавистной местной новой знати[20] и борьбы против власти иноземцев — носителей другой веры, навязывающих чуждые порядки.

Мюридизм оказался производным от суфийского братства накшбандийа, которое впервые сложилось на дагестанской земле в атмосфере разложения джамаатских форм жизни в начале XIX в. Верховным шейхом этого тариката стал Магомед из джамаата Яраг в Южном Дагестане. В сложившихся условиях на основе суфийской практики возникает политическое учение. Первоначально обращения муллы Магомеда к народу носили характер исключительно нравственных увещеваний. Падение моральных устоев в обществе, вызванное разрушением традиционных норм и ценностей, обусловило сильный духовный отклик на его проповеди.

Постепенно у тарикатского шейха сложилась доктрина, которая наиболее соответствовала социальным чаяниям населения. Основная мысль шейха Магомеда, которую приводят все, кто свидетельствовал о начале движения мюридизма в Дагестане, следующая: «Мусульманин не может быть рабом или подданным кого бы то ни было и не должен платить пода­ти, даже мусульманскому правителю. Мусульманин должен быть свободным человеком, и среди мусульман должно быть равенство»[21]. Отсюда следовал неизбежный вывод, который шейх из Ярага стал провозглашать в своих проповедях: дагестанцы, называющие себя мусульманами, таковыми не являются, поскольку оказались в подневольной зависимости от своих правителей и подавленными ино­земной властью. Нет разницы в том, что одни угнетатели считают себя мусульманами, а другие — иноверцами-христианами. Мусульманин — тот, кто свободен от угнетения, а «неверный» — тот, кто угнетает или позволяет себя угнетать.

Такой подход к пониманию смысла основ мусульманства привел Магомеда к пересмотру сути одного из основных столпов ислама — обязательного для мусульманина налога-милостыни (закята). Слово «закят» буквально означает очищение, поскольку считалось, что выплата данного налога, взимаемого ради нуждающихся (бедняки, сироты, путники и т. д.), очищает материальный достаток, делает его легитимным. Давать очищение, т. е. давать милостыню (закят), призывает верующих Коран (2:43). На практике же закят превратился, по сути, в обязательный налог, который не только шел по назначению, но и присваивался теми, кто распоряжался его сбором и распреде­лением, т. е. муллами и кадиями.

В концепции ярагского шейха закят должен оставаться обязанностью свободного человека (мусульманина) не перед людьми, а перед Богом и служить исключительно поддержанию неимущих и обездоленных сограж­дан. Сам шейх принял решение отказаться от традиционно допустимого в джамаатах присвоения части закята на собственные нужды, он сделал это публично как покаяние перед людьми.

Немецкий историк и очевидец Кавказской войны Ф. Боденштедт так воспроизводит его покаяние перед жителями своего джамаата: «Я очень грешен перед Аллахом и пророком. До сих пор я не понимал ни воли Аллаха, ни предсказаний его пророка Магомеда. По милости Всевышнего только сейчас у меня открылись глаза. Я потреблял плоды вашего поля, я обогащался за счет вашего добра, но священнику не пристало брать и десятой доли, а судья должен судить только за то вознаграждение, которое обещал ему Аллах. Я не соблюдал этих заповедей, и сейчас совесть обвиняет меня в грехах. Я хочу искупить свою вину, испросить прощения у Аллаха и у вас и вернуть вам все, что я брал ранее. Подходите сюда: все мое имущество должно стать вашим! Берите его и делите между собой»[22].

Концепция ярагского шейха указывает путь (тарикат) для тех, кто стремится быть правоверным мусульманином; этот путь — газават (война за освобождение от гнета). Важным является то, что в его представлении газават — это не война за утверждение веры среди язычников или нападение на иноверцев. Газават, объявленный Магомедом Ярагинским, — это восстание против подчиненности, подневольности, за освобождение от гнета, вне зависимости от того, кто угнетает: местная знать или царские солдаты и чиновники[23].

Разумеется, такое понимание ислама и тариката тогда же было оспорено рядом известных дагестанских алимов. Так, видный знаток шариата Баркакади Акушинский писал Магомеду Ярагинскому, что его «тарикатское учение не соответствует принципам шариата». Противниками идеологии шейха были и выдающиеся алимы Саид Араканский, Мирза- Али Ахтынский и другие. Аслан-бек, бывший в то время по воли русских ханом Кюринским, собирался даже провести ученый диспут между Магомедом Ярагинским и Барка-кади Акушинским, чтобы показать общественности ошибочность нового учения, однако благоразумно передумал это делать[24]. Действительно, в учении Ярагинского тарикатским было не содержание, а организационная структура, в основе которой была суфийская модель тарикатского братства (таифа) — объединение мюридов (последователей, учеников) вокруг своего мюршида (учителя, шейха). В тех условиях, впрочем как и всегда, не ученые аргументы, а политические ориентации идеологи­ческой концепции определили ее общественный резонанс.

В своей записке «О начале и развитии мюридизма или духовной мусульманской войны в Дагестане с 1823 по 1834 г.» капитан Гене­рального штаба русской армии К. И. Прушановский писал: «С тех пор двери мечетей редко были затворяемы; мужчины и женщины, даже и дети толпились в храмах пророка, молились Богу, плакали, зарекались грешить. Слух о Мулле-Магомеде распространился по всему Дагестану, и со всех сторон дагестанцы стали стекаться в селение Яраг, чтобы самим слышать и видеть муллу Магомеда; принимали от него благословение, клялись следовать его учению, признавать его мюршидом, а себя его мюридами»[25]. Среди жителей джамаатов Кюринского ханства, к которому относился и Яраг, стали возникать ритуальные мистические представления юношей с использованием деревянных (символических) сабель и выкриками: «Мусульмане! Газават! Газават!»

Вскоре в другой части Дагестана, в Аварии, последователи учения шейха Магомеда взялись за настоящее оружие. В 1824 г. Кази-Магомед Гимринский (из джамаата Гимры в Аварии) с санкции своего шейха Магомеда Ярагского был избран имамом (военно-политическим руководителем мусульман) и объявил газават. Его успешная борьба против местных ханов и русских гарнизонов заложила твердую основу образования единого государства мусульман — имамата. После его гибели в бою с русскими войсками в 1832 г. имамом был провозглашен Гамзат-бек, а затем в 1834 г. — Шамиль. Длительная, 25-летняя борьба горцев Дагестана и Чечни во главе с имамом Шамилем против местных владетелей и могущественной Российской империи сделала Дагестан известным во всем образованном мире. Тогда Дагестан вошел в мировую историю.

Движение мюридизма зарождалось в качестве моральной реакции на разложение джамаатского общества под воздействием внешней силы, но оно приобрело и новое качество — обернулось борьбой с джамаатским политическим партикуляризмом, с местными владетелями — лицемерами (мунафикунами) за политическое объединение всего Дагестана, Чечни под лозунгом очищения традиционных норм жизни (адатов) и утверждения шариата. В этой связи следует отметить, что в предшест­вующую эпоху правовые установления в джамаатах не считались противоречащими исламу[26]. Они представлялись и были по своей сути мусульманскими правовыми установлениями. Известно, что мусульманское шариатское правоведение (фикх) позволяет принимать юридические решения, отвечающие требованиям местных условий и конкретной необходимости[27]. Восприятие их в качестве нему­сульманских, обычного права и противопоставление шариату появляется лишь в начале XIX в. в среде сторонников мюридизма. В ходе организации сопротивления завоевателям сторонники мюридизма развернули также борьбу против независимых горских республик и княжеств за объединение всех мусульман под знаменем ислама. Джамаатские конституции были объявлены искаженным исламом — адатом, которому противопоставлялся чистый шариат. Между тем сам имам Шамиль в своих правовых установлениях, как правило, отступал от норм классического шариата, поскольку многие из них радикально противоречили представлениям дагестанцев о справедливости, мере, форме и способе наказаний и не могли быть здесь применены.

Между тем русская политическая мысль приняла эту мюридистскcю концепцию противопоставления адата и шариата. После пленения Шамиля в 1859 г. царская администрация, с одной стороны, довершила дело Шамиля, объединив Дагестан в единое целое, учредив Дагестанскую область Российской империи, а с другой — в противовес мюридизму, отвергла шариат и сделала ставку на сохранение традиционного джамаатского партикуляризма с опорой на адаты. Шариатское право и тарикатские братства стали подвергаться гонениям.

В Дагестанской области Российской империи был введен режим военно-народного управления. Это означало, что на Дагестан не распространялись гражданские порядки, установленные в империи, а сохранялось военное правление[28]. В то же время во внутренней жизни джамаатов сохранялось, в строго ограниченных пределах, народное (адатное) право. В джамаатах был установлен режим, напоминающий традиционный, дошамилевский, с той лишь разницей, что управление в них осуществлялось сельскими старшинами, назначенными военной администрацией. Сохранялись, правда, выборные сельские судьи. Духовенство отстранялось от управления, но кадий исполнял роль консультанта по исламскому судопроизводству и ведал исключительно религиозными делами джамаата. Допускался и сельский сход, который в таких условиях терял всякий реальный вес и значение.

35 лет войны в Дагестане ничего не изменили в практике и идеологии управления горскими народами Кавказа. Все осталось по- прежнему, и потому горцы постоянно восставали против чуждой им власти местных ставленников и царской военной администрации. Восстания вспыхивали в разных регионах Дагестана в 1861— 1862, 1866 и 1871 гг. В 1877 г. вспыхнуло крупное восстание, охватившее весь Дагестан. В аварском джамаате Согратль был избран новый, четвертый, имам Дагестана Гаджи-Магомед Согратлинский. Вскоре движение горцев было жестоко подавлено. На этот раз никакого «почетного пленения» не предусматривалось. В Дербенте и Гунибе со­орудили виселицы и около 300 наиболее активных лидеров восстания, а это были, как правило, наиболее авторитетные религиозные деятели со всего Дагестана, повесили на глазах тысяч специально собранных для устрашения со всех округов Дагестана представителей джамаатов. Из всех восьми округов Дагестана были высланы в отдаленные районы России около 5 тыс. человек с семьями, в том числе дети и глубокие старики[29].

По мере роста активности общественных и революционных движений в царской России значение ислама в Дагестане только усиливалось. По данным переписи 1897 г., в Дагестанской области из 571 154 человек населения грамотными были 52 826, из них арабский язык знали почти 40 тыс., т. е. более 75% всех грамотных. По официальным данным, в 1904 г. здесь было 685 мусульманских школ (мактабы и медресе), в которых обучались 5118 учащихся, а через 10 лет, в 1914 г., стало 743 мактабов и медресе с более 7000 учащихся[30]. В типографии Мавраева, образованной в 1903 г. в столице Дагестана Темир-Хан-Шуре (Буйнак­ске), за время ее существования было издано тысячными тиражами, помимо Корана, более 100 наименований различных религиозных книг, написанных дагестанскими алимами на арабском и родных языках на основе арабской графики. Много издавалось духовной исламской литературы, написанной местными авторами в типографии Михайлова в Порт-Петровске (Махачкале), а также в Баку, Бахчисарае, Симферополе и других городах[31]. С января 1913 по 1918 г. включительно в типографии Мавраева издавалась на арабском языке под редакцией видного дагестанского религиозного деятеля Али Каяева еженедельная газета «Дагестан». В 1912 г. в Петербурге участник революционно-демократического движения дагестанец Саид Габиев начал издавать «Му­сульманскую газету», которая распространялась по всей России.

Отметим еще один красноречивый эпизод, свидетельствующий о нарастающем значении исламской идентичности по мере роста рево­люционного движения в России. В 1907 г. в III Государственную думу от Дагестана — от туземного населения — был избран депутатом Ибрагимбек Гайдаров, социал-демократ, числившийся большевиком. Оказавшись в Думе во фракции социал-демократов, он вскоре вышел из нее, перейдя в мусульманскую фракцию[32].

Военно-народное управление в Дагестане, когда оно вводилось в 1861 г., рассматривалось как временная и переходная мера. Одна­

 ко каждый раз, когда возникал вопрос о переходе на гражданское управление, коррумпированная кавказская администрация находила основания для сохранения здесь своего «временного порядка». Колониальный по своей сути режим так и сохранился в Дагестане до самого свержения царизма. Преобразования Февральской революции 1917 г. не Сразу дошли до Дагестана. Вплоть до апреля 1917 г. продолжали функционировать институты власти военного губернатора области, новые общественно-политические организации стали возникать только в апреле. В начале апреля 1917 г. в Темир-Хан-Шуре (Буйнакске) было образовано общество «Джамиат-Уль-Исла- мие». Мусульманские комитеты были созданы также в Порт-Петровске (Махачкале) и Дербенте. В это время горская жизнь в джамаатах, освободившихся от феодального и чиновничьего контроля, постепенно возвращалась к своим исконным формам самоуправления. В этих процессах влияние мусульманского духовенства вновь стало определяющим.

Октябрьский переворот, так же как и февральское падение царизма, первоначально не внес в ситуацию никаких заметных перемен. С середины лета 1918 г. в Дагестане началась круговерть военных интервенций, как с юга, так и с севера. Жизнь горского населения Да­гестана существенно усложнилась. Хозяйство пришло в упадок, резко сократилось поголовье скота, так как равнина (зимние пастбища) из-за непрерывных военных действий стала недоступной для горцев. Нашествие Деникина в августе 1919 г. впервые после падения царизма вызвало спонтанное и массовое движение горцев, которое приняло характер национально-oсвoбoдительнoй войны. Основной программой движения стало достижение независимости (истиклял) Дагестана. Этот лозунг в то время поддерживали и местные большевики, но во главе движения были главным образом исламские лидеры. Возглавил борьбу шейх из даргинского джамаата Акуша Али Гаджи Акушинский. Активную роль в организации сопротивления Деникину играли также шейх Узун-Хаджи из аварского джамаата Салта и муфтий Нажмудин Гоцинский. Осенью 1919 г., в разгар всеобщего сопротивления Добровольческой армии, шейх Узун-Хаджи провозгласил Северо-Кавказский эмират со столицей в Ведено на территории Чечни. Пар­тизанская война горцев вытеснила Деникина из Дагестана, ему удавалось еще некоторое время продержаться на отдельных участках Прикаспийской низменности и в Порт-Петровске. Подошедшая Красная Армия довершила полное освобождение Дагестана от белогвардейцев.

Красноармейцы во главе с большевиками в союзе с партизанскими отрядами горцев приступили к установлению в Дагестане нового порядка. Однако первоначально этот порядок стал очень напоминать военно-народное управление — власть осуществлялась вооруженной силой, которая опиралась на ревкомы, образованные прямыми назначениями. Этот режим также вызвал массовое недовольство населения. В сентябре 1920 г. вспыхнуло крупное восстание горцев под знаменем ислама, которое возглавил избранный в горах Аварии имам Нажмудин Гоцинский. Восстание потребовало от большевистской власти пересмотра подходов к установлению контроля в Дагестане. В результате решено было приступить к формированию на местах выборных органов власти, вместо ревкомов стали выбирать сельские советы. Между прочим, власть советов в том, первоначальном смысле, какой она имела в период революций и Граждан­

 ской войны, вполне отвечала представлениям горцев о наиболее приемлемом политико-административном устройстве, поскольку соот­ветствовала типу джамаатской организации жизни.

Кроме того, в Москве осознали необходимость предоставления Дагестану политического сcтеренитета. В разгар борьбы с восставшими горцами под руководством имама Гоцинского, 13 ноября 1920 г. в Темир-Хан Шуре был созван Чрезвычайный съезд народов Дагестана. На съезде была провозглашена Дагестанская Автономная Советская Социалисти­ческая Республика (ДАССР), которой предоставлялись «права управляться на основании своих законов и обычаев». Поскольку адат в свое время был превращен царской администрацией в орудие колониального управления, а шариат и авторитет исламских алимов (мулл, кадиев, шейхов) целенаправленно подрывались, лозунг утверждения ислама и шариата стал после падения царизма самым популярным в Дагестане. Большевики исключительно из политических соображений открыто признали шариат правомочным правом дагестан­ского народа. И.В. Сталин, провозглашая республику на вышеупомянутом Чрезвычайном съезде народов Дагестана, особо отметил, «что враги советской власти распространяют слухи, что советская власть запрещает шариат. Я здесь от имени правительства РСФСР уполномочен заявить, что эти слухи неверны. Правительство России предоставляет каждому народу полное право управляться на основании своих законов и обычаев. Советское правительство считает шариат таким же правомочным, обычным правом, какое имеется и у других народов, населяющих Россию»[33].

Образование республики и введение шариатского управления представлялись дагестанцами как достижение своей независимости. Большевики вводили то, что горцы вернули себе сами: советскую власть и шариатский закон. В установлении сложившегося в первые годы советской власти союза коммунистов с исламской религиозной традицией заметную роль сыграл и шейх Хасан-эфенди из аварского джамаата Кахиб. Когда революционные преобразования достигли гор, он стал на сторону большевиков и сделал очень много для утверждения советской власти в Дагестане. Когда имам Нажмудин Гоцинский поднял восстание против власти большевиков в аварских и чеченских горах, то, как писал об этом Али Каяев, «Хасан один, из аварских алимов, выступил против него». Он объявил восстание Гоцинского не газаватом (праведной войной), а фитной (греховной смутой). Он также не поддался уговорам внука Шамиля Саид-бека, прибывшего из Турции, примкнуть к движению Гоцинского.

Хасан-эфенди был одним из организаторов и руководителей съезда дагестанских алимов, состоявшегося 20 ноября 1923 г. в его родном джамаате Кахиб, — так называемого Кахибского съезда. На нем были приняты заявления, в которых опровергались представления о преследовании советской властью мусульманских священнослужителей, о якобы запрете ислама и закрытии мечетей. Нажмудин Гоцинский был объявлен на Кахибском съезде лжеимамом, а его действия — несо­вместимыми ни с шариатом, ни с адатами. В воззвании, принятом на Кахибском съезде, провозглашалось: «Мы знаем, что советская власть строго и крепко стоит за полную свободу веры каждого человека, и знаем, что советская власть не старается заменить мусульманство христианством»[34].

Хасан-эфенди теоретически обосновал союз мусульман с новой большевистской властью. Его аргументы на Кахибском съезде были следующими: 1) Коран учит подчиняться той власти, которая существует среди мусульман; 2) советская власть освобождает трудящихся от социального и национального гнета, а пророк Мухаммад призывал к этому и вместе со всеми асхабами (сподвижниками) всю жизнь боролся за это; 3) советская власть стремится к установлению мира и братства между народами, что проповедовал и завещал Пророк[35].

В первые годы казалось, что ислам в Дагестане может быть интегрирован в политико- правовой контекст коммунистического режима. В 1924 г. решением республиканского комитета РКП(б) официально были установлены мусульманские праздники: Курбан-байрам и Ураза-байрам. Они стали выходными днями[36]. В 1925 г. в примечетских школах (мектебах) и медресе в Дагестане обучались 11 631 учащихся[37]. Тогда же, по официальным данным, в республике было около 40 тыс. человек, которых можно было отнести к категории мусульманского духовенства: шейхи, имамы мечетей, муллы, кадии, алимы и мcтсьимы. В то время это составляло до 4% населения республики, «тогда как в России духовенство не составляло и одной десятой процента»[38]. Если накануне революции в Дагестане было приблизительно 1700 мечетей[39], то ко времени начала открытого наступления новой власти на ислам в 1928 г. их было около 2000[40].

Еще в ходе беспрепятственного развития исламских институтов становилось ясно, что их симбиоз с новой властью невозможен. Так, отправление мусульманского правосудия поставило задачу построения иерархии судопроизводства. В 1921 г. был создан Областной шариатский судебный отдел, который в 1922 г. стал называться шариатским отделом Наркомата юстиции ДАССР. В 1923 г. были учреждены 11 окружных шариатских судов, т. е. судов промежуточной (между джамаатами и рес­публиканской судебной властью) инстанции. Руководителями окружных шариатских судов были поставлены наиболее известные и авторитетные исламские деятели. Однако формирование государственных структур управления и новые задачи власти потребовали постепенного вытеснения исламских правовых структур. Уже в 1922 г. возникли органы контроля над сельскими (джамаатскими) и окружными шариатскими судами — окружные следственные комиссии. В том же году поземельные споры были выведены из ведения шариатских судов, они стали решаться в специальных учреждениях — окружных земельных комиссиях. Правда, в них также применялись нормы мусульманского права. В 1923 г. из ведения шариатских судов были изъяты дела по убийствам и кровной мести, а в 1924 г. шариатские суды всех уровней были сняты с казенного содержания[41]. В следующем 1925 г. параллельно с шариатскими были созданы сельские словесные суды. При них образовали должности сельских исполнителей (будущие сельские милиционеры) — институт, напоминающий чаушей — деятелей джамаатской исполнительной власти.

18 апреля 1927 г. постановлением ЦИК и СНК ДАССР и сельские, и oкружные шариатские суды были упразднены, а продолжение шариатского судопроизводства стало рассматриваться как уголовное преступление. С 1928 г. начали закрывать примечетские школы и ре­прессировать служителей культа. В том году были сосланы в Архангельскую область более 800 служителей культа, преимущественно люди пожилого и преклонного возраста, т. е. обладавшие наибольшим авторитетом[42]. Тогда же было принято решение распространить на Дагестан действие 10-й главы УК РСФСР «О преступлениях, составляющих пережитки родового быта», которая до этого не применя­лась в отношении Дагестана.

Серьезной проблемой для коммунистов oставалась система вакуфов — исламского института общественного перераспределения средств. В 1927 г. новая власть попыталась поставить вопрос о национализации вакуфного имущества, однако тогда сопротивление горцев не позволило это осуществить. Только начавшиеся в 1929 г. коллективизация и раску­лачивание, как это ни покажется парадоксальным, оказавшиеся по своей сути шагами, укреплявшими традиционные джамаатские структуры!, позволили отменить и вакуф.

С начала 1930-х годов мечети стали закрываться административными мерами, мусульманские праздники отменили, стали запрещать традиционное исламское образование. Тем не менее, по данным Дагестанского совета воинствующих безбожников, в 1930 г. в рес­публике все еще было 2 тыс. мечетей 2,5 тыс. мулл, 2 тыс. учеников исламских религиозных школ[43]. Видных представителей духовенства арестовывали и ссылали в отдаленные регионы страны. Те, кто активно сопротивлялся этим мерам, были арестованы или казнены. В 1932 г. объявили антирелигиозную пятилетку, в ходе которой борьба с «опиумом для народа» приобрела характер борьбы с политическим врагом. Так, в 1936 г. райисполком Акушинского района Дагестана (одного из самых религиозных и при коммунистическом режиме, и сейчас) выступил с ходатайством перед республиканской Комиссией по вопросам культов закрыть 36 мечетей, среди которых 15 в Акуша и 24 — в десяти других селениях района. По данным текущей отчетности того времени, в 1937 г. в республике было закрыто 101 молитвенное здание, в 1938 г. — 136, в 1939 — 125, в 1940 — 33, а в 1941 г. — 9[44]. Нет сомнений, что это были последние легально действовавшие мечети.

Однако в период Великой Отечественной войны 1941— 1945 гг. отношение власти к религии стало изменяться. В мае 1944 г. в Буй­накске решением руководства был созван съезд представителей мусульманских общин Северного Кавказа, на котором было решено создать Духовное управление мусульман Северного Кавказа (ДУМСК), был принят типовой устав, в котором расписано внутреннее устройство, определена структура и компетенция новой организации. Вскоре ДУМСК переехал в столицу — Махачкалу. В 1945 г. начали открываться первые официальные мечети. По данным отчетности того времени, на 1 января 1951 г. в Дагестане насчитывалось 54 должностных исламских служителя и 26 официально действующих мечетей[45]. Возобновилась легальная, но крайне ограниченная и строго контролируемая образовательная подготовка духовных кадров, правда за пределами Кавказа — в Средней Азии. Ислам стал законной, но строго ограниченной составляющей жизни людей.

При Н.С. Хрущеве отправление культа вновь становится объектом организованных гонений. Открытие новых мечетей было при­остановлено, но неофициальные молельные дома и другие культовые сооружения постепенно входили в жизнь людей. Так, по архивным данным можно сделать вывод, что в Дагестане к середине 1960-х годов существовало более 70 зияратов (святых мест — могилы религиозных авторитетов, к которым совершались паломничества с поклонениями) и около 40 незарегистрированных мечетей. Если официальное число мечетей практически больше не росло до самой перестройки, то число неофициально открываемых молитвенных помещений росло. В последующий период взаимоотношения ислама с властью и внутренние процессы и тенденции в религиозных общинах республики развивались в значительной степени скрытно от общественной жизни.

Надо отметить и то, что ислам, впрочем так же как православие и другие конфессии, был возвращен коммунистическим режимом в качестве допустимого и терпимого властью в ограниченных пределах «отсталого сознания» и «народных суеверий». Легальное его существование было возможным исключительно в наиболее консервативной форме, которая демонстрировала собой, с точки зрения господствующей материалистической идеологии, терпимый в строго ограниченных пределах «исторический пережиток». Ислам ушел в глубь горской сакли, которая всегда оставалась последней и неприступной крепостью горца. Там, укрывшись от внешнего мира, за стенами жилищ, религиозное учение и практика продолжают жить и передаются новым поколениям, упрощаясь и консервируясь, сохраняя те стороны, которые отвечают духовным потребностям и представлениям простых горцев.

Основной формой исповедания ислама в этих условиях становится суфизм. Тарикатским братствам не было места в легально разрешенном исламе, но они продолжали вести скрытую жизнь внутри семьи, родовой группы и джамаата. И именно из этой скрытой среды суфийских группировок главным образом поставлялись знатоки ислама — кадры мулл для официально действующих мечетей и чиновники в аппарат ДУМСК.

Но помимо народного суфийского ислама с середины 1950-х годов зарождается и новое исламское направление. Толчком к его появлению послужили международные события, главным образом рост антиколониальной борьбы в исламских странах, активно поддержанной СССР. Кроме этого, тяжелые испытания военного и послевоенного времени, насильственные переселения, иногда многократные, жесткое соприкосновение в новых условиях жизни с иноэтнической, а также ур­банизированной и быстро модернизирующейся социальной средой послужили факторами зарождения нового ислама — движения за его очищение от примитивности бытового существования. Этому способствовало общее ослабление контроля власти за бытовой сферой жизни людей, а также быстро развивающийся процесс дискредитации коммунистической идеологии.

Зарождение идеологии новых, нетрадиционных мусульман было обусловлено тем, что ислам малограмотных с точки зрения современных норм образования шейхов и алимов уже не устраивал современную образованную молодежь. Официальная советская исламоведческая наука стала для новых мусульман большим авторитетом в вопросах истории и идеологии ислама, чем их первые сельские муалимы. Мистические и иррациональные аспекты, которыми насыщены вера и практика простых верующих, стали уступать место поискам глубокого рационалистического осмысления, освобожденного от суеверий.

Наиболее отчетливо ростки этого нового исламского движения были замечены в 1970-е годы. Органы спецслужб, разумеется, отслеживали по возможности эти тенденции, но явных преследований, как правило, на этом историческом этапе уже не было. В том случае, если религиозные исламские диссиденты, как, впрочем, и всякие прочие диссиденты, не демонстрировали публично своих взглядов, не проводили открытой агитации, с ними велась только негласная «воспита­тельная работа», без публичных осуждений и прямых репрессий. С начала 1980-х годов, после исламской революции в Иране и ввода советских войск в Афганистан, власти активизировали противодействие нарастающему среди молодежи интересу к религиозной исламской идеологии.

Таким образом, действительный рост религиозности последних десятилетий коммунистического режима целиком пришелся на скрытые сферы жизни. Так продолжалось вплоть до поздней фазы горбачевской перестройки.

Кисриев Э.Ф.,

 социолог, кандидат философских наук

[1] Исламская традиция считает, что единый и окончательный текст Корана был установлен между 650 и 656 гг. при третьем халифе Османе. Еще при первом халифе Абу Бакре писцу Пророка Зайду ибн Сабиту было поручено записать на свитках весь Коран. Эта работа продолжалась после смерти Абу Бакра и Омара. При Османе была создана специальная комиссия, которую возглавил все тот же Зайд, и коранический текст, установленный этой комиссией, был объявлен халифом единственно верным.

[2] Якуби. История: Текст и перевод: Пер. с араб. П.К. Жузе // Материалы по истории Азербайджана. — Баку, 1927. Вып. III. Гл. IV. С. 9; Алкадари Гасан-эфенди. Асари Дагестан (Исторические сведения о Дагестане) / Пер. и примеч. Али Гасанова. — Махачкала, 1929. С. 25. Кисриев Э.Ф. Ислам в Дагестане

[3] Рукописный фонд ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф. 3. Ед. хр. 94.

[4] Аликберов А.К. «Райхан ал-хакаик ва бустан ад-дака- ик» Мухаммада ад-Дарбанди как памятник мусульманкой историографии (конец V—XI вв.): Автореф. канд. дис… — СПб., 1991. См. также статьи этого ученого в кн.: Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. — М., 1998. Вып. 1 (ал- Варрак, ал-Гада’ири, ад-Дарбанди, ал-Лакзи Йусуф, ал- Лакзи Маммус, ал-Фука’и).

[5] Бартольд В.В. Место каспийских областей в истории мусульманского мира. — Баку, 1924. С. 28-29.

[6] Ибн-Русте. Из книги драгоценных камней: Пер. с араб. Н. Караулова // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. — Тифлис, 1903. Вып. 32. С. 47, 49.

[7] Мы применяем термин «джамаат» для обозначения описанного нами типа атомарного политического образования, сложившегося в Дагестане в середине 2 тыс. н. э. В Дагестане это слово обозначает население, граждан селения или само селение. В политическом дискурсе традиционного Дагестана для них не было обобщенного термина, а конкретные джамааты носили имена собственные: Ахты, Цудхар, Акуша и т. д. Союзы вольных обществ (т. е. относительно устойчивые территориаль­ные политические федерации джамаатов) также имели свои собственные имена, например Ахты-пара, Акуша- дарго, Анцросо («Десять селений») и др.

[8] Генко А.Н. Арабский язык и кавказоведение // Труды второй сессии ассоциации арабистов. — М.-Л., 1941. С. 16.

[9] Мы говорим о городе-государстве, полисе, однако эти термины не используются историками в изложении политической истории Дагестана. Общепринятыми для отмеченных нами политических образований традиционного Дагестана сейчас являются термины «сельское общество» или «вольное общество».

[10] См.: Шихсаидов А.Р. Дагестан в X-XIV вв. — Махачкала, 1975; Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М.-Р. Дагестанские исторические сочинения. — М., 1993.

[11] Казем-Бек М.А. Мюридизм и Шамиль // Русское слово. 1859. № 12.

[12] Айтберов Т.М., Иванов А.А. Новые арабские надписи XIII—XIV вв. в Дагестане // Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. — М., 1981. Ч. II. С. 39—40.

[13] Абдуллаев М.А. Из истории философской и общественно-политической мысли Дагестана. — Махачкала, 1993. С. 191.

[14] История Дагестана с древнейших времен до наших дней. — М., 2004. Т.1. С. 339.

[15] См.: Комаров А.В. Адаты и судопроизводство по ним // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 1. — Тифлис, 1868; Памятники обычного права Дагестана XVII—XIX вв.: архивные материалы / Сост. предисл. и примеч. Х.М. Хашаева. — М., 1965; Из истории права народов Дагестана: материалы и документы / Сост. А.С. Омаров. — Махачкала, 1968.

[16] Покровский М.Н. Дипломатия и война царской России в XIX столетии. — М., 1923. С. 209.

[17] Крачковский И. Ю. Арабская литература на Северном Кавказе // Избранные сочинения. Т. 41. С. 614. (Взял у Аб- дуллаева «Из истории философской и общественно-политической мысли Дагестана». — Махачкала, 1993. С. 128).

[18] Там же.

[19] Имам Шамиль, будучи уже почетным пленником русского царя, так ответил на вопрос об обеспечении успешного правления Дагестаном: «Прежде всего уничтожьте ханскую власть и дворянское звание, держите беков в таком черном теле, в каком держал их я. После того делайте что хотите, горцы во всем будут вам послушны, и вы будете ими довольны». (См.: Очерки истории Дагестана. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1967. Т. I. С. 212.)

[20] Следует учитывать, что в исламе не признается иерархия знатности как Богом установленной принадлежности человека к тому или иному сословному уровню, вплоть до божественного права царствовать. Изначально в основе исламского права и нравственности лежало положение: «Все мусульмане — братья, и благородство каждого из них измеряется его личным благочестием, а не вереницей предков: люди равны, как зубья гребня; нет у одного человека преимущества над другим, кроме как через благочестие» (Родионов М.А. Ислам классический. — СПб., 2001.С. 35). Разумеется, это не избавляло мусульманское общество от сословной организации, однако эти сословия под­разумевали личные достоинства, а не божественное уста­новление. Новая знать состояла из части традиционных ав­торитетов разнообразного типа, которые подчинились колониальной администрации и перешли на ее содержание.

[21] Неверовский А.А. О начале беспокойств в Северном и Среднем Дагестане. — СПб., 1847. С. 5. Эта мысль шейха Магомеда из Ярага приводится почти во всех источниках того времени.

[22] Боденштедт Ф. Народы Кавказа и их освободительные войны: Пер. с нем. — Махачкала, 1996. С. 44. Эта книга быта издана в Берлине в 1847 г. Четыре главы этой книги, в которых описываются события, связанные с зарождением мюридизма, были переведены на русский язык и сначала опубликованы: в журнале «Наш Дагестан», а в 1996 г. вышли в Махачкале отдельной брошюрой.

[23] Между прочим, в современной социологии религии есть понятие теологии освобождения (liberation theology). Под этим понятием понимается совокупность религиозных представлений о том, «что люди должны освобождаться от существующего в этом мире социального, экономического и политического угнетения и не ждать, пока его несовершенства будут исправлены в мире ином». Доктрина теологии освобождения ассоциируется главным образом с радикальными группировками приверженцев католиче­ской церкви, сформировавшимися в 1960-е годы в Латинской Америке. (См.: Лоусон Т., Гэррод Дж. Социология. А—Я: Словарь-справочник. — М.: Гранд, 2000. С. 479.)

[24] Агаев А.Г. Магомед Ярагский. Мусульманский философ. Поборник веры, свободы, нравственности. — Махачкала, 1996. С. 85—86.

[25] Там же. С. 76.

[26] Адат (араб. — обычай) — народные обычаи, принятые у той или иной этнической группы. Мусульманское право уделяет важное место адату в рамках исламского правового регулирования образа жизни. В движении мюридизма в Дагестане лозунг борьбы с адатом за шариат занимал важное место. В народе период борьбы горцев с русской колониальной властью назывался временем шариата.

[27] Фикх (мусульманское правоведение) допускает до­полнительные источники правового авторитета помимо «четырех корней» фикха: Корана, Сунны, иджма — единодушного мнения духовных авторитетов и кийас — решения, принимаемого по аналогии с тем, как это установлено Кораном и Сунной. Можно было использовать, например, истислах (араб. — учет интересов). Между прочим, шафиитский мазхаб (один из четырех общепризнанных правовых толков в исламе), более всего распро­страненный в Дагестане, признает опору на здравый смысл и бытующий в народе правовой обычай — адат.

[28] Гражданское управление на территории Дагестанской области осуществлялось только в пределах полномочий дербентского градоначальства (ныне г. Дербент) и управления городом Пара-Пеаравскам (ныне столица Дагестана — Махачкала).

[29] См.: Айтберов Т., Дадаев Ю., Омаров Х. Восстания да­гестанцев и чеченцев в послешамилевскую эпоху и имамат 1877 г.: Материалы. — Махачкала, 2001. Кн. 1.

[30] Очерки истории Дагестана. — Махачкала, 1957. Т. 1. С. 371.

Кисриев Э.Ф. Ислам в Дагестане

[31] Исаев А. Духовная литература на языках народов Дагестана (печатная книга) // Ислам и исламская культура в Дагестане. — М., 2001. С. 171—187.

[32] Очерки истории Дагестана. — Махачкала, 1957. Т. 1. С. 336.

[33] Сталин И.В. Сочинения. М., 1947. Т. 4. С. 395-396. Кисриев Э.Ф. Ислам в Дагестане

[34] Красный Дагестан. — Махачкала, 1923. 16 дек.

[35] Там же.

[36] Какагасанов Т.Н. Религиозные мусульманские приме- четские школы в Дагестане // Ислам и исламская культура в Дагестане. — М., 2001. С. 132.

[37] Каймаразов Г.Ш. Мусульманская система образования в Дагестане // Ислам и исламская культура в Дагестане. — М., 2001. С. 126.

[38] Самурский Н.П. Дагестан. — Махачкала, 1925. С. 126—127.

[39] Какагасанов Т.Н. Указ. соч. С. 132.

[40] Очерки истории Дагестана. — Махачкала, 1957. Т. 2. С. 212.

[41] Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа. Обычай, право, насилие. Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана. — М., 2002. С. 230.

[42] Какагасанов Т.Н. Указ. соч. С. 132. Кисриев Э.Ф. Ислам в Дагестане

[43] Омарова М.М. Из истории государственно -конфес­сиональных отношений в Дагестане // Государство и религия в Дагестане: Информ.-аналит. бюл. 2002. № 2. С. 27.

[44] Там же.

[45] Там же. Кисриев Э.Ф. Ислам в Дагестане

http://alpan365.ru/islam-v-istorii-dagestana/