Ф.Х. Гутнов

Политогенез и генезис феодализма на Северном Кавказе

Одной из задач, стоявших перед советскими кавказоведами, было выявление характерных черт и главных особенностей т.н. "горского феодализма" (1). Успешное решение такой задачи предполагает наличие локальных обобщающих исследований по средневековой истории народов Кавказа. Таковых, однако, имелось крайне мало; кроме того, в историографии средневековой социальной истории горцев сложилась резкая диспропорция. Если работ, посвященных общественному строю народов Северного Кавказа XVIII - середины XIX вв., накопилось относительно много, то становление первых классовых обществ в регионе до сих пор изучено слабо. Проблема генезиса феодализма на Северном Кавказе по сути осталась нерешенной (2). Более того, был момент, когда средневековой историей кавказоведы практически не занимались. В 1964 г. на научной сессии "Итоги и задачи изучения генезиса феодализма у народов СССР" А.К. Джанаев с сожалением отмечал: "у нас (на Северном Кавказе - Ф.Г.) на местах историей народов феодальной поры почти перестали заниматься" (3). Со второй половины 70-х гг. положение стало медленно меняться. Но проведенный на рубеже 70-80-х гг. обмен мнениями продемонстрировал существование принципиальных разногласий о времени генезиса феодализма у горских народов. Если одни исследователи формирование феодализма, например в Дагестане, относили к V - X вв., то другие полагали, что этот процесс в регионе в целом вообще не завершился и для характеристики докапиталистических горских обществ целесообразнее использовать понятия "дофеодальный", "протофеодальный" (4). По мнению третьих, проблема становления классовых отношений на Северном Кавказе не была поднята до уровня историко-социологических обобщений (5).

В вопросе о путях возникновения классового общества доминировала точка зрения о связи этого процесса с "разложением общины", появлением слоя частных собственников и созданием ими аппарата управления как орудия угнетения и подавления сопротивления эксплуатируемого населения. Традиционную точку зрения пытался оспорить Л.И. Лавров: "Экономическая мощь господствующего класса в средние века не всегда и не везде базировалась на землевладении. Немалую роль играли военные трофеи, торговые пошлины /на важных путях и в торговых городах/ и особенно дань... предстоит разобраться: позволяют ли кавказские материалы считать, что земельная рента является непременной формой присвоения феодалами прибавочной стоимости, и не свидетельствуют ли они, что эксплуатация нередко принимала форму дани, не связанной с землепользованием и землевладением" (6). Это заключение, "прямо-таки ошеломляющее по своей четкости и категоричности" (7), было резко оспорено кавказоведами (8). Как представляется, специалисты просмотрели рациональное зерно в позиции Л.И. Лаврова - критику традиционного взгляда на генезис феодализма у горских народов. По мнению автора данной статьи, формирование раннеклассового общества на Северном Кавказе связано не с "разложением общины" /это понятие не применимо к раннему средневековью; община сохранялась долгое время, менялся лишь ее тип (модель)/, а с узурпацией общественно значимых /военно-/управленческих и культовых функций (9).

В целом, в деле определения специфики как политогенеза, так и горского феодализма осталось немало нерешенных задач. Так и не удалось достичь единства взглядов по вопросам о механизмах классообразования, формирования государства, становления и развития относительно крупного землевладения. Между тем, эволюция общественного строя народов данного региона представляет значительный интерес для выявления специфики политогенеза у горцев мира вообще. Следует также отметить, что кавказский материал, как никакой другой /Е.Н. Кушева, В.К. Гарданов (10)/, чрезвычайно важен для понимания общей проблемы генезиса феодализма. Все это требует "углубить изучение генезиса феодализма" у горских народов (11).

В исследовании данной темы имеются объективные трудности, ибо специалистам не удалось устранить различия в трактовке терминологии и характеристике форм ранних государств (12). До сих пор нет "истматовской модели феодализма" (13), нет ясности как в картине перехода от первобытности к классовому обществу, собственно феодализму, так и этапов этого перехода.

Ситуация усугубляется тем обстоятельством, что в последние годы отечественная наука находится в "состоянии брожения", налицо "всеобщее недовольство всеми и всем на фоне дискредитации и распада господствующей парадигмы и острой жажды обновления" (14). Очевидно, что "полной унификации понятийно-терминологического аппарата в ближайшие годы вряд ли следует ожидать" (15). Это вынуждает нас в первую очередь определить собcтвенную трактовку основных терминов и понятий, которыми мы будем в дальнейшем оперировать.

По разному понимают специалисты позднепотестарную организацию, именуемую вождеством. Одни определяют вождество как политию (от древнегреческого слова со значением "политическое устройство"), "которая централизованно организует население региона, исчисляемое тысячами" (16), другие понимают его как "классическое племя", взятое в его социально-политическом аспекте (17), третьи, напротив, исключают племя из ряда централизованных единиц социально-политической интеграции, считая, что "вождества различного уровня сложности" образуют ряд "промежуточных форм, которые ... постепенно развивались из эгалитарных обществ и предшествовали ... примитивным государствам" (18), четвертые вождество трактуют как форму "социально-экономической организации и организации власти в эпоху далеко зашедшего разложения первобытного общества" (19).

Суммируя различные точки зрения, высказанные в мировой науке на сущность вождества, Н.Н. Крадин получил следующую дефиницию чифдома: "специфическая форма социополитической организации позднепервобытного общества, которая, с одной стороны, характеризуется как система, имеющая тенденции к интеграции путем политической централизации, наличием единой редистрибутивной экономики, единой идеологии и т.д., а с другой стороны, как система, имеющая тенденции к внутренней дифференциации, посредством специализации труда (в том числе управленческого), к отстранению непосредственных производителей от управления обществом, формированию элитарной и народной культуры" (20).

Специалисты отметили сложность при определении границ между вождеством и государством (21), а также сохранившиеся неясности с этим институтом. Признавая оправданность выделения такого рода социально-потестарной структуры, некоторые историки задаются вопросом: насколько универсально распространение вождества (чифдома), какова его историческая оценка, каков размер его территориальных границ. "Не слишком удачен и сам термин - как прямое заимствование из английского, так и тяжеловесная калька с него" (22).

В данной работе позднепотестарное /стратифицированное - по терминологии М. Фрида (23)/ общество или вождество будет также называться чифдомом. В отечественной литературе вождество одним из первых наиболее подробно проанализировал Л.С. Васильев (24). С поправками Л.Е. Куббеля (25) под чифдомом понимается основанная на нормах генеалогического родства, знакомая с социальным и имущественным неравенством, разделением труда и обменом деятельностью, с имевшей тенденцию к сакрализации властью позднепотестарная структура, главной функцией которой являлась административно-экономическая, отражавшая объективные потребности усложнявшегося коллектива. Чифдом являл собой тот этап, на котором правитель из слуги общества начинал становиться его господином.

Возрастание значения военной деятельности в позднепотестарных обществах обусловило появление военно-иерархических структур, служивших одним из самых распространенных и действенных механизмов, посредством которых осуществлялась институализация власти. Война все более превращалась в постоянный промысел. В связи с этим большое значение приобретает анализ институтов военных лидеров, вождей. При всей близости последних терминов, между ними имеется разница. Лидерами или предводителями называются лица, занимавшие руководящий неформальный пост, достигшие его благодаря личным качествам и успехам. Термин вождь применяется лишь к лидерам, которые занимали фиксированную должность по наследственному или псевдонаследственному праву (26). Собственно, процесс постепенного превращения лидера в вождя и составляет, по Л.Е. Куббелю (27), процесс институализации власти в самом обобщенном виде.

И, наконец, термин государство. В настоящее время существуют два наиболее популярных подхода к государству. Для марксистов в государстве основная черта - насилие, с помощью которого элита эксплуатирует народ. Неоэволюционисты, понимая государственность как определенный уровень социокультурной интеграции, акцентируют внимание на позитивных регулирующих факторах власти (28). П.Л. Белков (29), анализируя марксистскую и веберианскую концепцию государства, приходит к выводу, что обе имеют общий знаменатель - "насилие". Вместе с тем автор подчеркивает, что "в науке, по крайней мере на операциональном уровне, вообще не существует определений государства", т.к. на деле они "оказываются более или менее подробными списками институтов государства". Отсюда стремление П.Л. Белкова разграничить понятия "государство" и "институт государства"; в конечном итоге, по его мнению, первым термином следует обозначить "средства буржуазного управления".

Под термином государство здесь и далее понимается основной институт власти в классовом обществе, ядро его политической системы. Принципиальная грань между потестарной организацией, обеспечивающей функционирование доклассового общества, и государством, функция которого - обеспечить сохранность классовой структуры общества и привилегий меньшинства, заключается в характере власти (30).

Для выяснения конкретного механизма классообразования необходим анализ традиционных общественных институтов - своеобразных лабораторий "исторического процесса, в которых элементы" уходящих социальных структур вплетаются в элементы новых, "поэтому их рассмотрение помогает вскрыть основные тенденции развития" (31). В этой связи большой интерес представляет институт дружины, /военных/ лидеров, роль власти /потестарных функций/ в создании первичных классово-государственных структур (32). Особая роль в утверждении социального статуса лидеров (а позже - вождей) принадлежала походам. Общее название похода в осетинском - балц; наиболее древнее значение - "военная экспедиция", "поездка за добычей". Восходит к древнеир. barti "поездка верхом". В ближайшей связи с балц находится слово бал "(военная) партия"; так именовался отряд или группа воинов, отправлявшихся в совместное предприятие. Каждый из участников такого похода назывался амбал "товарищ" (первоначально "товарищ по походу"). По составу и значению близко к русскому со-ратник . Специальный термин существовал для обозначения предводителя похода - балхон (33); его этимологическое значение - "созывающий (хон) партию или группу (бал)" - указывает на то, что лидером отряда становился инициатор похода. Отголоски этого явления на Северном Кавказе прослеживаются по материалам XIX в. Так, в цезских селениях организатор набега обязывался или содержать отряд до начала выступления, или устраивать для его участников одноразовое угощение, после чего получал права предводителя (34).

Из примеров более ранних эпох интересно описание Лукиана сбора "скифских" воинов для частного набега. Организатор набега приносил в жертву быка и садился на шкуру. Любой желающий брал мясо и, став ногой на шкуру, обещал доставить (по своим возможностям): наиболее знатные - тяжеловооруженных всадников, люди состоятельные - нескольких воинов со своими припасами, бедные могли предложить лишь свои услуги (35). В таких отрядах собирались воины из различных родов и даже племен, поэтому основным принципом организации такого войска был не родоплеменной, а принцип личных отношений предводителя и воинов. Из подобных временных объединений постепенно формировались дружины, группировавшиеся вокруг наиболее удачливых предводителей (36).

Профессиональные конные воины имели особый социальный статус. Привилегированное положение дружинников на Северном Кавказе во второй половине I-го тысячелетия фиксируется по археологическому материалу. В аланских могильниках VI -IX вв. обнаружены захоронения воинов. На территории Северной Осетии погребения воинов открыты в Чми, Балте, Кобани, Лаце, Карца, Санибе, Нижней Рутхе, Галиате и др. Оружие обнаружено не во всех мужских погребениях. Многие или лишены его, или представлены только ножом. Сабли, копье, панцирь, костяки лошадей, конский убор - находки редкие и неизменно связанные с богатством остального инвентаря. По мнению археологов, топорики, ножи, наконечники стрел сопровождали захоронения рядовых воинов. Сабли, очевидно, принадлежали имущим лицам, составлявшим конную дружину (37).

В Агачкалинском /VI-X вв./ и Бежитинском /VIII-X вв./ могильниках на территории Дагестана обнаружены захоронения знатных воинов в сопровождении коней, большого количества конского снаряжения, наконечников копий и стрел, сабель, шлемов. Все это справедливо рассматривается как свидетельство принадлежности погребений конным воинам, представителям дружины (38). Ибн-Рустэ оставил интересное описание дружинников в Серире: некоторые воины с копьями "садятся на коней и облачаются в панцири /джашуан/ и кольчуги" (39).

Среди дружинников Северного Кавказа в рассматриваемый период уже существовала определенная иерархия. Так, наиболее богатые погребения аланских воинов-аристократов отличаются многообразием форм украшений, предметов вооружения, изделий из золота и серебра, стеклянной посуды, костей домашних животных и т.д. Например, среди катакомб Чми катакомба № 11 особо выделяется наличием в могиле двух ниш и черепа лошади, богатством сопровождающего инвентаря: украшенный золотом меч, стеклянная и деревянная посуда, другие социально маркирующие предметы. Все эти отличия С.С. Куссаева справедливо относила "за счет имущественного или социального неравенства" (40) в социуме, оставившего данный могильник.

Высший слой аланской военной аристократии /аналогичный хазарским тарханам/ еще в V в. назывался багатарами. Следующая прослойка обозначалась одним из ранних аланских полувоенных, полусословных терминов - алдар. Восходит к периоду военной иерархии и первоначально обозначал не более как "военный предводитель". Причем, имелся ввиду военный предводитель средней руки. Не случайно в венгерском, заимствованном у алан, означает "начальник охраны", "начальник сотни". А у монголов, также воспринявших его у алан, получил значение "/военная/ слава" (41). Наконец, следует помнить о существовании прослойки конных воинов, живших, главным образом, крестьянским трудом и почти ничем не отличавшихся от рядовых общинников.

VI-VII вв. на Северном Кавказе ознаменовались серьезными социальными переменами во многих социумах. Согласно Баладзори, в Дагестане "выбрал Ануширван царей и назначил их, предоставив каждому из них шахство над отдельной областью... и заключил с ними мир, обязав платить ему подати" (42). Некоторые историки полагали, что это свидетельство "возникновения феодального государства". На наш взгляд, в данном случае речь скорее идет о существовании в Дагестане VI в. налога /для уплаты дани завоевателям/, но не ренты; во главе дагестанских ЭСО того времени стояли "правители" (43), а не "цари" в позднейшем значении термина. В VI-VII вв. в Северном Дагестане архаические институты управления перерождаются в единоличную власть военно-политического вождя конфедерации (44).

На рубеже 40-50-х гг. VI в. социальный переворот произошел у западных алан; в результате старая родоплеменная знать ("соцарствующие" архонты) была отстранена от управления. Византийские источники неоднократно упоминают независимого правителя ("главу", "повелителя") Саросия. Впервые он упоминается при описании событий на Кавказе в 558 г. Последний раз о нем говорит Феофан в рассказе о военных действиях в регионе в 571-572 гг. Исследователи обоснованно видят в нем главу западноаланской конфедерации, а в имени видят титул сар-и-ос "глава осов" (45).

Острый конфликт между родовой ("князья страны") и военной аристократией ("тот, кто одерживал победы на войне") наблюдался в среде тюркской общности в 20-х гг. VII в. Конфликт разрешился компромиссом: глава военной аристократии ("хазар-тархан") сохранил свое положение, но верховная власть закрепилась за сакрализованным родом Ашина, представителя которого около 630 г. провозгласили каганом хазар (46).

В конце VII в. острый конфликт потряс союз гуннских племен. Глава военной аристократии Алп-Илитвер (алп - "герой", "богатырь", "великий исполин") во главе своих сторонников вышел из повиновения жрецам, лишил их приношений и жертв; а затем "жрецов и главных кудесников" и вовсе заключил в оковы и предал суду. В отношении Алп-Илитвера Моисей Каганкатваци употребляет разнообразные термины: "полководец и великий князь гуннов", "каган", "великий князь", "высокопрестольный князь". Его власть распространялась по существу на все сферы жизни гуннов. "Великий князь" начинал войну и нередко сам возглавлял войска, вел переговоры и заключал союзы с правителями других обществ. В его руках сосредоточились полномочия верховного суда и карающие функции (47).

В Оногуро-Булгарской конфедерации один из аристократов Кубрат с помощью Византии расправился с проаварской группировкой и попытался, правда, не совсем удачно, закрепить руководство конфедерацией за своим родом (48).

У мадьяр еще в начале IX в. "было семь племен, но архонта над собой, своего ли или чужого, они никогда не имели; были же у них некие воеводы...". В 30-е гг. IX в. "первым из вышеназванных" стал Леведия. Полагают, что между 840 и 880 гг. он стал сакральным главой союза мадьярских племен, попавших под власть хазар. В передаче Константина Багрянородного, каган предложил Леведии: "ты благороден, разумен, известен мужеством и первый среди" мадьяр, стань "архонтом своего народа и чтобы ты повиновался слову и велению нашему". Однако Леведия отказался: "Есть, впрочем, иной, помимо меня, воевода, называемый Алмуц и имеющий сына по имени Арпад". Мадьяры "предпочли, чтобы архонтом скорее оказался Арпад, чем отец его Алмуц, как более достойный, более желанный из-за его разума, рассудительности и мужества и способный к такой власти. Его-то и сделали архонтом, по обычаю... хазар подняв его на щите. До этого Арпада турки /мадьяры - Ф.Г./ никогда не имели другого архонта, и с тех пор и до сего дня они выдвигают архонта Туркии из этого рода" (49).

Таким образом, на всем Северном Кавказе события развивались почти по одному сценарию. Новая, военная по происхождению, аристократия стремилась к усилению и захвату власти в конфедерации. В борьбе со старой родоплеменной знатью военная аристократия опиралась на силу мировых религий и помощь соседних стран с развитой классовой структурой.

Объективные причины для обострения конфликта между слоями знати были. В тот период особенности понимания "царской" власти отражали скорее ритуально-магическую, нежели административно-политическую функцию первых "царей". Они "обеспечивали" процветание коллектива не столько управляя им, сколько выполняя строго регламентированные традицией ритуальные акты. Жизнь их превращалась в цепь тяжелых запретов; они все более отстранялись от управления, и реальная власть сосредотачивалась в других руках. В связи с этим привлекает внимание рассказ Феофана об аланском владыке-полководце начала VIII в. Итаксисе. Специалисты полагают, что Итаксис - титул, и сближают его с иранским титулом питиахш, обозначавшим "второго" царя. Учитывая значимость этой должности в структуре управления позднепотестарной Алании, остановимся на ней подробнее.

Прямых свидетельств об институте "второго царя" у алан мало - он упоминается лишь в древнеармянских источниках V в.: агиографической литературе (например, в "Житии Воскеанов") и "Истории Армении" Мовсеса Хоренаци. Этот вопрос помогают решить свидетельства по аналогичной проблеме у соседних этносов.

При Арташесе, отмечал Хоренаци, "второе место" в Армении занимал сын царя Артавазд (50). Институт "второго (после царя) лица" существовал и в древней Картли. Согласно Страбону, это лицо - "верховный судья и полководец" (51). Картлис цховреба во главе "царской" администрации ставит второе после царя лицо, бывшее главой над эриставами (военачальниками; начальниками областей) и правителем в центральной области государства - Шида-Картли. Такого положения "могли достичь лишь люди, стоявшие в близком родстве с царем" (52). Здесь же отметим, что древнегрузинские летописи рассказывают об аланских братьях-"царях" Базуке и Анбазуке, а фольклор осетин сохранил свидетельства того, что помимо старейшин, "до прихода баделятов дигорцы ... выбирали самых храбрых из них в качестве защитников и судей" (53) - прямая аналогия сообщению Аммиана Марцеллина о том, что аланы "судьями выбирают тех, которые отличаются долгое время на войне". По сути - все это свидетельства о "вторых царях".

Природу и сущность данного института помогают раскрыть материалы по структуре управления раннесредневековых социумов Северного Кавказа. Арабские авторы (54) единодушно отмечали "весьма странную", по определению М.И. Артамонова (55), структуру власти в каганате - своеобразное "двоевластие". Во главе хазар стоял каган, пользовавшийся большим почетом, но не принимавший участия в управлении. Реальная власть была сосредоточена в руках царя, именуемого источниками по разному: ильк (первый), иша, бек, малик, тархан-каган и т.д. Ибн-Даста, например, писал: царь хазар "называется Иша; верховный же государь у них - Хозар-Хакан. Но этот последний только по имени государь, действительная же власть принадлежит Иша, так как он относительно дел управления и распоряжения войсками занимает положение такого рода, что не дает ответа никому, кто бы стоял выше его" (56). По свидетельству Ибн-Фадлана, верховным правителем хазар являлся хакан, а его заместителем - бек. "Это тот, который предводительствует войсками и командует ими, управляет делами государства, руководит им, появляется (перед народом), совершает походы и ему изъявляют покорность находящиеся поблизости от него цари" (57). Аналогичную картину организации власти у хазар отметили Масуди и Ибн-Хаукаль (58). Ту же двойственную структуру верховной власти источники фиксируют у мадьяр (59).

Причину двойственной организации власти у алан, хазар, мадьяр и других народов Кавказа помогают вскрыть источники той поры. Так, согласно Масуди, хазары в случае неудачного похода, при засухе и т.д., приписывали "свое несчастье этому хакану", требовали у царя его смерти, утверждая: "его существование приносит нам вред" (60). По данным Ибн-Фадлана, каган правил 40 лет. "Если он переживал (хотя бы) на один день, то подданные и его приближенные уволят или убьют и скажут: у этого ум уже уменьшился и его суждение (стало) путаным (неясным)" (61).

С личностью сакрализованных правителей связывалось благополучие всего этноса, а все несчастья приписывались ослаблению его божественной силы. Это характерно не только для хазар, мадьяр или алан. Во многих обществах /по данным Н. Харузина, институт "второго царя" бытовал у многих народов мира на всех континентах (62)/ на определенной стадии развития "царя" (или жреца) воображение народа наделяло сверхъестественными способностями, и в соответствии с этими верованиями предполагалось, что ход природных явлений и жизнь коллектива в какой-то мере находились под его контролем. При этом исходили из того, что власть "царя" над природой, подданными, рабами и т.д. осуществлялась посредством волевых актов. Поэтому, если имели место засухи, голод, эпидемии, бури народ связывал эти напасти с преступным поведением "царя". За это его наказывали и даже убивали. В таком изменении поведения народа (от безоговорочного подчинения до лишения жизни) нет ничего непоследовательного. Напротив, он ведет себя совершенно логично. Если верховный правитель является воплощением божества, он должен хранить свой народ; если же он этого не делает, то он должен уступить место более способному преемнику (63).

К концу I тысячелетия во многих социумах Северного Кавказа военная аристократия потеснила старую знать. Ближайшее окружение правителей составляла дружина. Так, отборный отряд всадников имелся у хазар. По сведениям Ибн-Даста, царь хазар "в походы свои ходит с своим войсками. Воины его красивы собою. Когда войска эти выступают куда бы то ни было, то выступают в полном вооружении, с знаменами и копьями, одетые в прочные брони. Конное царское войско состоит из 10 000 всадников, как обязанных постоянною службою, находящихся на жалованьи царя, так выставляемых /как сказано/ людьми богатыми в виде повинности" (64). Масуди, сообщая о том, что "царь хазарский может иметь на жалованьи войска", выделяет "конную гвардию царя; они вооружены латами, касками и кольчугами; среди них есть вооруженные копьями, а также снабженные оружием наподобие мусульманского вооружения" (65).

Военно-служилая знать Дагестана в "Худуд-ал-Алам" представлена под разными терминами: тарханы, бактрики, ра'асы. Тарханы и бактрики, по предположению А.Р. Шихсаидова - предводители небольших военных отрядов, десятков или сотен. Ра'асы - близкие к "царю" представители военно-служилой знати (66).

Укрепление позиций военной аристократии в аланском обществе привело в VIII в. к возникновению дружинного культа. Показателем этого служат амулеты в виде коня и всадника - скорее всего символы "царской дружины - аланской гвардии". Они составляют примерно 15% всех найденных в северокавказских древностях амулетов и встречены в 10% комплексов, содержавших таковые (67).

С VIII в. начинается завершающий этап политогенеза у алан, приведший к образованию в начале X в. раннеклассового общества. Верховная власть в нем сосредоточилась в руках высшего слоя военной аристократии - багатаров. Согласно Ибн-Рустэ, "царь алан называется Б.гайр, каковое (имя) прилагается к каждому из их царей". Данный титул изначально применялся по отношению к полководцам, но с течением времени он получил новый оттенок и некоторое время применялся также в отношении царей Алании. Таким способом, как нам представляется, аланские цари указывали на свою связь с определенным типом знати - военной аристократией. Одновременно царь алан носил заимствованный у хазар титул кэркундедж (68). Иными словами, он являлся носителем и военной, и гражданской власти. То же самое можно сказать и в отношении эмиров Северо-Восточного Кавказа. Термин эмир, в Дагестане известный с конца VIII в., обозначал носителей то военной, то гражданской власти, то объединял эти функции в одном лице (69). Средний слой аланских дружинников периода военной иерархии - алдары - в предмонгольскую эпоху превратились в особое сословие знати; возможно уже в ту пору оно стало переводиться как "князь".

Как видно, одним из существенных факторов классообразования у народов Северного Кавказа являлось исполнение функций /военного/ руководства, что некоторые исследователи обозначают понятием "власть-собственность" (70). Другой важной общественной функцией, служившей источником формирования господствующего класса, являлось исполнение культовых обрядов. Отчетливо это прослеживается по материалам более поздней эпохи.

По фамильным преданиям нарских феодалов Хетагуровых, "нет никакого намека на то, чтобы Хетаг отличался военными доблестями или участвовал в походах или сражениях". Все редакции предания связывают Хетага со священной рощей, в которой находилось капище в честь святого Георгия (71). В 1850 г. Н.Берзенов опубликовал вариант предания, записанный им в Алагирском ущелье. Информатор уверял этнографа /причем, по словам рассказчика, поверье "было истиннее самой истины" (72)/ в том, Хетаг - "чудный святой", мог считать звезды, знал их все наперечет, предвещал бедствия, предугадывал смерть не только людей, но и животных. "Одним словом, знал причину и конец вещей" (73). Все вместе взятое склоняет к мысли, что в формировании привилегий этого рода существенную роль сыграли культовые обязанности.

Аварских нуцалов исторические предания выводят от местных языческих служителей (74). По устной традиции адыгских народов, в древности из среды православного духовенства "произошли многие дворянские роды" (75). С распространением ислама значительной фигурой во многих горских обществах стал кадий. Так, во главе каждого из 5 союзов сельских общин, входивших в Акуша-Дарго, стояли кадии, обладавшие не только духовной, но и светской властью. В свою очередь, эти кадии подчинялись главному акушинскому кадию. Последний передавал власть по наследству членам своего тухума. В период военной опасности главный кадий Акуша-Дарго становился военачальником. Он являлся крупным землевладельцем, обладателем больших стад крупного рогатого скота (76). В определенной зависимости от акушинского кадия находился и Сюргинский союз сельских общин. По показаниям представителей даргинских обществ сословно-поземельной комиссии, прежде каждое селение Сюрга ежегодно давало акушинскому кадию "по одному быку" (77). В других обществах Дагестана кадии также играли важную роль. В Сюргинском и Цудахарском союзах сельских общин власть кадиев была наследственной. Они получали различные поборы в дни свадеб, похорон, при разделе имущества крестьян, часть зяката, имели много земель и скота. Земли от общин получало духовенство почти во всех джамаатах (78).

По свидетельству отдельных документов, в XVIII - середине XIX вв. чеченские аулы управлялись старейшинами при участии кадия. В некоторых горных аулах служителям нового культа удалось потеснить старейшин и сосредоточить в своих руках всю полноту власти (79).

Таким образом, занятие важных общественных должностей способствовало имущественному благосостоянию и в то же время служило самой прочной его гарантией. Усложнение социальных структур и производственных процессов приводили к обособлению организационно-управленческой деятельности от производственной. Расходы, которые община поначалу лишь эпизодически несла на содержание лиц, занятых организационно-управленческими функциями, постепенно превращались в фиксированный налог или даже становились формой эксплуатации. Следовательно, из двух возможных вариантов складывания классового общества: или путем непосредственного отчуждения прибавочного продукта, или путем монополизации общественной должностной функции, для народов Северного Кавказа характерен второй путь.

Одной из особенностей средневековой истории горцев, как отмечалось выше, является разница в темпах общественного развития, асинхронность политогенеза. На рубеже I-II тысячелетий раннеклассовые отношения утвердились в равнинной и предгорной зонах (80).

На политической карте Дагестана к VIII в. появилось несколько ранних государственных объединений - "царства" Лакз, Табасаран, Сарир, Кайтаг, Гумик и др. По справедливому замечанию А.П. Новосельцева, "ситуация здесь была сложная и для нас не совсем ясная ввиду фрагментарности и известной противоречивости источников". Наиболее полный список восточно-кавказских владетелей этого времени привел Баладзори. Он назвал хакана гор (он же "сахиб ас-сарир"), филан-шаха, табасаран-шаха, "царя Лакза", "царя Маската", лейран-шаха, правителя Зирехгерана (Кубачи) и др. Согласно Ибн аль-Факиху, в этих районах было 13 "стран" ("мамалик"), среди них - страна "сахиб ас-сарир" и Арран, первая страна Армении. Видимо, Албания на севере смыкалась с независимыми горными владениями "при верховной власти Сасанидского Ирана, которую унаследовали арабы" (81). Укреплению позиций местной знати содействовали мероприятия арабов. О типологии же этих обществ "до выявления господствовавших там форм эксплуатации говорить нельзя" (82), хотя некоторые историки Дагестана полагают, что в вышеназванных социумах "переход к развитому феодализму имел место в X-XI вв." (83).

Дальнейшее развитие получила социальная система хазар; ее эволюция в сторону раннеклассового общества требовала реорганизации структуры управления, а также идеологического обоснования перемен. В начале IX в. глава хазар Обадий провел с этой целью ряд реформ. В памятниках еврейско-хазарской переписки он изображается как "человек праведный и справедливый. Он поправил /обновил/ царство и укрепил веру согласно закону и правилу. Он выстроил дома собрания /синагоги/ и дома ученых /школы/ и собрал множество мудрецов израильских, дав им много серебра и золота, и они объяснили ему 24 книги (священного писания)..." (84).

В этой характеристике Обадий предстает реформатором. По предположению М.И. Артамонова, Обадий был тем беком, который стал первым хазарским царем и низвел роль кагана до положения сакрального владыки. Перемены в структуре управления подкреплялись идеологическими методами - путем утверждения высокого статуса новой религии. С этого времени иудейство из вероисповедания одного из знатных хазарских родов превратилось в религию аристократической элиты - царей, каганов и их окружения. Утверждение власти царя протекало в ожесточенной борьбе, принявшей характер "гражданской войны". Она шла из-за власти: "первая власть одержала верх" /Константин Багрянородный/, следовательно, борьба шла между сторонниками Обадия и его противниками из числа знати, недовольных сужением, а то и ликвидацией их прерогатив. Опираясь на иудаизм, сторонники царя преследовали аристократов, исповедовавших другую религию. Во время войны была ликвидирована церковная организация хазарских христиан. В 834 г., несмотря на возобновление дружественных связей с Византией, Петроне не позволили соорудить в Саркеле христианский храм, хотя он рассчитывал на это и даже привез мраморные архитектурные детали. Религиозные преследования коснулись и мусульман. В 854/5 г. в Закавказье были переселены 300 семей хазарских мусульман. Кабары-язычники бежали к мадьярам (85).

Точку зрения М.И. Артамонова в целом разделяет /хотя и с оговоркой/ С.А. Плетнева. По мнению А.П. Новосельцева, правящие круги Хазарии в X в. прибегали к разного рода уловкам для подтверждения законности власти царя, превратившего прежде полновластного хакана в сакрализованного полубога, лишенного реального управления. Ибн-Рустэ, "весьма эрудированный в восточноевропейских делах автор", говоря о двоевластии у хазар, отметил, что верховный правитель /хакан/ обладает лишь титулом, а реальная власть сосредоточена в руках "иша", который командует войсками. По одной из рукописей Гардизи, хакан хазар имеет лишь титул, а власть находится в руках царя, чей хазарский титул восстанавливается как "шад". По реконструкции А.П. Новосельцева, хакан еще в середине IX в. был реальным правителем; "шад" впервые упоминается в 20-х гг. VII в. В то время так обозначались представитель знатного рода, родственник царя, командовавший войсками, что уже в ту пору давало ему немалую власть. Серьезные изменения в структуре верховной власти Хазарии начались после похода Мервана 737 г. Он разгромил хазар, взял их столицу, отбросил остатки хазарских войск далеко на север. Поражение хазар было настолько серьезным, что хакан даже согласился принять ислам, но все-таки не сделал этого. Верховная власть оказалась скомпрометированной неудачной внешней политикой; в итоге на рубеже VIII-IX вв. именно шад, как полагал А.П. Новосельцев, выдвинулся на первый план, и именно он оказался инициатором принятия иудаизма в качестве государственной религии. По-видимому, в это же время он принял новый титул "бек", впервые фиксируемый источниками в связи с событиями 30-х гг. IX в. Анализ политических событий рубежа VIII-IX вв. привел А.П. Новосельцева к выводу о победе "иудаизма среди части хазарской знати, во главе которой стоял шад-бек". Иными словами, период двоевластия у хазар в основном приходится на IX в., "когда шад /бек/ постепенно оттеснил хакана на второй план". Ибн-Фадлан, побывавший в этих местах в 921/2 гг., писал, что у хазар есть малик, называемый хаканом; он показывается /народу, знати?/ раз в 4 месяца. У него есть "халифа" /"заменяющий в делах"/, именуемый хакан-бех. Последний командует войском, управляет, руководит делами государства, и "ему подчиняются цари, находящиеся с ним по соседству". Как видно, по сути, никакого двоевластия уже нет. Показателен и титул "хакан-бек". Его можно перевести как "хакан-государь", т.е. реальный хакан. Примерно так же чуть позже описывают Хазарию Истахри и Ибн-Хаукаль. Таким образом, в X в. двоевластие сменилось властью бека, "лишившего хакана реальной власти и влияния" (86).

Истахри и Ибн-Хаукаль приводят интересные данные о внутренней жизни хазар. "Источник доходов царя составляет взимание пошлин на заставах на сухих, морских и речных путях. На обитателях городских кварталов и окрестностей лежит повинность доставлять им всякого рода необходимый провиант, напитки и прочее". "Зажиточных и богатых" царь обязал "поставлять всадников, сколько они могут по количеству имущества своего и по успешности промыслов своих" /Ибн-Даста/. Войско /"конная гвардия"/ царя по одним данным состояло из 7, по другим - из 10, по третьим - из 12 тысяч воинов. Согласно Ал-Истахри, за исключением военной добычи, "у них нет определенного постоянного жалованья", в то время как Ибн-Хаукаль говорит о том, что войску выдаются небольшие суммы. Господствующий слой составляли военно-чиновничья аристократия, дружинники, "старейшины" родов и "лица одного класса с царем". Интересен еще один сюжет из труда Ал-Истахри: "Хаканство у них дается лицам знатных фамилий, хотя бы не имеющим владений, ни богатства; так что когда кто-нибудь из них получит главенство и его делают начальником, то присягают ему, несмотря на то, каково его имущественное положение" (87). А.П. Новосельцев подчеркнул в этой связи, что на древнем и средневековом Кавказе понятие принадлежности к определенному сословию не полностью соответствовало имущественному положению того или иного лица (88).

Основные функции центрального управления сводились к руководству войском, судопроизводству, сбору налогов и пошлин, контролю над культами. Царь через особое лицо - сафира /буквально "посредник"/ -ведал столичными делами. В центральное управление входили и судьи /"кади"/ для людей разных вероисповеданий. Местное управление в Хазарии было двоякого рода, т.к. в Хазарию, во-первых, входили районы, управлявшиеся местными князьями, вождями и т.д., а во-вторых, области, непосредственно подчинявшиеся центру и управлявшиеся наместниками хакана /царя/. Представители центральной власти на местах носили заимствованный через ираноязычные племена китайский титул tu't'ung "начальник гражданской администрации". В восточно-иранских языках он получил значение "близкий помощник". Возможно, и у хазар тудуны - первоначально что-то вроде ближних людей правителя. А.П. Новосельцев обратил внимание на начавшийся в Х в. процесс децентрализации и усиление роли некоторых наместников, превращавшихся в самостоятельных правителей (89).

Некоторые исследователи считают хазарское общество IX-X вв. раннефеодальным (90). По оценке Б.Н. Заходера, "эксплуатируемое хазарское население находилось в значительно более тяжелом положении, чем крестьянство на мусульманском Востоке" (91). Ю.М. Кобищанов полагает, что зависимое хазарское население "составляло класс феодально эксплуатируемого крестьянства" (92). Такой подход представляется по меньшей мере спорным. Судя по имеющимся данным, источниками доходов высших сословий являлись военная добыча, торговые и судебные пошлины, а также прибавочный продукт, изымаемый у населения путем налогов и "даров". Следует согласиться с оценкой авторов обобщающего труда по истории региона, назвавшими хазарское государство "раннеклассовым" (93).

Сильным государством с единоличной властью, именуемой источниками "царской", предстает перед нами Алания X в. В документах еврейско-хазарской переписки той поры говорится, что "царство алан сильнее и более жестоко, чем все /другие/ народы, которые окружают нас". В тот момент, когда "возмутились все народы против" хазар, "только царь алан поддержал" хакана; многие "цари, /кто/ воевали против Казар/ии/; но царь алан пошел на их землю и раз/громил/ ее так, что нельзя восстановить" (94).

Важную роль Алании в международных делах отметил и Константин Багрянородный. "/Знай/, что девять Климатов Хазарии прилегают к Алании и может алан, если, конечно, хочет, грабить их отселе и причинять великий ущерб и бедствия хазарам,... /Знай/, что эксусиократор Алании не живет в мире с хазарами, но более предпочтительной считает дружбу василевса ромеев, он может сильно вредить им, и подстерегая на путях, и нападая на идущих без охраны при переходах к Саркелу, к Климатам и к Херсону. Если этот эксусиократор постарается препятствовать хазарам, то длительным и глубоким миром пользуются и Херсон, и Климаты..." (95).

По А.П. Новосельцеву, некогда прочный алано-хазарский союз дал трещину еще в 20-х гг. VIII в. Принятие же хазарской знатью иудаизма на рубеже VIII-IX вв. усилило стремление Алании к самостоятельной внешней политике. Ориентация на Византию выразилась в принятии аланским царем христианства скорее всего "во второй половине VIII в. или даже в IX в." (96).

По историографической традиции, аланское общество X в. считается раннефеодальным, хотя до сих пор никто не доказал существование именно феодальных методов эксплуатации в то время. Источники начала X в. алан разделяют на "людей знатных и властных" и "простых людей". Но ведь таких свидетельств мало для утверждения о феодальном характере отношений между "знатными" и "простыми". Эксплуатация населения на рубеже IX-X вв. вряд ли осуществлялась рентным способом (во всяком случае, источники не говорят об этом), использовались другие методы изъятия прибавочного продукта.

Как представляется, не все виды изъятия у населения прибавочного продукта в предклассовом и раннеклассовом обществах можно рассматривать как эксплуатацию. В частности, т.н. "добровольные дары", на наш взгляд, являлись ранней формой налога, а не эксплуатацией. Если отбросить некоторые расхождения в деталях, то в современной отечественной историографии преобладают две трактовки понятия "эксплуатация": 1) как любое безвозмездное изъятие продукта одними людьми у других (97), и с этой точки зрения налог рассматривается как эксплуатация; 2) присвоение чужого труда собственником средств производства; при таком подходе налог не всегда является эксплуатацией (98). Вторая точка зрения представляется более логичной. Любой вид налога направлен на поддержание управленческих структур и отнюдь не являлся "безвозмездным изъятием продукта", а расходовался элитой прежде всего на производство необходимых обществу услуг и информации [управление, обеспечение безопасности и т.д.] (99).

Своеобразной компенсацией неразвитости государственного аппарата в Алании X в. являлось полюдье. Специалисты установили практически всемирное распространение этого феномена и некоторые его разновидности (100). Внешне полюдье представляло собой обход носителя государственной власти по традиционному маршруту подвластных ему поселений и пограничных районов, где он осуществлял свои привилегии и выполнял главные функции. В связи с этой проблемой привлекает внимание фрагмент из работы Масуди: кроме аланской столицы "в этой стране находятся еще крепости и угодья, располагавшиеся вне этого города, куда царь время от времени переезжает" (101). Отголоски полюдья на Кавказе сохранились вплоть до XIX в. (102).

Образование на рубеже IX-X вв. аланского раннеклассового общества - факт примечательный. Но степень развития государственного аппарата и единоличной власти не следует преувеличивать. Хорошо осведомленный о социальной структуре Алании начала Х в. Константин Багрянородный особо говорит об "эксусиократоре" Алании и "архонте Ассии" (103), контролировавшем Дарьяльский проход. На территории "архонта Ассии" в VI-IX вв. существовал аланский ЭСО, в дагестанской хронике "Дербент-наме" именуемый "страной Ирхан" (104). Специалисты в эксусиократоре единодушно видят царя Алании; в "архонте" же М.В. Бибиков видит аланского владельца (105). Отношения эксусиократора Алании и архонта Ирхана напоминают отношения великого князя и местных князей Киевской Руси Х в. Причем эксусиократор Алании и великий князь киевский (106) - это еще не самодержавные монархи, а государи, правившие в согласии с элитой своих обществ.

Таким образом, существующие источники об Алании и каганате IХ-Х вв. позволяют говорить о них, как о раннеклассовых обществах. В каждом из них имелись классы-сословия, аппарат управления; прибавочный продукт у общинников изымался посредством даней, налогов, "даров" и т.д. Следов ренты обнаружить не удается. Некоторые советские историки данные этнополитические образования относили к раннефеодальным государствам, как представляется, только потому, что они уже не являлись родовыми и в то же время не были рабовладельческими.

После оформления раннеклассового общества, например, у алан, постепенно растет роль частнособственнической эксплуатации. Во всяком случае, в Х-ХII вв. структура аланского общества претерпела серьезные перемены. Динамику этого процесса на материале ряда могильников проследил С.Н. Савенко. По его данным, в Х - начале ХI вв. знать составляла 6,8%, средний слой - 69,8%, общественные низы - 20%, "зависимые" - 3,4%. Во второй половине ХI-ХII вв. соотношение среднего слоя и бедных общинников иное. В катакомбах Змейской станицы эти слои населения составляют 26,5% и 47% соответственно, а в могильнике Кольцо-Гора - 23,8% и 52,5%. Выделилась промежуточная группа между средними и низшими слоями (11,2% и 8,6%), возросло число "зависимых": 7,1% и 8,6% в Змейской и Кольцо-Горе (107).

Резкое увеличение числа обедневших общинников /более половины населения/ и "зависимых" со второй половины ХI в. свидетельствует о росте частнособственнической эксплуатации. Это являлось свидетельством распространения вотчин, в которых развились формы зависимости и эксплуатации между отдельными представителями знати и крестьянскими домохозяйствами (108). С этого же времени в истории Алании начинается период децентрализации. Совпадение это, видимо, не случайно. Распад единого государства и возникновение самостоятельных княжеств связано с возросшей политической и экономической активностью князей. Мощь последних определялась количеством вассалов, служба которых скреплялась дарами сюзерена, включая земельные дарения. В последних рыцарь нуждался для получения доходов, ибо без них он не мог исполнять рыцарскую службу. Боевое снаряжение рыцарей, в какой бы стране они не жили, стоило чрезвычайно дорого, поэтому им требовались значительные средства. Повсюду выработалась норма землевладения, считавшаяся своеобразным минимумом, способным дать обеспечение рыцарю. В Англии такой нормой служили 5 гайд земли, и дружинник, имевший владения меньшего размера, считался безземельным. Во Франкском государстве профессиональную конную службу мог нести лишь воин, обладавший не менее четырьмя мансами (109).

Распространение вотчины у алан с середины ХI в. привело к резкому увеличению числа лиц, подвергавшихся частнособственнической эксплуатации /около 70%/. Утверждение господской вотчины стало показателем победы собственно феодальных методов эксплуатации. В частности, знать в своем хозяйстве использовала труд "кавдасардов", людей, рожденных от побочных жен /"номылус"/. Буквально термин кавдасард переводится "рожденный в хлеву" (110).

На многоженство аланских аристократов в начале Х в. обратил внимание архиепископ Алании Петр. В письмах к нему патриарх Византии Николай Мистик просил "допускать послабление в отношении князя страны и людей уже издавна живущих в таких браках" (111). Существование кавдасардов нашло отражение в нартовском эпосе (112). Об этом же свидетельствует археологический материал. Анализ данных Х-ХIII вв. позволил В.А. Кузнецову высказать предположение, что незаконнорожденные дети "лишались права захоронения на родовой земле, как не принадлежащие этому роду" (113).

В связи с проблемой возникновения зависимого населения у алан большой интерес вызывает социальный термин армыдзыд, на который первой обратила внимание З.Цховребова. Это слово представляет собой причастие от составного глагола "армы цауын" (входить под чью-либо руку). Так назывались люди, отдававшие себя под покровительство сильного рода. Представитель слабого рода являлся к знатному лицу и говорил: "уа армы цауын", т.е. "я вхожу под вашу руку". Это давало ему надежную защиту. Покровительство обуславливалось рядом повинностей: армыдзыд платил налог, работал на патрона, поставлял воинов в необходимых случаях и т.д. С армыдзыд тесно связано понятие алдар (от "армдар" - рукодержец). Они взаимно дополняют друг друга. Алдар-"рукодержец" существовал постольку, поскольку был "армыдзыд", т.е. было над кем держать свою руку. Отношения, раскрываемые этими терминами, возникли, видимо, еще на начальных этапах классообразования. Но законченную форму они приобрели в феодальном обществе (114), в котором покровительство трансформировалось в отношения господства и подчинения.

В составе аланского государства оказались и горные районы Центрального Кавказа. Однако не на всей территории Алании предмонгольской поры господствовали феодальные отношения. Нельзя смотреть на феодализм, как на нечто сложившееся одновременно и повсеместно. Утверждение новых отношений в одних районах не исключает продолжения их генезиса в других (115). Так и в данном случае, в горах процесс социального развития не зашел так далеко, как на равнине.

Приведенный материал позволяет сделать вывод о том, что между первобытными и раннефеодальными структурами находилась стадия развития, которую условно можно назвать "раннеклассовым обществом". В этом обществе имелись классы-сословия, аппарат управления; прибавочный продукт у населения изымался посредством даней, полюдья, "добровольных даров", торговых, судебных и иных пошлин, и т.д. Частнособственническая эксплуатация при этом либо отсутствует, либо не играет существенной роли. Она начинает расти лишь после возникновения государства и в конце концов приводит к утверждению собственно феодальных методов эксплуатации.

Следующий этап в развитии "горского феодализма" - ХIII-ХVI /ХVII/ вв. На наш взгляд, именно в это время оформляются основные различия общественного строя "аристократических" и "демократических племен". Надо сказать, что, к сожалению, именно этот период, "имеющий большое значение для понимания специфики феодальных отношений на Северном Кавказе, почти повсеместно слабо изучен" (116).

Основным политическим событием рассматриваемого этапа истории горцев стало татаро-монгольское нашествие; оно нанесло страшный удар по народам региона, отбросив их экономику и социальное развитие назад. В 1404 г. архиепископ Иоанн де Галонифонтибус отмечал в своем описании Кавказа: "Подверженные частым войнам, эти области почти не заселены: из-за выкупов господа ежедневно продают своих слуг, кроме того даже родители продают своих детей..." (117).

Особенно тяжелыми последствия татаро-монгольских походов оказались для алан. Значительная часть этноса переселилась в Европу, Византию, Грузию и Дальний Восток. Аланы потеряли равнинные земли - мощную производственную базу. Надолго приостановился процесс развития некоторых сфер жизни общества. Довершил разгром алан Тимур, после походов которого равнинная Алания стала "пустыней без владельцев" (118).

Вынужденное переселение равнинных алан в горы, где их соплеменники оседали и прежде, начиная с 1-го тысячелетия, сыграло существенную роль в развитии социальных отношений в ущельях Осетии. Последние в ХIII-ХV вв. представляли собой зону синтеза, причем прослеживается два его типа: 1) столкновение общинных и феодальных структур; 2) взаимодействие раннеклассовых социальных организмов и феодальной социально-экономической системы равнинных алан (119).

Первый тип синтеза характерен, например, для Уалладжира и Туалгома. Одним из главных условий сокращенного процесса развития является благоприятное соотношение социальных сил, что предполагает наличие класса или группы, которая становится движущей силой социально-экономических преобразований. Феодальная верхушка равнинных алан и стала тем социальным слоем, который ускорил политические преобразования в горах. Судя по фольклорным памятникам (историческим преданиям) и хронике ксанских эриставов, созданной между 1405-1410 гг., в Туалгоме в ХIII в. феодальные отношения еще не утвердились. Попытки вытесненных с равнины аланских аристократов добиться здесь господствующего положения не увенчались успехом и они были изгнаны из Двалетии. Но в ХIV в. источники отмечают в Туалгоме владельцев Сунгу и Амсаджана. Так, "Памятник эриставов" (ПЭ) описывает поход Виршела III в аул Мна Трусовского ущелья: "И была битва жестокая, ибо люди те были ловкими воинами, храбрыми и богатырями, и полностью в доспехах. И было /пущено/ множество стрел, подобно дождю частому, и /брошено/ множество камней, подобно граду, и скатываемых /камней/ в неисчислимом множестве. Тогда были убиты от большого числа стрел главы и богатыри их: Сунгу, Фареджан, Амсаджан, Багатар и многие другие" (120).

Приведенное сообщение ПЭ относит к концу XIV в. Однако "овский царевич" Фареджан умер в конце ХIII в., а его брат Багатар в 1304(6) г. Очевидно, создатель хроники объединил несколько разновременных событий. Следует отметить, что ПЭ прочно связывает Фареджана и Багатара с территорией Туалгома. Интересен и сюжет о "храбрых воинах", одетых "полностью в доспехи". Речь, по всей видимости, идет о княжеской дружине - военной аристократии. О Сунгу и Амсаджане ничего неизвестно. Правда, с именем Сунгу созвучно название реки и ущелья в Дигории - Сонгу(ти), возводимое к монг. сонг "дикий лук". Антропоним Амсаджан состоит из двух элементов. Длительный период составные имена выражали привилегированность социальной верхушки. В этом смысле, очевидно, за именами Амсаджан и Сунгу скрываются какие-то двальские владельцы, тем более что хроника ставит их в один ряд с "овскими царевичами" Фареджаном и Багатаром. Сунгу и Амсаджан, вероятно, генетически связаны с аристократией равнинных алан, оттесненных в горы татаро-монголами (121).

Оседание в Уалладжире и Туалгоме части феодальной знати равнинных алан привело к взаимодействию разных укладов - общинных и феодальных структур. Взаимодействие целостных социально-экономических систем привело не к уничтожению одной из них под влиянием другой, а к трансформации каждой из них, которая положила начало новой ступени исторического развития. Иными словами, результатом синтеза в Уалладжире и Туалгоме стала не победа общинного строя и не "экспорт" социальной структуры равнинных алан, а становление новых отношений в специфических условиях Туалгома и Наро-Мамисона, при которых темпы политогенеза ускорились, но сам процесс развивался иначе, чем с свое время на равнине.

Для остальных районов Осетии характерен второй тип синтеза - взаимодействие раннеклассовых и феодальных структур. В Дигории появление эмигрантов (равнинных алан) привело к столкновению двух социальных группировок: местной знати и пришлых феодалов. Это событие нашло отражение в "Песне об Айдаруке", возникшей на рубеже ХV-ХVI вв. Основная сюжетная линия фольклорного памятника - узурпация власти пришельцем Баделом (персонификация феодалов равнинных алан), оттеснением на второй план представителя местной знати Айдарука Кабанова. Подчеркивая автохтонное происхождение Айдарука, многие варианты предания о баделятах именуют его Дигор-Кабан, а от Дигора, по тем же вариантам, произошло все коренное население (122).

Утратив свои равнинные владения, аланские феодалы на новом месте добивались привилегий в яростной борьбе как между собой, так и с горскими старшинами. Противоборство завершалось полным истреблением одних аристократических кланов, лишением привилегий других, изгнанием из общества третьих.

К ХVI в. формирование основного слоя феодалов в осетинских обществах, вероятно, завершилось, т.к. именно к этому времени относится оформление родословных алдаров и баделятов. Косвенно это подтверждается материалами донесений статейных послов в Грузию, где упоминаются осетинские владельцы.

Через Осетию грузинские цари устанавливали связи с Россией, обращаясь к ней за помощью. Осетины оказывали послам России всемерную помощь (123). Например, владелец Ларса Салтан оказал большую помощь посольствам Родиона Биркина (1587 г.) и Семена Звенигородского (1589 г.). В статейном списке Звенигородского сохранились интересные сведения о Салтане. 25 сентября 1589 г. российское посольство прибыло в Ларс. "Салтан-мирза вышел к послам ко князю Семену да к диаку Торху пеш, а с ним его человек з 10. А говорил: преж сего государевы посланники Родивон Биркин да Петр Пивов шли в Грузинские земли шли на мой же кабак, и яз государю служил, посланников его Родиона да Петра через свою землю провожал и дорогу им куда легче идти указывал и людей своих до Грузинские земли провожати их посылал; а которые были у государевых посланников люди и лошади больны, и тех людей и лошадей Родивон да Петр оставляли, в Грузию, идучи, у меня и яз тех людей и лошадей у себя кормил и лечил и за Родивоном и за Петром отпустил их здоровых. И Родивон и Петр, назад идучи из Грузии, реклис службу мою государю извести". Послы отвечали: "государь тебя пожалует под свою царскую руку и в оборону от всех твоих недругов примет и грамоту свою жалованную со своей печатью, как тебе под его царскою рукою вперед быти, и свое государево жалованье тебе пришлет". Салтан дал слово: "яз ныне хочу государю же служити по свою смерть... и на непослушников государевых воеводами и с кабардинскими князи ходити готов и на том государю правду даю, шертую, и вас провожаю до грузинские земли" (124).

В августе 1604 г. Дарьяльским путем в Грузию воспользовалось посольство М.И. Татищева. Осетинский "старшина" высокогорного аула Джимара Берозов обеспечил членам посольства безопасный проезд, кров и пищу (125). Поздней осенью 1650 г. по пути в Грузию послы России Толочанов и Иевлев остановились в Анзоровой Кабарде. Сюда приходили "из гор два человека дигорцев смотреть государевых послов, а имена их Смаил да Чибирка. Им задали вопрос 'отколе пришли, и каково владения, и для чево пришли'. И они сказались дигорцы. Жилище их в горах, вверх по реке Урухе, а владелец у них Алкас мурза Карабгаев; а владенье его четыре кабака. А в кабаке, сказывали, жильцов дворов по двести и больше." (126).

"Темный" период в истории народов Северного Кавказа - ХIII-ХV (ХVI) вв. - как уже отмечалось выше, освещен очень слабо. Некоторое исключение составляет Дагестан; благодаря стараниям местных ученых этот период освещен относительно полно.

Довольно мощным владением феодального типа в рассматриваемый период предстает уцмийство Кайтагское (127). Господствующую социальную группу составляли беки трех родов: самих уцмиев, беков Карачи и аула Гимри. Два последних считались менее знатными, были малочисленнее и беднее первого. Полноправным членом рода уцмиев считался лишь бек, отец и мать которого происходили из этого рода. Следовательно, внутри беков образовалась высшая группа кастового типа (128). К привилегированному сословию принадлежали также чанка-беки /дети уцмиев и женщин из других знатных родов/ и чанки /дети беков и простолюдинок/ (129).

Как правило, бек владел одним-двумя аулами и передавал их по наследству. Чанка-беки получали какую-то часть из наследства своего отца, в то время как чанки получали лишь крестьянский надел в общине.

Статус уцмия носил черты переходной эпохи, ибо он был не столько монархом, сколько главой социума. Его избирали из членов рода /еще в ХVII в. уцмиями избирались поочередно старшие и наиболее способные/. Затем избранника возводили на престол на собрании представителей всех общин Кайтага. Новый глава щедро одаривал знать оружием, скотом, деньгами, а для простолюдинов устраивал щедрый пир /отголосок престижной экономики?/. Власть уцмия была далеко не абсолютной, ритуально поддерживалась некоторыми весьма архаичными обрядами. Ограничивало власть уцмия народное собрание, собираемое для решения важных вопросов. "Конкурентом" уцмия являлся избираемый одновременно с ним его наместник - гаттин, в распоряжении которого находилась дружина из 300 воинов. В сопровождении дружины гаттин собирал подати с общин (130).

Таким образом, в социальном устройстве Кайтага ХIII-ХVI вв. причудливо переплелись элементы позднепотестарного общества и феодального.

Крупнейшим владением средневекового Дагестана считается Казикмухское шамхальство. Возникнув в ХIII вв., оно распалось во второй половине ХVI-ХVII вв. Происхождение титула шамхал неясно. Полагают, что еще в период арабского господства шамхалы из рода Шахбала контролировали значительную часть Дагестана и от имени арабов собирали дань со многих сопредельных обществ. Дань, как правило, состояла из мелкого и крупного рогатого скота. В 1240 г. монголы разгромили это государство, разрушили Кумух и уничтожили род шамхала. На престол они возвели своих вассалов; этот род правил до ХIХ в. (131).

Галонифонтибус в описании Дагестана в самом начале ХV в. отметил, что "это - прекрасная страна, плодородная, весьма богатая водой, хлебом, животными, шелком и рисом". Рассказывая о лезгинах, он подчеркнул, что они "являются прекрасными стрелками; Тимур-ленг сделал попытку проникнуть в эти горы, в эту их страну, имея под рукой сто тысяч людей. Но они встретили армию перед густым лесом и нанесли им такие потери, что Тимур-ленг приказал отступить" (132).

Благодаря эпиграфическим памятникам установлена большая роль военной аристократии в социальной структуре Дагестана золотоордынского периода. Так, несколько надгробий с надписями над могилами всадников отмечены в с. Хнов. В одной из них упомянут "юноша красивый, прекрасный, разумный, предусмотрительный,... удачный, искусный всадник". Надпись на надгробной плите 1383 г. гласит, что "это могила эмира Абакара, сына Чакука... Он был юноша красивый, сильный, щедрый, сострадательный, краса благородных, глава всадников, звезда войск, разумный, предусмотрительный, любящий бедных и низких /по происхождению/, украшение мечети и джамаата, добивающийся благосклонности Аллаха и милости его...". Терминология эпиграфических памятников Дагестана той поры богата: эмир, всадник, глава всадников, и др. Сопоставление надписей позволяет предположить, что эмир выступает как носитель высшей власти в ауле, причем власти гражданской. Но также очевидно, что эмиры принимали участие в походах в составе конной дружины. Всадники составляли влиятельную общественную группу и представляли собой привилегированную категорию общества. Отряд всадников возглавлял эмир, "глава всадников", достоинства которого подчеркнуты также термином "звезда войска". Все трое юношей, о которых сообщают эпиграфические памятники аула Хнов, погибли, очевидно, за пределами аула во время похода. В надписях нашли отражение представления населения аула об идеале человека, воина и правителя - это юноша красивый, сильный, удачный, искусный всадник, украшение всадников, звезда войск; правитель - это человек щедрый, внимательный к ученым, разумный, предусмотрительный, любящий бедных и низких, украшение мечети и джамаата. Иногда человек объединяет все эти качества, если он выступает в роли и воина и правителя (133).

Социальная структура дагестанских обществ ХVI-ХVII вв. зафиксирована в хронике "О борьбе дагестанцев против иранских завоевателей". Время ее создания и автор неизвестны; сохранился лишь единственный список сер. ХIХ в. на арабском языке. Имя переписчика также неизвестно. В тексте встречается упоминание крепости, "которая принадлежала к числу земель Дагестана, /подвластных/ Хамза-усуми, правителю /малик/ Дагестана, по /праву/ господства..." Речь идет об уцмие Кайтага, который в тексте хроники всюду назван усуми. В конце ХVI в. турецкий султан захватил Кумух и "назначил над ними человека из своих подданных, который родился в Шаме, в местечке Хал, /поэтому/ его называют шамхал..." В тексте хроники упоминаются раисы Дагестана, эмиры и старейшины /кубара/. По мнению А.Р. Шихсаидова, речь идет о правителях феодальных владений /эмирах и раисах, хотя последний термин и переводит как "старшина, глава, начальник"/ и старейшинах союзов сельских общин (134).

По сведениям турецкого путешественника Э.Челеби, побывавшего на Северном Кавказе в третьей четверти ХVII в., Дагестан состоял из 7 владений. Челеби выделил дворцы шамхала "и еще очень многих состоятельных семей", "дома зажиточных хозяев". Кадии "не дозволяют своим властителям предаваться роскоши, считая, что тщеславие пагубно. В то же время они осуществляют правосудие и стараются воспитывать их хорошими воинами". Закон здесь "находится в руках мусульманских богословов". По сути, кади являлся вторым лицом в социуме, поэтому он "садится ниже шамхал-шаха. Представители знати садятся напротив шамхал-шаха. А везир его Таки-хан прислуживает ему стоя. У того везира имеется три тысячи воинов". Интересно и другое наблюдение Челеби: "Только военные племена сеют и снимают урожай, однако ашар /десятину - Ф.Г./ падишаху они не платят, а положенный им по шариату ашар засчитывается им как жалованье /за службу/. Во время войны они выступают в назначенные места сражений на лошадях под началом везира, беев или шамхал-шаха. Всего воинов 87 тысяч...Тяжелых обозов у них нет, зато у них много легковооруженных воинов" (135).

Из информации Челеби следует, что в шамхальстве рассматриваемого периода видны следы военно-аристократической модели политогенеза, при существенной роли духовенства. Типичных черт феодализма не отмечено, хотя это не означает, что феодальный уклад отсутствовал вовсе. Согласно анализу А.Р. Магомедова, в ХV-ХVII вв. хозяйство дагестанских феодалов "не обнаруживает никаких признаков многоотраслевой вотчины и не нуждается в этом при постоянном поступлении всех видов натурального оброка" (136). Данный вывод проясняет истоки привилегий знати. Коль скоро местные феодалы почти все разновидности сельскохозяйственной продукции получали от крестьян и в то же время отсутствовала монопольная собственность на землю, рассматриваемые повинности следует понимать как следствие легализации "добровольных даров" в период раннеклассового общества. В формировании же привилегий местной знати существенная роль принадлежала, очевидно, организационно-управленческим функциям.

Две группы обществ - "аристократические" и "демократические" - сложились в золотоордынский период у адыгских народов. Архиепископ Галонифонтибус в 1404 г. в описании западных адыгов отмечал: "Страна, называемая Зикией или Черкесией, расположена у подножья гор, на побережье Черного моря. Они не имеют царя и у них есть только несколько мелких феодалов, многие их села никогда никем не управлялись, и они не имеют собственных глав" (137).

В конце ХV в. земли черкесов посетил Д.Интериано. Интересны его оценки, касающиеся общественного устройства зихов. "Есть у них знатные и вассалы и сервы, или рабы. Знатные пользуются среди прочих особым почетом и значительную часть времени проводят на коне". Знатные, "как и все они", живут грабежом. "Между знатными есть много таких, которые имеют вассалов и все живут без какой-либо зависимости друг от друга и не желают признавать над собою никакого владыки, кроме господа бога, и нет у них ни судей, ни каких-либо писанных законов. Сила или смекалка, либо третейский суд разрешают споры между ними". Интересны элементы социальной психологии черкесов, подмеченные Д.Интериано: "Они держатся того мнения, что никто не должен считаться благородным, если о нем имеются слухи, что он когда-либо занимался недостойным делом... Они хотят, чтобы дворяне не занимались никакими торговыми делами, исключая продажи собственной добычи, говоря - благородному подобает лишь править своим народом и защищать его, да заниматься охотой и военным делом. И весьма восхваляют щедрость и дарят охотно все свое имущество, за исключением коня и оружия. А что касается их одежды, то тут они не только щедры, а /просто/ расточительны, и по этой причине оказывается, что они по большей части хуже одеты, чем их подданные... Если же откажутся отдать или покажут свою неохоту, то это у них считается величайшим позором". Названные элементы социальной психологии знати и рядового населения скорее характерны для позднепотестарного или раннеклассового общества, чем раннефеодального. Итальянский путешественник отметил отсутствие замков или маленьких крепостей; "жилища все делаются из соломы, камыша и дерева" (138).

В начале второй половины ХVII в. в этих местах побывал Эвлия Челеби. Как и Галонифонтибус, он подчеркнул, что "черкесы... весьма грубые... люди, но они известны как очень сильные и храбрые джигиты". У хатукаевцев путешественник выделил бея, имевшего собственную дружину, - 8 тысяч "хорошо вооруженных воинов, отборных и богатых, то есть владеющих животными". У черкесов имелись крупные деревни, жители которых занимались не сельскохозяйственным производством, а исключительно ремеслом. Так, крупное поселение Субай состояло из 500 дворов. "Все население его ремесленники, но лавок нет. Все работают дома. Бей хатукаевцев Джан-Гирей также живет здесь". Вообще-то контроль верховного правителя над ремесленным производством более характерен для позднепотестарных и раннеклассовых обществ. Информация Челеби о социальном устройстве черкесов вроде бы свидетельствует об этом же. Путешественник подчеркнул отсутствие у них централизации: все "села враждебны друг другу. Так что нет недостатка в постоянных междоусобных войнах и распрях". У черкесов не было "постоянных селений", "нет возможности жить в одном /и том же/ селении... /хотя бы/ в течение десяти лет". Темиргоевцами управляли 7 братьев, распоряжавшиеся "сотней благоустроенных стоянок и тысячей хорошо вооруженных отборных воинов. Из всего черкесского народа эти - самые отважные и сильные". Показателен описанный Челеби эпизод, когда черкесы захватили у крымского хана сына: "Пусть он останется у нас, будет нашим господином. А придет время - он станет ханом и будет нами править". Правда, черкесы вскоре отпустили царевича (139).

Иным предстает в источниках социальное устройство кабардинцев. М.Броневский в конце ХVI в. писал, что "это - совершенно свободный народ, имеет многочисленных и храбрых князей, которым подчиняются отдельные племена и роды" (140).

Более пространную характеристику привел Челеби. Он обратил внимание на несколько крупных поселений общинного типа, которые к его приезду уже 25 лет находились на одном и том же месте, в отличие от других, эпизодически менявших свое месторасположение. "А всего у них имеется двадцать благоустроенных и удобных селений в труднодоступных местах. /Их беи/ распоряжаются в общей сложности десятью тысячами джигитов - богатырей прославленных и отважных". Верховным правителем у них является старший бей. "Однако вся власть и все управление в руках" у младшего бея - Мисоста (141).

Укрепление связей с Москвой в ХVI-ХVII вв., по мнению некоторых исследователей, способствовало укреплению феодальных порядков в Кабарде (142).

Таким образом, в золотоордынский период в основном оформились две группы обществ Северного Кавказа - т.н. "аристократические" и "демократические племена". Другой характерной чертой этого периода следует считать оживление позднепотестарных традиций, традиций обществ военной иерархии, "превращение некоторых черт военной организации в принципы общественной жизни" (143). В частности, речь идет о возрождении (или, в других случаях, развитии) мужских союзов, с характерными для них ритуалами и особыми нормами поведения. Примечательно в этом плане наблюдение монаха Доминиканского ордена Д. де Люкка, побывавшего в 1625 г. у черкесов: "Кроме войны, всецело их занимающей, они не знают другого занятия... На пирах не предлагают молодым людям пить до тех пор, пока последние не совершат какого-нибудь ловкого воровства или какого-нибудь важного убийства" (144).

Конечно, культ воинского мастерства у народов Кавказа предопределил прерогативу дворянства, стиль жизни которого характеризовало понятие "джигитство", подразумевавшее право на сменявшие друг друга походы и набеги, личное бескорыстие и красноречие. С малых лет мальчик накапливал опыт в отношении военных акций, сначала под опекой старших, позднее - вместе с друзьями-сверстниками. Вступив в мир "взрослых", он мог уже на равных участвовать в операциях джигитов с целью завоевания высокого имени и славы (145).

По материалам Дагестана, Кабарды и Балкарии видно, что совместная жизнь в стационарном лагере групп в 50-100 человек служила школой молодым воинам. Функционирование таких товариществ имело много общего с известными формами жизнедеятельности мужских союзов. Параллельно со "станами наездников", реализовавшими образ жизни и социальные прерогативы сословия "благородных", в тех же этнокультурных средах функционировали "станы пахарей", "станы косарей", отражавшие сословные прерогативы "неблагородных". Обустройство стана пахарей напоминало военный лагерь знатной молодежи. Пахари строили шалаши, среди которых выделялся шалаш старшего. Возле него устанавливался главный атрибут стана - знамя. В лагере поддерживалась строгая дисциплина; все виды работ и отдых регламентировались. Подобно тому, как возвращение дружин молодых аристократов отмечалось праздником, равным образом и возвращение в селение пахарей принимало форму всенародного праздника. Обратив на это внимание, Ю.Ю. Карпов приходит к выводу о параллелизме двух типов дружин, двух видов станов - наездников и пахарей (146).

Как и члены молодежных воинских союзов древности, члены молодежных объединений горцев Северного Кавказа выбирали себе в качестве патрона животное и во время боя стремились подражать ему. Челеби, например, писал о черкесах: "Они вступают в бой как бешеные медведи" (147).

Самым распространенным покровителем молодежных воинских объединений Северного Кавказа считался волк. Напомним, что в "Книге познания мира" (1404 г.) архиепископ Иоанн де Галонифонтибус, описывая "Кавказские или Каспийские горы", среди примечательностей региона указал и то, "что там живут человекособаки - полусобаки и полулюди, которые бегают быстрее, чем олень". Архиепископ, заимствуя данный сюжет у Плано Карпини, писал далее об этих существах: "они имели во всем человеческий облик, но концы ног у них были, как у ног быков, и голова у них была человеческая, а лицо как у собаки" (148). По нашему мнению, и в данном случае мы имеем дело с фольклорным отражением реального бытования мужского союза, поклонявшегося собаке.

Подробнее проблему мужских союзов рассмотрим на примере осетин. Бытование мужских "волчьих" воинских союзов у средневековых осетин нашло отражение в сфере идеологических представлений и сохранилось до наших дней. Речь идет о культе Тутыра - владыке волков и покровителе людей, угонявших скот. Согласно В.И. Абаеву, имя святого восходит к христианской традиции, в которой Феодор Тирон "повелевал волками и имел особое отношение к воровским делам" (149). Письменные источники XIV-XVIII вв. действительно фиксируют почитание аланами и осетинами, но, как выяснил К.К. Кочиев (150), истоки культа этого святого следует искать не в средневековом христианстве. Культ Тутыра, по предположению К.К. Кочиева, восходит к древнейшему культу волка у осетин. Совершенно верно, на наш взгляд, подчеркнута связь военной сферы жизни предков осетин со скотоводством. У алан, как и многих других скотоводческих народов, воин и погонщик скота были одними и теми же лицами и даже обозначались одним словом. Например, индейцы воина называли gosuyudh "бьющийся за коров", а битву gavisti "желание коров". Не случайно и у алан многие видные военные аристократы носили имена (или почетные прозвища) типа Гоар (go-ar "добывающий скот"), Беоргар ("имеющий много крупного рогатого скота") и др.

В образе владыки волков Тутыра ясно проглядывают черты военного божества. Покровитель воинов у многих народов персонифицировался в образе волка (например, Марс) или имел волка своим атрибутом (псы Одина). Интересно, что в осетинском военный отряд обозначается словом bal (от bar с исходным значением "конная военная партия"); важный термин древнеосетинского быта, восходящий к периоду военной иерархии. Из животных этот термин применялся только к волкам biragty bal "стая волков". Стая волков уподоблялась конному отряду воинов! Образ этого хищника у осетин ассоциировался с воинской доблестью. В дигорской колыбельной сила мальчика - будущего воина сравнивается с медвежьей, отвага - с волчьей:

Арсамдуха - да туха,

Берагъзарда - да зарда.

Медвежья сила - твоя сила,

Волчье сердце - твое сердце.

Особую роль играл Тутыр в пережитках юношеских инициаций. Приобщение мальчиков к культу покровителя волков начиналось уже на первом году жизни. На второй день праздника Стыр Тутыр (этот день посвящался покровителю мужчин и воинов Святому Георгию - Уастырджи) семьи, в которых за прошедший год родились мальчики, устраивали большое застолье. Важным этапом в комплексе юношеских инициаций был пост, который они держали перед тем, как им доверяли пасти скот. Завершало цикл вступление юношей в класс взрослых, мужчин-воинов, приуроченное к празднику Стыр Тутыр (151).

Наконец, еще в XIX в. осетинские воины обращались к своему покровителю: "Тутыр, силосокрущающий ты еси, и (если) нас кто одолевать будет, его силу сокрушающим ты чтобы был, чтобы никто нас не одолел" (152).

Не менее почитаема у осетин и их предков была собака; вероятно, это также связано с тем обстоятельством, что данное животное нередко являлось патроном союзов воинов. В исторических преданиях осетин имеется сюжет об Ир-бараге, который победил полчища свирепых кудзыхов "собакоротых" (153). Находки в аланских древностях VII-IХ вв. свидетельствуют о распространении среди знати образа крылатой собаки. Такие изображения отмечены на импортном шелковом кафтане, на шкатулке и серебряной поясной бляшке, имеющих несомненно местное аланское происхождение (154).

Почитали собаку и осетины позднесредневековой Осетии. Ю.Клапрот в дневнике своего путешествия по Кавказу в 1807-1808 гг. (155) оставил интересную запись по этому поводу: "Очень страшны клятвы у осетин... Обвиняемый, держа собаку, обходит, например, вокруг селения и кричит громким голосом: 'Я убью эту собаку'; в результате этого настоящий вор обычно сознается в воровстве, т.к. считается величайшим несчастьем быть виновным в смерти собаки". Описывая быт осетин, И.Бларамберг в 1834 г. повторил почти то же самое (156), а еще раньше - анонимный автор в статье об обычаях и нравах осетин (157).

Но не только в сфере идеологии позднесредневековых осетин сохранились следы былых союзов молодых воинов. В традиционном осетинском обществе особую роль в жизни мужской молодежи играли кунацкие, где любили собираться юноши и неженатые мужчины; здесь они нередко и ночевали" (158). По наблюдениям известного дореволюционного этнографа Саввы Кокиева, вход в кунацкую "никому не воспрещается; можно своих гостей поместить в чужую кунацкую, не спрашивая разрешения хозяина... Кунацкая есть скорее общественное учреждение, нежели частная собственность; поэтому в жизни холостой молодежи она играет весьма важную роль: как только она свободна, сюда собирается молодежь, здесь происходят все интимные разговоры, невинные забавы, здесь подчас решаются и серьезные общественные вопросы" (159).

М.О. Косвен, специально исследовавший данный вопрос, пришел к выводу о генетической связи кунацкой с мужским домом, в период архаики служившим местом встреч молодежи. Один из аргументов для своего предположения исследователь видел в наличии в недавнем прошлом у южных осетин особых домов, в которые молодые мужчины собирались для ночлега. По мнению ученого, известная по этнографическим материалам кунацкая - это измененный вариант мужского дома древних обществ. Изначально он находился в общей собственности мужчин селения, но со временем стал принадлежностью отдельных семей. При этом вариант расположения кунацкой за оградой двора "древнее, чем в ограде" (160). Последние исследования в этой области кавказоведения подтвердили правоту М.О. Косвена (161).

Условия жизни средневековых осетин, военизированный быт способствовали сохранению в их среде (конечно, в измененном виде) тех же установок, что способствовали в древности возникновению особых отрядов молодых воинов. Среди основных занятий осетинских мужчин Штедер в 1781 г. выделил охоту и войну. "Юноша доказывает свои способности воровскими набегами; даже грабеж на большой дороге укрепляет его славу, а смерть придает ему вид героя". Нередко юноши объединялись в отряды; один из таких отрядов в 30 человек Штедер не только встретил, но и провел среди них несколько дней (162).

Таким образом, "темный" период в истории народов Северного Кавказа - ХIII-ХVI (ХVII) вв. - характеризуется оформлением двух групп обществ /"аристократических" и "демократических"/ с различной степенью развития социальных отношений. В то же время реанимируются и получают развитие некоторые элементы предшествующей /военно-иерархической/ ступени развития.

Следующий этап в эволюции "горского феодализма" - ХVIII - середина ХIХ вв. - время укрепления русско-кавказских отношений и включения горских обществ в состав Российского государства. Данный процесс сопровождался действием противоположных исторических тенденций: 1) дальнейшим развитием феодализма и 2) ограничением прав феодалов. Это не противоречие мысли, а противоречие действительности.

В период включения обществ Кавказа в состав России доминирующим началом стало "покровительствование" (163) представителям высших сословий. Как отмечал Е.Марков, "была своего рода политика в том, чтобы закупить в пользу нашу самых влиятельных туземцев" (164). Горские владельцы не раз удостаивались знаков внимания со стороны монархов и влиятельных особ; местная знать получала различного рода льготы и крупные земельные пожалования (165).

Укреплению феодального способа производства способствовало и переселение значительной части населения высокогорья на равнину. В "вольных" обществах расширялась сфера частного землевладения. Этому способствовала практика раздачи царизмом общинных угодий горцам, продвинувшимся на гражданской или военной службе; в конце ХVIII - первой четверти ХIХ вв. награждение любым орденом давало его носителю потомственное дворянство (166). Так, юнкер М.Хуцистов получил свидетельство на большой участок в Дзвгисе - "Хиллаг-фаз", прежде принадлежавший всем жителям аула. Несмотря на упорное сопротивление крестьян, после судебного "разбирательства" участок был закреплен за Хуцистовым (167). Это внесло существенные перемены в организацию его хозяйства - юнкер стал получателем ренты. Изменения в распределении земельного фонда привели к росту зависимости крестьян как на равнине, так и в горах.

Наряду с рассмотренной, в ХVIII - середине ХIХ вв. отмечена и противоположная историческая тенденция: прогрессирующее наступление царской администрации на привилегии горских владельцев. Опираясь на активную помощь российских властей, заинтересованных в освоении Степного Предкавказья, горская беднота массами хлынула в Моздокские и Кизлярские степи. Уход крестьян значительно ослаблял позиции феодалов (168). С конца ХVIII в. царизм предпринимает серьезные попытки ограничить судебную и административную власть местных феодалов. С этой целью был введен институт приставов и преобразовано судопроизводство (169). На сословную политику царизма сильное влияние оказала и начавшаяся Кавказская война. В новых условиях положение горских владельцев существенно менялось; они лишались многих привилегий, некоторые остались не у дел, другие были сосланы и т.д. (170).

Указанные противоположные тенденции оказали влияние на остроту классовой борьбы. Во второй половине ХVIII в. мощные крестьянские выступления прокатились по всему Северному Кавказу. Некоторые историки характеризуют их как "крестьянские революции", приведшие к демократизации социального устройства. Существовавшие в "вольных" обществах порядки они трактуют как сдвиг в сторону архаизации общественных отношений, либо как результат замедленного общественного развития после освобождения крестьян от власти аристократов (171).

С методологической точки зрения возможность регрессивных процессов в развитии того или иного социального организма не вызывает сомнений. Однако в нашем конкретном случае фактическая основа концепции "регресса" довольна шатка. Движение в Чечне в 1757-1758 гг. носило не столько антифеодальный, сколько антиколониальный характер (172). Борьба кабардинских тфокотлей в 60-х гг. ХVIII в. была направлена против феодального гнета, но крестьянам не удалось сколько-нибудь серьезно облегчить свое положение (173). В результате движения адамихатов Дигорское общество в 1781 г. обозначилось стремление низов войти в состав Российского государства. В социальном плане восстание окончилось поражением крестьян. Уже через год жители равнинных аулов, составивших костяк движения, жаловались П.С. Потемкину на произвол баделятов (174). Вооруженное выступление западных адыгов также не привело к "общественному перевороту" (175) /хотя появление "соприсяжных братств" существенно ограничило позиции и влияние феодалов (176)/.

Таким образом, крестьянские движения второй половины ХVIII в. не завершились радикальными переменами социальных отношений. Следовательно, различия общественного строя "аристократических" и "демократических племен" - не результат "крестьянских революций", а следствие особого развития этих двух групп социальных организмов. При первом же знакомстве с жизнью и бытом горских народов различия между этими группами обществ настолько бросались в глаза, что их сразу же отметили офицеры российской армии. Например, И.Бларамберг отмечал, что "на Кавказе известны только две формы правления - аристократия и демократия". Аристократическую /и монархическую/ формы правления он считал "более верным" называть феодализмом, "потому что ханы и князья разделяют власть с их вассалами, и различие заключается только в степени власти и могущества..." Демократическое устройство "принято у некоторых племен черкесов, абхазцев, осетин, кистин и чеченцев... Также эта форма правления имеется и среди федеративных республик лезгин" (177).

В советской историографии преобладало мнение о "раннефеодальном" характере всех горских обществ, хотя отдельные исследователи для их социальной характеристики более приемлемым считали использование терминов "дофеодальный", "протофеодальный" (178). Обобщая взгляды части кавказоведов, В.Б. Виноградов генезис "горского феодализма" представлял "как чрезвычайно длительный процесс, так и не получивший завершения" (179). Между тем, уже в то время было высказано мнение о том, что гранью между генезисом феодализма и периодом развитого феодализма является победа господской вотчины в социально-экономической системе государства. Причем в этот период сохраняются еще большие массивы т.н. "черных" /т.е. крестьянских/ земель (180).

Зависимость большинства непосредственных производителей в "аристократических" обществах Северного Кавказа не достигла стадии крепостничества, если под ним понимать сочетание двух форм прикрепления крестьян - к земле и к личности феодала (181). Но в местных условиях и без юридического прикрепления общинников феодальное хозяйство вполне обеспечивалось рабочими руками.

Иным предстает социальный строй "демократических племен", хотя и здесь заметны некоторые изменения. В частности, в позднем средневековье претерпели определенные перемены аграрные порядки. В некоторых районах "демократических" обществ Осетии к XVIII в. "сильные" фамилии сосредоточили в своих руках существенную часть общественных богатств. Им принадлежали лучшие нивы, луга, пастбища. Земельная собственность крестьян по количеству и качеству уступала владениям "сильных" (182). Земля концентрировалась в руках зажиточных слоев в союзах сельских общин Дагестана, в ущельях Балкарии, Чечено-Ингушетии (183). Однако в "демократических племенах" общинная и частно-крестьянская собственность оставалась преобладающей. Здесь непривилегированное землевладение подразделялось на несколько категорий: угодья, находившиеся в коллективной собственности целого ряда аулов; земли сельской общины; крестьянская собственность (184). В процессе исторического развития выделение хозяйств индивидуальных семейств сопровождалось их стремлением обособить земельные наделы. У народов Северного Кавказа полному аллоду более всего соответствовали мюльки в Дагестане. Но даже в ХIХ в. наряду с мюльк-халисе, владения на правах полной и неограниченной собственности, сохранялся мюльк - собственность не только отдельного лица, но и семьи. Причем такая собственность не распространялась на пастбища (185).

В "аристократических" обществах Северного Кавказа феодальная собственность преобладала над крестьянской. В "демократических племенах" удельный вес домениального хозяйства /там, где оно прослеживается/ был значительно ниже удельного веса мелкокрестьянского хозяйства. При отсутствии массовых статистических данных по этому вопросу, достаточно надежным материалом служит топонимическая номенклатура. На примере Осетии она дает такую картину соотношения феодальной и непривилегированной собственности /подсчет произведен по данным книги: Цагаева А. Дз. Топонимия Северной Осетии. Орджоникидзе, 1975. Ч. II/

Общество

луга

пашни

пастбища

Алагирское ("демократическое)

1:19

1:29

1:22

Дигорское ("аристократическое")

1:7

7:10

1:6

Приведенное соотношение можно рассматривать как случайную выборку, ибо сохранность топонимов, дошедших до нас, носит непреднамеренный, случайный характер. Следует также учитывать незначительный размер крестьянских участков, явно уступавших владениям феодалов. В целом по Осетии в крестьянских дворах в середине ХIХ в. /с учетом равнинных сел/ на душу м.п. приходилось от 1/4 до 1/2 десятины (186). Примерно такая же картина наблюдалась и у других народов. "Округляя" тенденции развития аграрных отношений в двух группах горских обществ, можно сделать следующий вывод: в одних районах вотчина практически совпадала с общиной, в других сельский мир довольно успешно противостоял натиску владельцев, и большинство дворов находилось вне домениального хозяйства.

Различное соотношение феодальной и крестьянской собственности в "аристократических" и "демократических" районах служило основой неодинаковых параметров свободы населения. Здесь уместно напомнить слова А.И. Неусыхина: "собственность и свобода неразрывно связаны друг с другом" (187). В некоторых местах Северного Кавказа зависимость непосредственных производителей приняла ярко выраженные формы, в других она едва-едва прослеживалась, в третьих отсутствовала вовсе.

Таким образом, в "аристократических" обществах вотчина поглотила почти всю общину и практически все крестьяне находились в той или иной степени зависимости от феодала. Поэтому генезис феодализма в "аристократических" обществах можно, видимо, считать завершенным, в то время как в части "демократических племен" он продолжался. Некоторые "вольные" общества находились на стадии раннеклассовых или позднепотестарных обществ.

Примечания

1. См.: Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. М., 1972; Меликишвили Г.А. К вопросу о характере древних закавказских и средневековых северокавказских классовых обществ//ИСССР, 1975. № 6; Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе//СЭ, 1978. № 2; Генезис, основные этапы, общие пути и особенности развития феодализма у народов Северного Кавказа. Махачкала, 1980 (далее: ГФНСК); Развитие феодальных отношений у народов Северного Кавказа. Махачкала, 1988 (далее: РФОНСК); и др. Понятие горский феодализм здесь и далее употребляется лишь в силу историографической традиции. Появление данного понятия связано с тем, что в ряде кавказских обществ в свое время сложились специфические, отличные от западноевропейской модели феодализма формы. Г.А.Меликишвили полагал, что для средневекового Кавказа более характерен управленческий, чем владельческий /в смысле господства феодального землевладения/ характер феодализма при сохранении основной массой производителей личной свободы и прав на землю (см.: Тогошвили Г.Д. Вопросы социального строя народов Северного Кавказа в грузинской советской историографии//РФОНСК. С. 69; Агларов М.А. Из истории земельных и общественных отношений в Аварии в период формирования феодальных отношений//Там же. С. 196). Расплывчатость такой трактовки понятия горский феодализм заключается в серьезных трудностях при дифференциации собственно феодальных обществ от позднепотестарных.

2. См.: Виноградов В.Б. Генезис феодализма на Центральном Кавказе//ВИ, 1981. № 1. С. 36-37.

3. Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. М., 1969. С. 220-221.

4. См., например: Кушева Е.Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма у народов Северного Кавказа//Проблемы... С. 184-185; Меликишвили Г.А. Указ.раб. С. 52; Лащук Л.П. Введение в историческую социологию. М., 1977. Вып. 2. С. 114-120, 122, 126-133; Виноградов В.Б. Указ.раб. С. 49.

5. См.: Лащук Л.П. Указ.раб. С. 114.

6. Лавров Л.И. Историко-этнографические очерки Кавказа. Л., 1978. С. 26-27.

7. Кобычев В.П. Рец.: Лавров Л.И. Историко-этнографические...//СЭ, 1980. № 1. С. 174.

8. См., например: Налоева Е.Дж. Об особенностях кабардинского феодализма//Из истории феодальной Кабарды и Балкарии. Нальчик, 1980. С. 5-27.

9. См.: Гутнов Ф.Х. 1) Классообразование на Северном Кавказе//Молодые ученые Осетии - 70-летию Октября. Орджоникидзе, 1988. С. 152-174; 2) Структуры и характер раннесредневековых обществ Северного Кавказа//Изв. СКНЦВШ. Ростов н/Д, 1990. № 3. С. 80-86; 3) Средневековая Осетия. Владикавказ, 1993. С.15-56.

10. См.: Проблемы... С. 180, 226.

11. Пронштейн А.П. Некоторые проблемы возникновения и развития феодальных отношений на Северном Кавказе в новейшей советской историографии//РФОНСК. С. 27.

12. См., например: Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1988; Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества. Киев, 1989; Ранние формы социальной стратификации. М., 1993; Ранние формы политической организации. М., 1995.

13. Алаев Л.Б. Формационные черты феодализма на Востоке//НАА, 1987. № 3. С. 78.

14. Лынша В.А. Рец.: Ранние формы политической организации. М., 1995//Восток, 1997. № 5. С. 181.

15. Ольховский В.С. Погребальная обрядность и социологическая реконструкция//РА, 1995. № 2. С. 89.

16. См.: Коротаев А.В. От вождества к племени? Некоторые тенденции эволюции политических систем северо-восточного Йемена за последние две тысячи лет//ЭО, 1996. № 2. С. 84.

17. Маретина С.А. К проблеме универсальных вождеств: о природе вождей нага (Индия)// Ранние формы политической организации. М., 1995. С. 80, 81, 103.

18. Лынша В.А. Указ.раб. С. 182.

19. Свод этнографических понятий и терминов. Социально-экономические отношения и соционормативная культура. М., 1986. С. 34.

20. Крадин Н.Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения//Ранние формы политической организации. М., 1995. С. 17.

21. Наиболее принципиальную позицию в этом вопросе занимает П.Л.Белков (см.: Белков П.Л. Раннее государство, предгосударство, протогосударство: игра в термины?//Ранние формы политической организации. М., 1995. С. 165-187).

22. Маретина С.А. Указ.раб. С. 79.

23. См.: История первобытного общества. Эпоха классообразования (далее: ИПОЭК). М., 1988. С. 235.

24. См.: Васильев Л.С. Проблема генезиса китайского государства. М., 1983. С. 32-40.

25. См.: Куббель Л.Е. Указ.раб. С. 153-156.

26. См.: Шнирельман В.А. Классообразование и дифференциация культуры// Этнографические исследования развития культуры. М., 1985. С. 69.

27. См.: Куббель Л.Е. Указ.раб. С. 98-99.

28. См.: Крадин Н.Н. Кочевые общества в контексте стадиальной эволюции//ЭО, 1994. № 1. С. 66.

29. См.: Белков П.Л. Указ.раб. С. 171-178.

30. Свод... С. 41-42.

31. Неусыхин А.И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному//ВИ, 1967. № 1. С. 75.

32. См., например: Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970; Куббель Л.Е. Потестарно-политическая культура докапиталистических обществ (к постановке проблемы)//СЭ, 1980. № 1; Горский А.А. Феодализация на Руси: основное содержание процесса//ВИ, 1986. № 8.

33. См.: Абаев В.И. ИЭСОЯ. М.-Л., 1958. Т. 1. С. 136, 232-234.

34. См.: Карпов Ю.Ю. Военная организация и социальное развитие союзов сельских общин Северного Кавказа//Этнографические аспекты традиционной военной организации народов Кавказа и Средней Азии. М., 1990. Вып. 1. С. 14.

35. См.: Лукиан Самосатский. Токсарис или дружба//ВДИ, 1948. № 1. С. 311. Д. Фрэзер (вслед за Робертсон-Смитом) объяснение такому обряду видел в уверенности людей, становившихся на шкуру, в обретении связи "с жертвенным животным и друг с другом узами общей крови". По мнению ученых, данный обряд был разновидностью известного и широко распространенного обычая побратимства, когда искусственная кровная связь создавалась путем смешивания крови каждого из участников договора. Вся разница между двумя формами заключения договора состояла лишь в том, что во втором случае кровь животного заменялась человеческой кровью договаривающихся лиц. С этой точки зрения становится понятным скифский обычай, когда "все наступившие правой ногой на шкуру тем самым объединяли себя в одно существо с животным и друг с другом; все они, таким образом, связывались узами общей крови, служившей залогом их взаимной верности" (Фрэзер Д.Д. Фольклор в Ветхом Завете. 2-е изд. М., 1985. С. 182, 184-185).

36. См.: Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971. С. 67-68.

37. См.: Куссаева С.С. Археологические памятники Восточной Осетии У1-1Х вв. /Чми, Балта/ как исторический источник. Л., 1953. Канд. дис. С. 254-255; Кузнецов В.А. Новое в археологии Северной Осетии//Архив СОИГСИ, ф. 6, д. 91, с. 143-144.

38. См.: Шихсаидов А.Р. Дагестан в Х - ХIV вв. Махачкала, 1975. С. 137.

39. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербента Х - ХI вв. М., 1963. С. 219.

40. Куссаева С.С. Указ.раб. С. 169.

41. Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. 1. С. 127-128.

42. Баладзори. Книга завоевания стран. Баку, 1927. С. 7.

43. См.: Шихсаидов А.Р. Дагестан в Х-ХIV вв. С. 63-64; Магомедов Р.М. О некоторых особенностях развития феодальных отношений у народов Дагестана//РФОНСК. С. 41.

44. См.: Гадло А.В. основные этапы и тенденции этносоциального развития этнических общностей Северного Кавказа в период раннего средневековья//Вестник ЛГУ, 1986. Вып. 1. С. 16-17.

45. См.: Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев,,, 1899. С. 17, 48; Ковалевская В.Б. Кавказ и аланы. М., 1984. С. 133-135.

46. См.: Гадло А.В. Северный Кавказ в IV-Х вв.: Автореф. докт. дис. М., 1984. С. 20-21.

47. См.: Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV-Х вв. Л., 1979. С. 144-146; Гмыря Л.В. Об общественных отношениях гуннов Северо-восточного Кавказа VI-VII вв.//РФОНСК. С. 113-115.

48. См.: Гадло А.В. Отражение социальной борьбы внутри хазарского племенного объединения в VII в. в памятниках "еврейско-хазарской переписки"//Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1985. С. 27.

49. Константин Багрянородный. Об управлении империей/Под ред Г.Г.Литаврина и А.П.Новосельцева. М., 1989. С. 159-161.

50. См.: Эмин Н. Моисей Хоренский и древний армянский эпос. М., 1881. С. 74-75.

51. Страбон. География/Пер., статья и комм. Г.А.Стратановского. Л., 1964. С. 475.

52. Меликишвили Г.А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959. С. 455.

53. Кокиев Г.А. Осетины в начале XIX века по наблюдениям путешественника Ю.Клапрота//Изв.СОНИИ, 1948. Т. ХII. С. 219.

54. См., например: Бейлис В.М. Арабские авторы IX - первой половины X в. о государственности и племенном строе народов Европы//Древнейшие государства на территории СССР. 1985. М., 1986. С. 141, 143.

55. Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 408.

56. Ибн-Даста. Известия о хазарах, буртасах, мадьярах, славянах и русах. СПб., 1869. С. 16.

57. Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956. С. 146.

58. См.: Караулов Н.А. Сведения арабских географов IX и X веков о Кавказе, Армении и Азербайджане//СМОМПК. Тифлис, 1908. Вып. XXXVIII. С. 46-47, 115-116.

59. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. С 49.

60. Караулов Н.А. Указ.раб. С. 46-47.

61. Ковалевский А.П. указ.раб. С. 147.

62. См.: Харузин Н. Этнография. Вып. III. Собственность и первобытное государство. СПб., 1903. С.. 240-259.

63. См.: Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. 2-е изд. М., 1983. С. 165-168; Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. 2-е изд. Л., 1986. С. 332-335.

64. Ибн-Даста. Указ. раб. С. 18.

65. Караулов Н.А. Указ. раб. С. 45.

66. См.: Шихсаидов А.Р. 1) Дагестан в Х-ХIV вв. С. 138-139; 2) Арабские источники IХ-Х вв. и вопросы социально-экономического и военно-политического положения раннефеодального Дагестана//Источниковедение средневекового Дагестана. Махачкала, 1986. С. 22-23.

67. См.: Ковалевская В.Б. Изображение коня и всадника на средневековых амулетах Северного Кавказа//Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. М., 1978. С. 117-120.

68. Караулов Н.А. Указ.раб. С. 53.

69. См.: Шихсаидов А.Р. Эпиграфические памятники Дагестана Х-ХVII вв. как исторический источник. М., 1984. С. 215-221, 386-387.

70. См.: Васильев Л.С. Феномен власти-собственности//Типы общественных отношений на Востоке в средневековье. М., 1982. С. 60-99.

71. См., например: Шанаев Д. Осетинские народные сказания//ССКГ, 1870. Вып. III. С. 31-32; Пфаф В.Б. Материалы по истории Осетии//ССКГ, 1871. Вып. V. С. 76-78; Хетагуров К. Соч. М., 1960. Т. IV. С. 316-318.

72. Убежденность исполнителей /любого народа мира/ в исторической достоверности фольклорных сюжетов отмечалась всеми собирателями (Азбелев С.Н. Историзм былин и специфика фольклора. Л., 1982. С. 23).

73. Берзенов Н. Очерки Осетии//Кавказа, 1850. № 15.

74. См.: Магомедов Р.М., Криштопа А.Е. Борьба против татаро-монгольских захватчиков на Северном Кавказе и ослабление власти Золотой Орды//Изв. СКНЦВШ, 1978. № 3. С. 11.

75. Ногмов Ш.Б. История адыхейского народа. Нальчик, 1982. С. 59.

76. См.: Алиев Б., Ахмедов Ш., Умаханов М.-С. Из истории средневекового Дагестана. Махачкала, 1970. С. 170-171; Гаджиев В.Г. Сочинение И.Гербера "Описание..." как исторический источник по истории народов Кавказа. М., 1979. С. 142-146.

77. Алиев Б. Общественный строй Сюргинского союза сельских общин в ХVIII-ХIХ вв.//Общественный строй союзов сельских общин Дагестана в ХVIII - нач. ХIХ в. Махачкала, 1981. С. 61.

78. См.: там же. С. 53-54; Магомедов Д.М. Некоторые особенности социального развития союзов сельских общин Западного Дагестана в ХV-ХVIII вв.//Общественный строй союзов... С. 37.

79. Подробнее см.: Ахмадов Я.З. О роли мусульманского духовенства в общественной жизни Чечни// Общественные отношения у чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом (ХIII - нач. ХХ в.). Грозный, 1982.

80. См.: Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1. С. 75-78; История Дагестана. М., 1967. Т. 1. С. 131, 139-144; История Кабардино-Балкарской АССР. М., 1967. Т. 1. С. 65, 77-79, 82-84, сл.; Кузнецов В.А. Алания в Х-ХIII вв. Орджоникидзе, 1971. С. 203-239.

81. Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990. С. 173-174.

82. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца ХVIII в. М., 1988. С. 125-126, 132.

83. Магомедов Р.М. О некоторых особенностях развития феодальных отношений у народов Дагестана//РФОНСК. С. 42-44.

84. Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в Х веке. Л., 1932. С. 80, 97.

85. См.: Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 279-280, 324-330.

86. Новосельцев А.П. Хазарское государство... С. 134, 137-142.

87. Караулов Н.А. Указ. Раб. С. 44-47, 109; Ибн-Даста. Указ.раб. С. 16-19.

88. См.: Новосельцев А.П. Генезис феодализма в странах Закавказья. М., 1980. С. 190-196.

89. См.: Новосельцев А.П. Хазарское государство... С 143-144.

90. См.: Плетнева С.А. Хазары. М., 1976. С. 57-59; Магомедов М.Г. Пути формирования Хазарского раннефеодального государства//РФОНСК. С. 154-155.

91. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т. П. С. 148.

92. Кобищанов Ю.М. Полюдье: явление отечественной и всемирной истории цивилизаций. М., 1995. С. 219.

93. История народов Северного Кавказа... С. 131.

94. Глоб Н. и Прицак О. Хазарско-еврейская переписка Х века. М. - Иерусалим, 1997. С. 140-141.

95. Константин Багрянородный. Указ. Раб. С. 53.

96. Новосельцев А.П. Хазарское государство... С. 106.

97. См.: Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах. М., 1990. С. 24-30, 95, 303, 306, 331; Семенов Ю.И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития//ЭО, 1993. № 1. С. 55.

98. См.: Ильин Г.Ф. О так называемой налоговой эксплуатации//Классы и сословия в докапиталистических обществах Азии. М., 1985. С. 69-72; Коротаев А.В. Рец.: Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность...// Восток, 1992. № 2. С. 189-198.

99. См.: Коротаев А.В. Рец. С. 193, 198 примеч. 24.

100. См.: Кобищанов Ю.М. 1) Полюдье и его трансформация при переходе от раннего к развитому феодальному государству//От доклассовых обществ к раннеклассовым. М., 1987. С. 135-158; 2) Полюдье.

101. Караулов Н.А. Указ. раб. С. 53.

102. См., например: Инал-Ипа Ш.Д. Абхазы. Сухуми, 1965. С. 428-429, 499; Кобищанов Ю.М. Полюдье. С. 193-227.

103. Константин Багрянородный. Указ. раб. С. 51-53.

104. См.: Гадло А.В. Страна Ихран /Ирхан/ дагестанской хроники "Дербент-наме"//Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. Орджоникидзе, 1984. С. 118-138.

105. См.: Бибиков М.В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (ХII-ХIII вв.)//ДГТ СССР. 1980. М., 1982. С. 143.

106. См.: Новосельцев А.П. Некоторые черты древнерусской государственности в сравнительно-историческом аспекте//ДГТ СССР. 1985. М., 1986. С. 40.

107. См.: Савенко С.Н. Характеристика социального развития аланского общества по материалам катакомбных могильников Х-ХII вв. М., 1989. Автореф. канд. дис. С. 19.

108. См.: Гутнов Ф.Х. Господский двор и вотчина у алан//Аланы: история и культура. Владикавказ, 1995. С. 363-371.

109. См.: Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970. С.43.

110. См.: Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 591; Т. II. С. 189.

111. Кулаковский Ю. Христианство у алан//ВВ, 1898. № 1. С. 5.

112. См.: Ванети З. Общество нартов//Изв. ЮОНИИК, 1935. Вып. II. С. 212-213; Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. М., 1976. С. 95.

113. Кузнецов В.А. Алания в Х-ХIII вв. С. 228.

114. См.: Абаев В.И. Осетинский социальный термин Алдар//Изв. СОНИИИ, 1968. Т. ХХУП. С. 25-26.

115. См.: Сахаров А.М. Феодальная собственность на землю в Российском государстве//Проблемы развития феодальной земельной собственности на землю. М., 1979. С. 94-95.

116. Пронштейн А.П. Указ. раб. С. 24.

117. Галонифонтибус И. Сведения о народах Кавказа (1404 г.). Баку, 1980. С. 14

118. Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. М.-Л., 1936. С. 72.

119. Подробнее см.: Гутнов Ф.Х. Средневековая Осетия. Владикавказ, 1993. С. 70-100.

120. Памятник эриставов/Пер., исслед. и примеч. С.С.Какабадзе. Тбилиси, 1979. С. 27, 34.

121. См.: Гутнов Ф.Х. Генеалогические предания осетин как исторический источник. Орджоникидзе, 1989. С. 54.

122. См.: Гутнов Ф.Х. Бадел осетинских родословных//Проблемы исторической этнографии осетин. Орджоникидзе, 1987. С. 50-70.

123. См., например: Полиевктов М.А. Экономические и политические разведки Московского государства в ХVII в. на Кавказе. Тифлис, 1932. С.29.

124. Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. М., 1889. С. 150-154.

125. Там же. С. 454, 457.

126. Полиевктов М.А. Посольство стольника Толочанова и дьяка Иевлева в Имеретию 1650-1652. Тифлис, 1926. С. 120.

127. См.: Шихсаидов А.Р. Дагестан в Х-ХIV вв. С. 11.

128. См.: Кобищанов Ю.М. Полюдье. С. 197.

129. См.: Гутнов Ф.Х. Тумы, чанки и кавдасарды в период феодализма//Изв. СКНЦВШ. Ростов н/Д, 1987. № 1. С. 74-79.

130. См.: Кобищанов Ю.М. Полюдье. С. 197-198.

131. См.: Шихсаидов А.Р. Дагестан в Х-ХIV вв. С. 12, 174-175.

132. Галонифонтибус И. Указ. раб. С. 25-26.

133. См.: Шихсаидов А.Р. Эпиграфические памятники Дагестана Х-ХVII вв. как исторический источник. М., 1984. С. 379-380, 386-389.

134. Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М.-Р. Дагестанские исторические сочинения. М., 1993. С. 191-193, 199-200.

135. Эвлия Челеби. Книга путешествия. М., 1979. Вып. 2. С. 94-95, 105-107.

136. Магомедов А.Р. Хозяйственная жизнь и социальный строй Нагорного Дагестана в ХV-ХVII вв. Ростов н/Д., 1985. С. 49.

137. Галонифонтибус И. Указ. раб. С. 17.

138. Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов ХIII-ХIХ вв./Сост. и ком. В.К.Гарданов. /Далее: АБКИЕА/. Нальчик, 1974. С. 47-51.

139. Эвлия Челеби. Указ. раб. С. 52-68, 73-76.

140. АБКИЕА. С. 54.

141. Эвлия Челеби. Указ. раб. С. 86-90.

142. См.: Кумыков Т. Х. Основные этапы и некоторые особенности феодализма у адыгских народов//РФОНСК. С. 47; Дзамихов К.Ф. К генеалогии западноадыгских черкесских княжеских родов в XVI-XVII веках//Изв. СКНЦВШ. Ростов н/Д, 1990. № 2. С. 58-67.

143. Магомедов Р.М. О некоторых особенностях развития феодальных отношений у народов Дагестана//РФОНСК. С. 42.

144. АБКИЕА. С. 72.

145. См.: Карпов Ю.Ю. Джигит и волк. СПб., 1996. С. 75-76.

146. См.: там же. С. 81-83.

147. Эвлия Челеби. Указ. раб. С. 59.

148. Галонифонтибус И. Указ. раб. С. 15, 34.

149. Абаев В.И. ИЭСОЯ. Л., 1979. Т. III. С 322-323.

150. См.: Кочиев К.К. Тутыр - владыка волков//Изв. ЮОНИИ, 1987. Вып. XXXI. С. 58-65.

151. См: там же. С. 65; Чочиев А.Р. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвал, 1985. С. 68.

152. Карпов Ю.Ю. Джигит и волк. С. 163.

153. См.: Пчелина Е.Г. Местность Уаллагир и шесть колен рода Осибагатара// Архив СОИГСИ, ф. 6, оп. 1, д. 21, л. 3, сл.

154. См.: Демаков А.А., Фоменко Д.А. К проблеме идентификации сенмурва// Культуры степей Евразии второй половины 1 тысячелетия н.э. Тез.док. Самара, 1997. С. 15-16.

155. См.: Klaprot J. Reise in den Kaukasus und nach Georgien unternommen in den Jahren 1807 und 1808. Halle und Berlin, 1814. Bd. II.

156. См. Бларамберг И. Кавказская рукопись. Ставрополь, 1992. С. 161.

157. Вероисповедание, суеверия, обряды, правление, обычаи и нравы осетин //Тифлисские ведомости, 1830. № 28.

158. См.: Ковалевский М.М. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении. М., 1886. Т. 1. С. С. 76; Карпов Ю.Ю. Джигит и волк. С. 68.

159. Кокиев С.В. Записки о быте осетин//Сборник материалов по этнографии, издаваемый при Дашковском этнографическом музее. М., 1885. Вып. 1. С. 78-79.

160. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961. С. 128-129.

161. См.: Карпов Ю.Ю. Джигит и волк. С. 68-75. Еще более отчетливо связь позднейших мужских объединений с архаической практикой мужских домов и древними отрядами молодых воинов прослеживается на таджикском материале. - Рахимов Р.Р. Концепция лидерства в культуре таджиков// Этнические аспекты власти. СПб., 1995. С. 151-162.

162. См.: Steder. Tagebuch einer Reise, die im Jahre 1781 von der Gransfestung Mosdok nach inner Kaukasus unternommen worden. Leipzig, 1797. S. 64, 68, 117.

163. Зиссерман А.Л. Двадцать пять лет на Кавказе. СПб., 1879. Т. 2. С. 356-357.

164. Марков Е. Очерки Кавказа. 3-е изд. СПб.-М., 1913. С. 45-46.

165. См.: ЦГИА, ф. 1149, оп. № Х, д. 112, л. 35, 82; ф. 1268, оп. 18, д. 149, л. 60 об.; ЦГА РСО-Алания, ф. 291, оп. 1, д. 2, л. 133-135 об.; ф. 233, оп. 1, д. 6, л. 9-10; АКАК. Тифлис. 1869. Т. Ш. С. 213, 222; Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. СПб., 1879. Т. 2. С. 259; Кокиев Г.А. Материалы по истории Осетии. Орджоникидзе, 1933. Т. 1. С. 91, 94; Сокуров В.А. Кабардинские грамоты ХVI-ХVIII вв.//Из истории феодальной Кабарды и Балкарии. Нальчик, 1981. С. 162-201; История Дагестана. Т. 1 С. 347, 400.

166. См.: Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институты. М., 1981. С. 78.

167. ЦГА РСО-Алания, ф. 291, оп. 1, д. 34, л. 1-3.

168. По наблюдениям Б.Ф.Поршнева, между возможностями ухода и ростом эксплуатации существует обратно пропорциональная зависимость (см.: Поршнев Б.В. Феодализм и народные массы. М., 1964. С. 284-285).

169. См., например: Краткая записка о горских народах//Северный архив, 1826. Ч. II. № 13. С. 25; Кумыков Т.Х. Из истории судебных учреждений в Кабардино-Балкарии: конец ХVIII - ХIХ вв.//Уч. Зап. КБНИИ, 1963. Т. ХIХ. С. 90-101.

170. См.: Виноградов В.Б. Россия и Северный Кавказ: обзор литературы за 1970-1975 гг.//ИСССР, 1977. № 3. С. 162.

171. См., например: Покровский М.В. Завоевание Кавказа//Дипломатия и войны царской России в ХIХ столетии. М., 1923. С. 199-200; Лавров Л.И. Указ. раб. С. 14-15; Кобычев В.П. Поселения и жилища народов Северного Кавказа в ХIХ-ХХ вв. М., 1982. С. 27, 48 примеч. 135.

172. См.: Ахмадов Я.З. О характере движения в Чечне в 1758-1759 гг.//Социальные отношения и классовая борьба в Чечено-Ингушетии в дореволюционный период. Грозный, 1979. С. 95-100.

173. См.: Тхамоков Н.Х. Социально-экономический и политический строй кабардинцев в ХVIII веке. Нальчик, 1961. С. 149-150.

174. ЦГАДА, ф. Госархив, раз. 23, д. 13, ч. 1, л. 116.

175. Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов. М., 1967. С. 149.

176. См.: Кажаров В.Х. Адыгская хаса. Нальчик, 1992. С. 123-129.

177. Бларамберг И. Указ. раб. С. 24-25.

178. См.: Меликишвили Г.А. Указ. раб. С. 52.

179. Виноградов В.Б. Генезис феодализма... С. 49.

180. См.: Алексеев Ю.Г. Аграрная и социальная история Северо-восточной Руси ХУ-ХУ1 вв. М.-Л., 1966. С. 3-4, сл.; Абрамович Г.В. К вопросу о критериях раннего феодализма на Руси и стадиальности его перехода в развитой феодализм//ИСССР, 1981. № 2. С. 60-77.

181. См.: Маньков А.Г. Уложение 1649 года - памятник феодального права России. Л., 1980. С. 98-100.

182. Хетагуров К. Соч. Т. IV. С. 319.

183. См.: Мансуров Ш.М. Новые документы о земельных отношениях в Салтавии//Общественный строй союзов сельских общин Дагестана. Махачкала, 1981. С. 106, 108-111; Алиев Б.Г. Общественный строй Сюргинского союза сельских общин в ХУШ-Х1Х вв.//Там же. С. 51-52; Мусукаев А.И. О Балкарии и балкарцах. Нальчик, 1982. С. 33; Ахмадов Я.З. 1) Указ. раб. 46; 2) К вопросу о социальном строе и общественно-политической обстановке в Чечено-Ингушетии в ХVIII в.//Вопросы истории классообразования и социальных движений в дореволюционной Чечено-Ингушетии. Грозный, 1980. С. 54-55.

184. См.: Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. Одесса, 1883. Вып. II. С. 14, 17, 78-80, сл.; История Дагестана. Т. 1. С. 317; Магомедов Д.М. Социально-экономическое развитие союзов сельских общин Дагестана в ХVIII - нач. ХIХ в.//Развитие феодальных отношений в Дагестане. Махачкала, 1980. С. 100-105; Магомедов А.Р. Указ. раб. С. 61-112.

185. См.: Хашаев Х.М. Общественный строй Дагестана в ХIХ в. М., 1961. С. 259; Магомедов Д.М... Социально-экономическое... С. 95.

186. См.: Размеры земельных владений у осетин//Терские ведомости, 1881. № 19; Максимов Е. Туземцы Северного Кавказа. Владикавказ, 1892. Вып. 1. С. 33; Городецкий Б.М. Осетины нагорной полосы Терской области. Екатеринодар, 1908. С. 9.

187. Неусыхин А.И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному//Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968. Кн. 1. С. 600.