Период конца ХХ – начала ХХI вв. был ознаменован активизацией широкого спектра этнополитических сил, которые, с одной стороны, интенсифицировали свои усилия по воздействию на органы государственной власти, международные институты, а с другой – сами стали относительно удобным и эффективным инструментом, как в руках политической элиты отдельных государств, так и в руках транснациональных акторов, обеспечивающих укрепление своего влияния в тех или иных регионах. К обозначенным этнополитическим силам можно отнести этнические меньшинства, диаспоры и так называемые разделенные народы, участие которых в политическом процессе на государственном, региональном и трансрегиональном уровнях способно дестабилизировать ситуацию в отдельных регионах планеты [1]. Необходимо отметить, что роль этнических меньшинств в этих процессах уже достаточно неплохо освещена как в отечественной, так и в зарубежной научной и учебной литературе[2]. Что же касается диаспор и разделенных народов, то их воздействие на внутригосударственные и международно-политические процессы в подавляющем большинстве работ освещается лишь фрагментарно. Авторы, разрабатывающие указанную проблематику, как правило, акцентируют свое внимание на отдельных аспектах их политической активности, достаточно редко предпринимая попытки широкомасштабного, комплексного исследования причин, механизмов и последствий воздействия данных этнополитических сил на ситуацию в границах современных государств, микро- и макрорегионов[3].

По нашему мнению, комплексное изучение вопросов, связанных с функционированием этнических меньшинств, диаспор и разделенных народов во всем многообразии их форм и связей имеет как чисто научное, так и практическое значение. Теоретическая значимость подобных исследований заключается в систематизации знаний об этнополитических процессах, причинах, вызывающих их активизацию, уточнении определений и терминов, конкретизации критериев классификации этнополитических феноменов и т. д. Практическая же их значимость определяется возможностью реконструкции механизмов, посредством которых каждая из названных этнополитических сил в соответствующих условиях воздействует на позиции основных участников политических процессов.

Данная глава посвящена исследованию различных аспектов проблемы разделенных народов, которая, по мнению автора, является одной из наименее изученных как в отечественной, так и в зарубежной науке. В большинстве случаев специалисты стремились к скрупулезному изучению отдельных народов, разделенных государственными границами, оставляя за рамками своих интересов осмысление феномена разделенности этнических групп как такового, не пытаясь выделить общие характеристики данного явления и не претендуя на широкие обобщения[4]. Актуальность же заявленной проблемы определяется тремя основными причинами. Во-первых, исследование проблемы разделенных народов, являющейся источником многих конфликтных ситуаций на международной арене, позволит лучше понять причины, усиления националистических настроений, внести ясность в проблему развития ситуации этнической напряженности, перерастающей во многих случаях в этнические конфликты, способствующие дестабилизации экономической и политической обстановки в рамках отдельных регионов. Во-вторых, анализ данной проблемы, на наш взгляд, предоставит дополнительные возможности для адекватного осмысления эволюции роли национальных государств на мировой арене в условиях возрастающего давления на них со стороны негосударственных акторов, к которым можно отнести и этнические группы. В-третьих, внимательное изучение вопросов, связанных с разделенными народами, может способствовать лучшему пониманию проблем, возникающих в сфере отношений между отдельными государствами в постбиполярную эпоху, например в сфере отношений между Францией и Испанией в условиях отсутствия конструктивного решения проблемы басков. Неоценимую помощь в данном случае понимание роли разделенных народов в современной мировой политике может оказать специалистам, исследующим политические проблемы новых независимых государств (бывших республик СССР), границы которых были определены практически без учета этнокультурной специфики той или иной территории.

Учитывая многомерный, комплексный характер проблемы разделенных народов, представляется целесообразным проанализировать ее сразу в нескольких измерениях:

1) теоретическом, позволяющем конкретизировать параметры феномена, сформулировать четкое его определение, разработать четкую классификацию его вариантов;

2) историческом, позволяющем проанализировать предпосылки генезиса феномена разделенности этнических групп и выделить основные этапы его развития с присущими только им специфическими характеристиками;

3) международно-политическом, позволяющем оценить уровень воздействия разделенных народов на двусторонние и многосторонние межгосударственные отношения, на позиции правительственных и неправительственных организаций, а также на позиции ТНК;

4) социокультурном, в рамках которого можно исследовать вопросы, связанные с формированием у рассматриваемых этнических групп специфических элементов духовной и политической культуры, а также социальных институтов, появление которых обусловлено «разорванностью» их этнического пространства, а также проанализировать механизмы воздействия этих социокультурных явлений на поведение представителей разделенных народов в различных сферах политической практики, а также на их миграционную подвижность и развитие диаспоральных сообществ.

Теоретическое измерение

Что же подразумевается под термином «разделенные народы»? Ответ на этот вопрос достаточно сложен как в силу многомерности данного феномена, так и в силу того, что категориальный аппарат этнополитологии во многом еще находится в стадии формирования, и целый ряд терминов, критериев и определений продолжает активно и всесторонне обсуждаться, нуждаясь при этом в уточнении. Изучение соответствующей литературы показывает, что данный термин является достаточно распространенным как в отечественной, так и в зарубежной исторической и политической науке, но, в то же время, скорее привычным, нежели строго определенным. Автору не удалось обнаружить ни у российских (советских) авторов, ни у их зарубежных коллег сколько-нибудь серьезных попыток дать определение этого термина, характеризующее специфические особенности отражаемого им явления и позволяющее оценить его влияние на политические процессы как в рамках отдельных государств, так и на мировой арене в целом. Анализ работ ученых, посвятивших свои труды рассмотрению проблем отдельных разделенных народов дает возможность утверждать, что ими воспринимается практически как само собой разумеющееся, что разделенным народом является этническая группа, территория компактного проживания которой разделена между двумя или более государствами [5]. При этом в рамках данного определения в качестве разделенных рассматриваются почти исключительно такие этносы, как курды, азербайджанцы, пуштуны и баски. В то же время в данную категорию никогда не попадали немцы, разделенные в течение почти полувека между двумя государствами, корейцы, до сих пор разделенные государственными границами, и т. д., не говоря уже о тех народах, которые были разделены границами различных государств до наступления новейшего периода в истории человечества (армяне, ассирийцы). Кроме того, никогда к категории разделенных не относились (на наш взгляд, совершенно справедливо) такие народы, как например берберы, проживающие на территории различных государств Северной Африки, но не испытывающие видимой тяги к объединению.

Таким образом, приведенное определение можно рассматривать как противоречащее исследовательской практике, не отражающее специфики феномена разделенности этнических групп и влияния данного феномена на мировые или региональные политические процессы. Необходимо отметить, что ряд отечественных исследователей в принципе сомневается в возможности дать четкое определение этому явлению, говоря о том, что разделенные народы представляют собой «некий этнокультурный и этнополитический феномен, не имеющий ни правового, ни строго научного определения, но тем не менее оказывающий влияние на внутри- и внешнеполитическое развитие государств»[6].

В связи с этим, представляется целесообразным усовершенствовать приведенное выше определение, введя в него ряд новых характеристик, способных отразить всю полноту влияния разделенных народов на формирование политического климата в международных отношениях на разных этапах их развития. По нашему мнению, определение указанного термина должно звучать следующим образом: «Разделенным народом является этническая группа, территория компактного проживания которой разделена границами двух или более государств, которая осознает себя в качестве единой общности, стремится к объединению своего этнического пространства в рамках собственного единого государственного образования или, по крайней мере, к получению широких автономных прав в границах уже существующих государств и формирует специфические механизмы сдерживания культурной дифференциации своих отдельных частей, расположенных по разные стороны государственных границ». Такое определение, несомненно, далекое от совершенства, все же дает возможность оценить тот потенциал, которым обладают разделенные народы в сфере воздействия на международно-политическую ситуацию, стабильность отдельных государств, региональные этнополитические и этнокультурные процессы. Кроме того, данное определение позволяет выделить специфику данной категории этнических групп, отличающую их от других этнополитических и этнокультурных явлений, что немаловажно в условиях, когда данный феномен нередко рассматривается в качестве этнического меньшинства, диаспоры и т. д.[7].

Исходя из сказанного выше, можно выделить следующие критерии для отнесения той или иной этнической группы к категории разделенных:

1) данные группы являются автохтонами и составляют абсолютное или относительное большинство на территории компактного проживания;

2) этническое пространство таких общностей «разрезано» политическими пространствами нескольких государственных образований;

3) этническая идентичность представителей данных общностей доминирует над гражданской и служит основой для разработки этнической элитой ирредентистских проектов;

4) лидеры названных общностей активно проводят пропагандистские кампании, направленные на укрепление солидарности представителей данных этнических групп, проживающих по разные стороны границы;

5) в рамках данных этнических общностей функционирует система формальных или неформальных институтов, обеспечивающих трансграничное сотрудничество между частями этноса, расположенными по разные стороны государственных границ, и формирующих условия для сохранения интегрированности культурного пространства этноса в целом;

6) представители данных этнических групп формируют политические партии, организации и движения (как легальные, так и нелегальные), деятельность которых направлена на отстаивание ирредентистских проектов, как на уровне «разделяющих» государств, так и на международном уровне.

Таким образом, интересующий нас этнополитический феномен обладает целым рядом характеристик, отличающих его как от этнических меньшинств, так и от диаспор и т. д.[8]

Историческое измерение

Для лучшего понимания роли разделенных народов в современных политических процессах на локальном, региональном и трансрегиональном уровнях представляется важным рассмотреть основные этапы развития данной проблемы в исторической перспективе и обозначить ту роль, которую данные этнические группы играли на международной арене в рамках различных исторических периодов.

По нашему мнению, генезис обозначенной проблемы можно отнести к первой половине XIX в., когда средневековое правосознание, «сокрушенное французской и американской революциями» практически ушло в небытие и в политической практике строительства государств утвердился принцип национальности, «направленный против государственных границ, установленных абсолютизмом в соответствии с принципами легитимизма и статус-кво»[9]. В соответствии с этим принципом народ перестали рассматривать как бесправный придаток территории, и этносы получили возможность институциализировать свою этничность в рамках государственных образований. Вместе с этим, формирование и развитие государств современного типа на основе принципов суверенитета, обладающих стабильными границами, привело к тому, что этническое пространство целого ряда этнических групп было «разрезано» государственными границами, сформировавшимися еще в предыдущие исторические периоды, что поставило данные этносы в положение национальных меньшинств, ограничило возможности экономического и культурного взаимодействия между отдельными их частями, практически исключило их из процесса строительства наций и, соответственно, затруднило их интеграцию в формирующиеся гражданские общности. Создавшаяся ситуация изначально была чревата угрозами дестабилизации этих государственных образований, т.к. сложившаяся в них этностатусная система стимулировала конфликты между доминирующей этнической группой и разделенными этносами, достаточно слабо привлекавшимися к управлению государством и не имеющими возможности создания собственного государственного образования. Эти же условия предопределили возможность пограничных споров между «разделяющими» государствами и использование проблемы разделенных этнических групп в международно-политической практике для дестабилизации обстановки в том или ином государстве в случае возможной актуализации межгосударственных противоречий.

Феномен разделенных народов прошел в своем развитии несколько этапов. Первый этап приходится на временной отрезок со второй половины XIX до начала XX вв., точнее, до конца Первой мировой войны. На данном этапе отдельные части народов, разделенных государственными границами, начинают осознавать свою этнокультурную общность, формулировать элементарные положения ирредентистской идеологии и создавать соответствующие политические организации, призванные осуществлять объединительную деятельность. Именно к этому времени относится зарождение курдского объединительного национализма[10], а также появление баскских политических организаций, ставящих своей целью создание независимого государства на части испанской и французской территорий[11]. В этот период проблема разделенных народов еще не была способна вызвать широкий резонанс на международной арене и не приобрела тех масштабов, которые стали присущи ей в последующие периоды. Данная проблема практически не выходила за рамки двусторонних отношений между отдельными государствами и вряд ли была способна оказывать существенное влияние на политическую обстановку хотя бы на региональном уровне. Сфера использования проблемы разделенных народов во внешней политики была ограничена почти исключительно решением проблем, связанных с той или иной спорной территорией[12]. Однако необходимо отметить, что уже во второй половине XIX в. крупнейшие державы того времени задумывались о перспективах использования пограничных проблем, вызванных разделенностью соответствующих этнических групп, для усиления своего влияния на внешне- и внутриполитический курс интересующих их государств[13].

Второй этап развития проблемы разделенных народов как политического феномена относится к так называемому межвоенному периоду (1920-е – 1930-е гг.), который был отмечен увеличением количества разделенных этнических групп, вызванным распадом целого ряда наднациональных имперских образований. В рамках данного периода происходит увеличение масштабов проблемы – разделенные народы начинают занимать видное место в политике великих держав в отдельных регионах. В частности, проблема разделенных народов стала одним из ключевых элементов британской политики на Ближнем Востоке, позволившим использовать курдский народ для закрепления своего влияния в регионе и предотвращения восстановления турецкого господства на территории Ирака[14]. Курдская проблема на данном этапе использовалась и советской дипломатией как для противодействия английской политике на Ближнем и Среднем Востоке, так и для воздействия на режимы, правящие в Иране и Турции[15].

Отметим, что проблема разделенности этнических групп оказала свое воздействие на политический климат в Европе. В частности, разделение венгерского этноса в результате распада Австро-Венгерской империи в определенном смысле повлияло на стабильность Версальской системы мироустройства, поставив под сомнение справедливость государственных границ, проведенных по итогам Первой мировой войны, а также на стабильность внутриполитических процессов в государствах-неофитах[16]. Таким образом, в данный период проблема разделенных народов начинает оказывать влияние на расстановку сил на международной арене, формируя политический климат в рамках целых регионов.

Третий этап в истории разделенных народов связан с биполярным расколом мира (1946–1991 гг.), в рамках которого рассматриваемая проблема приобрела новое звучание, в частности, благодаря появлению этносов, разделенных по идеологическому принципу (немцы, корейцы). В сложившейся ситуации проблема данных этнических групп (по крайней мере многих из них) оказалась «встроенной» в достаточно острый конфликт между сверхдержавами, в ходе которого противоборствующие стороны использовали разделенные народы для установления и укрепления своего влияния в той или иной части планеты. Показателем этого может служить хотя бы война в Корее в начале 1950-х гг., которая рассматривалась как советским, так и американским руководством в качестве благоприятной возможности для укрепления своего влияния в азиатско-тихоокеанском регионе и привела к разделению единого корейского народа по идеологическому принципу. В качестве такого же инструмента региональной политики можно рассматривать разделенность немецкого народа, оказывавшую существенное влияние на политический климат в Центральной и Восточной Европе в течение достаточно долгого времени.

Отдельного упоминания заслуживает и курдский вопрос, который в течение практически всего периода «холодной войны» выступал в качестве средства давления со стороны Советского Союза на позиции Ирана и Ирака по тем или иным вопросам международной жизни, а также служил своеобразной «разменной картой» в отношениях с Западом[17]. В период «холодной войны» советское руководство пыталось также использовать в своих целях проблему разделенности азербайджанского этноса, создав иранскую Азербайджанскую республику, которая хоть и просуществовала в течение очень недолгого времени, сыграла отведенную ей роль в советско-иранских отношениях.

Таким образом, в период 1940-х – 1980-х гг. проблема разделенных народов была вмонтирована в глобальную систему координат и выступала уже в качестве проблемы идеологического характера, способствующей укреплению лагеря союзников той или иной стороны в рамках биполярной системы мироустройства. Конфликтные ситуации, возникавшие на этой почве, становились объектом обсуждения мировой общественности, не замыкаясь уже в границах отдельных регионов. В рамках этого периода интернационализация проблемы разделенных народов была усилена повышенным вниманием к ней со стороны международных организаций, в частности, со стороны ООН, что способствовало с одной стороны активному развитию национальных движений в среде этнических групп, разделенных государственными границами, усилению объединительных тенденций ряда народов. С другой стороны такая ситуация способствовала углублению их разделенности, т. к., во-первых, одним из фундаментальных принципов ООН является защита территориальной целостности государств, а во-вторых, государства-члены данной организации достаточно ревностно относились ко всем возможным попыткам вмешательства в их внутренние дела.

Необходимо, на наш взгляд, отметить еще две характеристики данного этапа развития поставленной проблемы: 1) в указанных хронологических рамках народы, разделенные государственными границами по идеологическому принципу, практически не испытывали видимых стремлений к объединению, напротив, демонстрируя взаимную отчужденность и глубокую приверженность противоположным идеологическим постулатам; 2) что же касается народов, разделенных в предыдущие исторические периоды, то они сумели добиться некоторых позитивных результатов в сфере отстаивания своей независимости. Иракские курды в 1970-е гг. добились формальных гарантий своей автономии, а баски приблизительно в этот же период получили широкие автономные права в рамках постфранкистской Испании[18].

Четвертый этап развития названной проблемы относится к постбиполярному периоду в истории международных отношений, который связан с развитием феномена глобализации, эволюцией роли национальных государств на международной арене и практически повсеместным усилением политических движений националистического характера.

В постбиполярную эпоху количество разделенных народов снова увеличилось благодаря распаду СССР, границы республик которого, как уже отмечалось выше, были проведены во многих случаях произвольно. Отметим также, что в данный период произошло расслоение национальных движений разделенных народов, способствующее потере единства их целей и методов политической деятельности. Специалисты отмечают, что нарушение единства и нарастание противоречий в движениях такого рода проявилось как по горизонтали (между представителями националистических кругов из разных частей разделенной этнической территории), так и по вертикали (внутри отдельно взятых движений в одной стране). Классическим примером в данном случае является потеря единства курдским национальным движением, повлекшее за собой вооруженные столкновения между различными курдскими группировками после войны в Персидском заливе 1991 г.[19]

Помимо этого необходимо отметить еще одну деталь, характерную для данного этапа развития заявленной проблемы – выход на широкую арену народов, разделенных не государственными, а административными границами. Их появление в качестве участников политического процесса стало возможным после демонтажа советской власти на территории России и появления у российских регионов относительной самостоятельности и прав в сфере установления и развития зарубежных связей. В данном случае, на наш взгляд, показателен пример татарского народа, значительная часть которого проживает на территории Башкортостана, что вызывает стремление ряда представителей политической элиты Республики Татарстан, а также ряда татарских ученых рассматривать данную проблему в качестве политической, т. к., по их мнению, часть татарского населения (северо-запад Башкирии) была насильственным образом «включена в состав башкир», что определенным образом подорвало единство татарской нации. Данные стремления находят свое выражение, в частности, в активизации исторических и демографических исследований северо-западного и западного регионов современного Башкортостана, ставящих своей целью доказательство тезиса о принадлежности данных территорий к ареалу компактного расселения татар[20].

Другим примером, демонстрирующим ирредентистские настроения этнических групп, разделенных административными границами, может считаться политическая активность ногайцев, разделенных между Ставропольем, Карачаево-Черкесией, Чечней и Ингушетией. Представителей данной этнической группы отличает серьезная политическая активность, целью которой является достижение собственной автономии и этнополитическое самоопределение ногайского народа. Активность находит свое выражение в создании и развитии общественных организаций (например – «Бирлик»), издании достаточно популярной газеты «Ногайская степь», проведении конференций и съездов, провозглашающих необходимость повышения статуса ногайцев и формирования собственного территориально-политического образования, защищающего их интересы и способствующего эффективному воспроизводству традиционной ногайской культуры[21]. Необходимо отметить, что ногайская этнополитическая элита отличается прагматичностью взглядов на консолидацию своей разделенной этнической группы и формирование собственной автономии. Она не выдвигает требований о передаче этой автономии всех ногайских территорий, входящих в разные субъекты РФ, а стремится к созданию своеобразного «национального очага» ногайского этноса на территории его компактного расселения в Ставропольском крае, тем более что Ставрополье, в отличие от национальных республик Северного Кавказа, характеризуется относительной стабильностью экономических и политических процессов[22]. Объединение всего этнического пространства ногайцев в рамках автономии признается в качестве перспективной цели[23]. В настоящее время указанные стремления не переходят в политическую плоскость и не способны дестабилизировать ситуацию в РФ, однако в перспективе, в случае расширения полномочий субъектов федерации, данная проблема вполне может приобрести качественно новое звучание.

Таким образом, разделенные этнические группы гибко реагируют на изменения политической конъюнктуры, происходящие как на международной арене, так и во внутриполитической жизни современных государств, формируя в то же самое время условия для эволюции государственной политической системы, дестабилизируя положение в отдельных регионах и используя ведущих акторов международных отношений для реализации своих ирредентистских проектов, или же проектов, связанных с получением широкой автономии в рамках уже существующих государств. Необходимо отметить, что разделенные этнические группы на протяжении всей истории своего развития ни разу не выступали в качестве конструктивной, стабилизирующей силы. Представляется, что и современные проекты их использования для решения отдельных международных проблем, пусть даже ограниченных, не принесут позитивных результатов, поставив под сомнение эффективность политического инструментария целого ряда участников мирового политического процесса.

Международно-политическое измерение

По нашему мнению, можно выделить несколько основных направлений воздействия проблемы разделенных народов на международно-политические процессы.

Во-первых, проблема разделенных народов может расцениваться как достаточно удобный и относительно эффективный инструмент внешней политики современных государств, обеспечивающий проникновение их влияния в тот или иной регион. Данная проблема создает благоприятные условия для конструирования региональных этнополитических процессов, свое-образного «этнополитического менеджмента»[24], с целью дестабилизации обстановки посредством стимулирования ирредентистских устремлений различных частей того или иного разделенного этноса. Данное направление имеет долгую историю и неоднократно проявлялось уже в отношениях между Османской империей и Ираном, а также в ближневосточной политике великих держав, значительную роль в которой играли курдский и армянский вопросы, вызванные разделением соответствующих этнических групп и периодическими всплескамиих ирредентистских настроений, стимулируемых зачастую извне сотрудниками британских, германских, французских, американских или российских дипломатических и разведывательных ведомств.

В настоящее время проблема разделенных народов получает свое развитие во внешней политике единственной сверхдержавы – Соединенных Штатов Америки, позволяя ей влиять на расстановку сил в различных регионах планеты, укрепляя там свое влияние. Примером активизации политики США в отношении данной проблемы может служить, в частности, попытка сближения этой страны с Северной Кореей и попытка налаживания диалога между двумя частями разделенного корейского народа. Другим примером может стать политика США в отношении курдского вопроса, призванная укрепить позиции державы на Ближнем Востоке. Необходимо отметить, что курдское направление политики сверхдержавы может обеспечить ей положение арбитра в отношениях между новым режимом в Ираке с Ираном, Турцией и Сирией. Сложность этой политики заключается в том, что США в данном случае вынуждены соблюдать строгий баланс между обеспечением стабильного развития курдской автономии в Ираке и поддержкой политических инициатив Турции, являющейся союзником Соединенных Штатов по НАТО.

С начала 2005 г. конструирование этнических процессов с участием разделенных народов на Ближнем Востоке вышло на новый уровень, отличительной чертой которого стало повышение статуса курдов в иракской части разделенного Курдистана, выразившееся, в частности, в обеспечении победы одного из курдских лидеров Д. Талабани на выборах Президента страны. Данный эксперимент, проведенный Соединенными Штатами, может иметь непредсказуемые последствия в условиях, когда курдское национальное движение трудно контролируемо, не имеет общепризнанного лидера и более или менее четкой программы, а иракские арабы, сирийцы, турки и иранцы обеспокоены возможной активизацией курдских националистов в сфере реализации объединительных или автономистских проектов.

Во-вторых, несмотря на использование разделенных народов во внешней политике национальных государств, данная проблема может способствовать дестабилизации политических институтов отдельных государств, т.к. благодаря ей под сомнение ставится право государств решать вопросы политического, экономического и культурного развития отдельных этнических групп, что приводит во многих случаях к развитию в их недрах политических движений, стремящихся к сецессии. При этом необходимо отметить, что данная проблема влияет на социальную стабильность в государствах, влияя на общественное мнение. Отметим также, что вопросы, связанные с разделенными народами, как правило, становятся объектом обсуждения мирового сообщества, что приводит к интернационализации конфликтных ситуаций. Таким образом, проблема разделенных народов вносит свой вклад в эрозию государственного суверенитета, о которой так много пишут в последнее время.

В-третьих, проблема разделенных народов создает условия для изменения конфигурации существующих государственных границ и формирования новых государственных образований, создание которых было бы невозможно в условиях биполярной системы мироустройства. Данная проблема, таким образом, может способствовать изменению расстановки сил как на мировой арене в целом, так и в рамках отдельных регионов, и, в частности, дестабилизации существующих региональных интеграционных объединений. В данном случае показательным может быть пример басков, требующих автономных прав в рамках Евросоюза, что противоречит интересам Испании и может создать определенную основу для эволюции отношения этой страны к идеям европейской интеграции. Необходимо также отметить, что изменение государственных границ усугубляет эрозию суверенитета отдельных государств, создавая угрозу политическим, экономическим и оборонным интересам государств в пограничном пространстве, а также создает угрозу интересам государств «на путях международного сообщения»[25].

В-четвертых, указанная проблема способствует усилению международных институтов в условиях, когда государственные институты не справляются со своими функциями и не способны эффективно регулировать стремления разделенных народов к созданию собственных государственных образований на части своих территорий. При этом необходимо отметить, что межгосударственный диалог по этим вопросам, а также диалог между представителями разделенных народов и государственной власти вне рамок международных институтов не всегда возможен. В качестве примера в данном случае можно привести курдский вопрос, решение которого практически не может быть найдено в процессе переговоров «разделяющих» государств и при рассмотрении которого международные организации (в частности, ООН, Совет Европы и ЕС) выступают в некоторой степени в качестве гарантов прав курдов[26].

Необходимо также отметить, что проблема разделенных народов является объектом пристального внимания со стороны транснациональных корпораций, которые используют их примерно так же, как национальные государства, т. е. для оказания давления на правительства соответствующих государств посредством стимулирования их ирредентистских настроений. Примером этого может служить поддержка иракских курдов со стороны ТНК, заинтересованных в свободном доступе к иракским нефтяным запасам, часть которых расположена на территории Южного Курдистана. Помимо этого, курдский фактор потенциально позволяет заинтересованным ТНК оказывать давление не только на Ирак, жестко привязывая его новых лидеров к экономическим и политическим интересам Запада, но и на Исламскую Республику Иран и Сирию, которые достаточно резко выступают против политического курса, проводимого как западными государствами, так и транснациональными корпорациями.

Таким образом, проблема разделенных народов в международно-политических процессах представляется в качестве одного из фундаментальных вопросов, от решения которого зависит стабильность как межгосударственных контактов, так и стабильность международных организаций. В сложившихся условиях мировое сообщество вынуждено будет активизировать свои усилия, направленные на урегулирование конфликтных ситуаций с участием разделенных народов и на дальнейшее развитие институтов трансграничного сотрудничества, в рамках которых будут сформированы оптимальные условия для полноценного развития этнических групп, разделенных государственными границами.

Социокультурное измерение

Исходя из сказанного выше, можно сделать вывод о том, что разделенность этнического пространства определенных этнических групп не могла не повлиять на состояние их культуры в широком смысле этого слова, их идентичность, структуру их социальных институтов, интенсивность религиозных переживаний. Представляется оправданным предположение о том, что невозможность институциализации этничности данных народов в рамках собственного суверенного государства и вызванные этим сложности в сфере воспроизводства оригинальных культурных ценностей стимулировали формирование специфических механизмов защиты этнической культуры разделенных этнических групп и обеспечения сплоченности этнической общности, интегрированности ее этнического пространства даже в условиях отсутствия собственного политического пространства и враждебного иноэтничного окружения, препятствующего реализации ирредентистских устремлений данной категории этносов.

Одним из таких механизмов, по мнению автора, является специфическая организация религиозной жизни этноса, позволяющая максимально приблизить религиозную идеологию к идеологии ирредентистского национализма, обеспечив тем самым широкую поддержку соответствующих политических идей со стороны массы верующих. Факты, подтверждающие справедливость выдвинутого нами тезиса, можно обнаружить практически в любом регионе, где разделенные народы играют серьезную роль в определении направлений развития этнополитических процессов.

Репрезентативным примером может стать религиозная католическая идеология баскских националистов, положения которой были разработаны еще основателем баскского движения С. Арана. Сильные элементы католической идеологии присутствуют в лозунгах и политической программе старейшей партии Страны Басков – Баскской национальной партии (БНП), даже девиз которой («Бог и старый закон») свидетельствует, по мнению Г. Волковой, «о преобладании религиозных начал над социально-политическими в основополагающих установках баскских националистов», что позволяет распространять идеи партии в среде католического клира Басконии, который, в свою очередь, способен транслировать их в массы приверженцев этой религии в районах компактного проживания басков. С Г. Волковой согласны и другие российские ученые, утверждающие, что «на официальном уровне БНП заявляет о сочетании религиозных и светских моделей. Однако в реальности этой партии христианская мораль не только выступает на первый план, но и активно проповедуются принципы христианской демократии…»[27].

Примечателен тот факт, что большинство басков-католиков, поддерживающих партию, не признает решений Ватиканского собора 1960-х гг., который одобрил весьма умеренную позицию католической церкви в социальной сфере, что дает БНП благоприятную возможность выдвижения «беспроигрышных» лозунгов социального характера, укрепляющих и расширяющих электоральное поле партии и, соответственно, способствующих росту популярности ее идей в этнополитической области. Помимо социального фактора, в организации религиозно-политической деятельности баскских националистов используется фактор исторический, а именно – активное распространение тезиса о принадлежности к баскской этнической группе Игнатия Лойолы, известного католического деятеля и основателя орден иезуитов[28].

Механизмы совмещения религиозных лозунгов с политическими требованиями в деятельности сторонников идеи самоопределения басков в рамках собственного государства могут считаться эффективными. Свидетельством этого может быть факт активной поддержки испанскими священниками протеста басков, выступавших против намерений официального Мадрида запретить партию Батасуна, представлявшую собой крыло радикальной баскской организации ЭТА. Епископат Страны Басков и поддержавшие его священники объявили политику испанского правительства непродуманной и антидемократической, способной еще больше дестабилизировать ситуацию в этой части страны[29]. По мнению ряда экспертов, эти выступления способствовали как перегруппировке политических сил внутри Басконии, так и смене правящей партии в Испании в целом (2003 г.).

Необходимо отметить, что использование идеологии католицизма в процессе партийного строительства помогло ирредентистски настроенным политическим силам Страны Басков обеспечить и элементарную международную поддержку своей деятельности, свидетельством чего является, в частности, заявление Ватикана о невмешательстве в религиозно-политическую борьбу баскских националистов, а также достаточно широкие связи старейшей партии Басконии, БНП, с христианскими демократическими силами в Германии, США и Латинской Америке, поддерживаемые в том числе с помощью Международного союза христиан-демократов, создание которого было инициировано опять-таки лидерами баскских националистов[30].

Таким образом, специфика политической организации религиозной жизни разделенных басков выразилась в активном использовании заинтересованными социальными силами конфессионального фактора в процессе строительства и развития политических партий националистического характера, апеллирующих к адептам католицизма как внутри Испании, так и в других странах.

Другой сценарий воздействия конфессионального фактора на культуру, идентичность и политическую практику разделенной этнической группы демонстрирует пример армян, разделенных до геноцида 1915 г. между Российской и Османской империями. Данный этнос в условиях разделенности своего этнического пространства сформировал специфический тип церковной организации, который может быть обозначен, по остроумному замечанию российского журналиста и историка к. Х1Х – н. ХХ вв. В. Л. Величко, как «подпольная теократия»[31].

Данный способ организации религиозной жизни армян-монофизитов, достаточно замкнутый и труднодоступный для контроля извне, позволил им не только сохранить свою этническую идентичность и основные элементы традиционной этнической культуры, но и сформировать материальные и организационные предпосылки для их воспроизводства, несмотря на сложность условий и враждебное иноэтничное и иноконфессиональное окружение. В качестве материальной предпосылки развития армянской культуры в условиях разделенности территории компактного проживания данной этнической группы выступало церковное имущество, а организационные предпосылки выражались в существовании более или менее упорядоченной системы образовательных учреждений, функционировавших при церквях и монастырях[32]. Другими словами, церковная организация в некоторой степени заменила армянам систему государственных институтов и стала своеобразным носителем государственной идеи, одной из составляющих которой являлось восстановление армянской государственности при поддержке великих держав и, в первую очередь России, позиционировавшей себя в качестве защитника христиан на Ближнем Востоке[33].

Факты, свидетельствующие о значительном влиянии духовенства на армянское население, о его способности к мобилизации масс для достижения политических, в том числе ирредентистских целей, содержатся в руде все того же В. Л. Величко, который писал о том, что переселение армянских священников из Персии и Османской империи в российское Закавказье стимулировало переселение десятков тысяч представителей их паствы, что в свою очередь стимулировало активизацию армянской элиты и усиление в ее среде ирредентистских настроений[34].

Значительный интерес с точки зрения понимания роли конфессионального фактора в сохранении социокультрных особенностей разделенных этических групп и их адаптации к политическим устремлениям элиты представляет пример курдов, который демонстрирует самые различные варианты сохранения и развития идентичности в сложных условиях, когда правительства разделяющих государств либо вообще отрицают существование курдской проблемы (Турция), либо проводят репрессивную политику для противодействия ирредентистским проектам лидеров этого народа.

Одним из специфических конфессиональных механизмов такого рода является функционирование достаточно крупных и закрытых курдских общностей, основанных на сочетании народных верований данного этноса с исламской традицией. Пожалуй, наиболее влиятельной из таких общностей является «Ахл-и хакк» (люди истины), в которую входят представители многих курдских племен, расселенных в иранской и иракской частях Курдистана. Как отмечают специалисты, это сообщество является исключительно замкнутым, членство в нем скрывается от окружающих. Культ ахл-и хакк основан на почитании локально-этнических божеств[35], что стимулирует развитие курдской традиционной культуры и идентичности у адептов этого учения, которое, в свою очередь, позволяет обеспечить единство этнического пространства курдского народа даже в условиях его разделенности между различными, зачастую противостоящими друг другу государствами. Организационный потенциал сообщества, как представляется, может способствовать реализации целей не только этнокультурного, но и политического характера, а до сих пор сохраняющиеся исламские черты учения «людей истины» позволяют им не «выпадать» из конфессионального ландшафта Ближнего Востока, что исключительно важно в условиях, когда большинство курдов является мусульманами и может выступать под соответствующими лозунгами, как уже неоднократно случалось в истории[36].

Сплоченность отдельных частей разделенного курдского этноса достигается помимо этого и с помощью системы суфийских институтов, интегрирующая роль которых проявляется даже в периоды упадка светских властей вследствие как внутри-, так и внешнеполитических причин. По мнению целого ряда ведущих специалистов, «суфизм сумел повсеместно возродить и развить духовные ресурсы мусульманской общины и объединить ее членов системой братств… Таким образом суфизм дополнил шариат в качестве принципа социального единения и порядка»[37], что позволяет курдам не только сохранять свои традиционные ценности, но и обеспечивать преемственность политических идей и отчасти лидерства.

Показателем значительных организационных и идеологических возможностей суфийских братств в курдской среде является, на наш взгляд, пример халидийского направления накшбандийи, пользующегося популярностью в большом количестве районов, населенных различными курдскими племенами, и основанного известным курдским ученым суфием Халидом Багдади (XIX век). По мнению экспертов, халидийя является самым влиятельным братством в Курдистане, контролировавшим в свое время настроения курдов, как в Османской империи, так и в Иране, что неоднократно проявлялось во время курдских восстаний, в том числе таких крупных, как восстание Обейдуллы в 1880 г. Специалисты указывают на то, что халидийя сохранила свое влияние на политическую активность курдских лидеров и после того, как Османская империя разрушилась, а Турия стала светской республикой в которой по инициативе М. Кемаля была запрещена деятельность всех суфийских орденов[38].

Высокий уровень устойчивости суфийских институтов и идеологии в курдской среде объясняется во многом сохранением трибальной организации курдского общества, которая хотя и консервировала традиционную культуру, укрепляя до некоторой степени и общекурдскую идентичность, в то же самое время предопределяла обилие межплеменных конфликтов, которые служат благоприятной почвой для активности суфийских шейхов, выступающих в качестве посредников между сторонами конфликта, компенсируя таким образом негативные последствия племенного партикуляризма и опять-таки укрепляя солидарность курдов[39].

Одной из оригинальных социокультурных характеристик, присущих разделенным этническим группам, по мнению автора, можно считать более высокий уровень сплоченности их диаспоральных сообществ по сравнению со сплоченностью политических сил в традиционных местах их компактного проживания. Данная характеристика присуща практически любой этнической группе, разделенной государственными границами, т.к. в ее недрах неизбежно существуют и действуют самые различные политические силы, развивающиеся в разных условиях, на территориях соседних, но, тем не менее, разных государств и предлагающие свои, зачастую противоречащие друг другу проекты решения тех или иных проблем. Как правило, диаспоры в значительной степени оторваны от этой партикуляристской атмосферы, что способствует их большей сплоченности, формированию внутри них эффективных механизмов, способствующих налаживанию взаимопонимания, позволяющего решать спорные вопросы, имеющие отношение к судьбе той или иной разделенной этнической группы в целом.

Показательным в данном случае может считаться пример курдской диаспоры, представители которой в значительной степени сумели преодолеть племенной и партийный партикуляризм, образно говоря – найти общий язык, как в своей среде, так и во взаимоотношениях с принимающим обществом, выступить против конфликтов между различными партиями и организациями в Курдистане и сконцентрироваться на общенациональных интересах[40]. Относительно высокий уровень сплоченности курдской диаспоры позволил повысить эффективность ее пропагандистской деятельности, привлечь к курдской проблеме внимание не только общественности, но и представителей органов исполнительной и законодательной власти в целом ряде стран, сформировать устойчивый имидж курдского движения как солидной политической силы, способной в том числе стабилизировать ситуацию в регионе Ближнего и Среднего Востока и стать дополнительным инструментом воздействия на политику стран региона для удержания их в русле интересов стран Европы и США. Для курдской диаспоры характерен, как правило, высокий уровень общественно-политического сознания, высокая степень осознания потребностей и политических интересов курдского народа в целом, прочная общекурдская идентичность и, по крайней мере, на первый взгляд, минимальная степень сохранности в сознании ее членов племенных различий.

Примечания:

[1] См. например: Ethnic Conflict and Regional Instability: Implications for US Policy and Army Roles and Missions. Strategic Studies Institute, US Government Printing Office, 1994.

[2] См. например: Minorities at Risk. A global View of Ethnopolitical Conflicts. Washington, D.C., 1993; Ерохин А. М. Этнополитические аспекты трансформации российского общества. – М., 2003.

[3] Исключение, по нашему мнению, составляет работа Т. В. Полосковой «Современные диаспоры: внутриполитические и международные аспекты», а также ряд других работ.

[4] См. например: Волкова Г. Испания: демократия vs. терроризм // Космополис. № 1(3). Весна 2003; Черкасова Е. Страна басков: терроризм и борьба за самоопределение // Мировая экономика и международные отношения. №10. Октябрь 2002; Халфин Н. Борьба за Курдистан (Курдский вопрос в международных отношениях XIX в.). – М., 1963 и т. д.

[5] Данное определение можно вывести на основе таких известных работ, как: Gavan S. Kurdistan: Divided nation of the Middle East. L., 1958; Safrastian A. Kurds and Kurdistan. L., 1948.

[6] Полоскова Т. Современные диаспоры: внутриполитические и международные аспекты. – М.: «Научная книга», 2002. С. 5.

[7] Minorities at Risk. A global View of Ethnopolitical Conflicts. Washington, D.C., 1993

[8] Определения терминов «этнические меньшинства» и «диаспоры» см. например: Садохин А. П. Этнология. Учебное пособие. – М., 2001. С. 211, 251; Левин З. И. Менталитет диаспоры. М., 2001. С. 5.

[9] Сикевич З. В. Социология и психология национальных отношений. СПб., 1999. С. 29.

[10] См. например: Лазарев М. С. Новые тенденции в курдском национализме // Национализм и фундаментализм на Ближнем Востоке. – М., 1999. С. 65.

[11] См. например: Волкова Г. Испания: демократия vs. терроризм//Космополис. № 1(3). Весна 2003. С. 76–77.

[12] См. например: Халфин Н. Борьба за Курдистан (Курдский вопрос в международных отношениях XIX в.). – М., 1963.

[13] Там же.

[14] См. например: Лазарев М. С. Империализм и курдский вопрос (1917–1923). – М.: «Наука», 1989. С. 202.

[15] См. например: Генис В. Красная Персия. М.: МНПИ, 2000; Балашов Ю. А. Судьбы разделенных народов и ближневосточная политика Коминтерна в 1920-х гг. // VII чтения памяти профессора Н. П. Соколова. – Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 2000.

[16] Альтерматт У. Этнонационализм в Европе. – М., 2000. С. 82,89.

[17] Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. – М.: «Гея», 1996. С.308-313.

[18] См. например: Мгои Ш. Южный Курдистан. Тернистый путь к свободе// Азия и Африка сегодня. № 8. 1998. С. 28.

[19] Там же. С. 30.

[20] Габдуллин И. Р. К вопросу об этносословной эволюции тюркского населения Уфимского уезда в XVII-XIX вв.//Единство татарской нации. – Казань, 2000.

[21] Ерохин А. М. Этнополитические аспекты трансформации российского общества. – М., 2003. С. 159–161.

[22] Там же. См. также: Рязанцев В. С. Миграция ногайцев в зеркале этнополитической ситуации в Ставрополье // Этнические проблемы современности. Вып. 5. Проблемы гармонизации межэтнических отношений в регионе. Ставрополь, 1999. С. 119.

[23] Ерохин А. М. Ук. соч. С. 226.

[24] Об этнополитическом менеджменте см.: Соловьев Э. Г. Проблемы этнополитического менеджмента в современной мировой политике//Современные международные отношения: этнополитический контекст. – М. – Н. Новгород, 2003. С.113–123.

[25] См. например: Проблемы пограничной политики государства и пути их решения. М., 2001.

[26] Гасратян М. А. Курдская проблема в Турции. – М.: ИВ РАН, 2001. С. 176–177.

[27] Волкова Г. Испания: демократия vs. терроризм//Космополис. № 1(3). Весна 2003. С. 77; Ландбассо Ангуло А., Коновалов А. Терроризм и этнополитические конфликты. Книга 1. Из истории Страны Басков. С. 296-297.

[28] Орден иезуитов. Правда и вымысел. М., 2004. С. 23.

[29] Ландбассо Ангуло А., Коновалов А. Терроризм и этнополитические конфликты. Книга 1. Из истории Страны Басков. С. 296-297.

[30] Там же. С. 249.

[31] Величко В. Л. Кавказ: русское дело и межплеменные вопросы. М., 2003. С. 58.

[32] Там же. С. 92, 96.

[33] Там же. С. 69, 70.

[34] Там же. С. 71.

[35] См. например: Рашид Р. С. «Люди истины» (Ахл-и хакк)//Традиционные мировоззрения у народов Передней Азии. – М., 1992. С. 111–132.

[36] См. например: Ушаков А. Феномен Ататюрка. Турецкий правитель, творец, диктатор. – М., 2002. С. 281–282.

[37] Кныш А. Д. Мусульманский мистицизм. – М. – СПб, 2004. С. 220.

[38] Там же. С. 259.

[39] Васильева Е. И. Мусульманский мистицизм и племенная солидарность как факторы традиционной идеологии в курдском обществе // Традиционные мировоззрения у народов Передней Азии. – М., 1992. С. 135.

[40] Гасратян М. А. Курдская проблема в Турции. – М., 2001. С. 154.

Ю. А. Балашов,

к. и. н., доцент ФМО ННГУ им. Н. И. Лобачевского

http://www.islamrf.ru/news/library/islam-world/4215