Раскрываются сущность и специфика развития этнополитических процессов на Северном Кавказе в период хрущевской «оттепели» и в годы брежневского «застоя».

Правильное осмысление этнополитических процессов на Северном Кавказе зависит, прежде всего, от их понимания не только в контексте современного состояния, но и в более глубокой исторической ретроспективе. Это дает возможность прогнозировать развитие этнополитических процессов в регионе в перспективе их развития. Этнополитические процессы на Северном Кавказе приобретают в 50-80-е годы ХХ века совершенно иной характер по сравнению с эпохой сталинизма. При культе личности И.В. Сталина этнополитические процессы отличались крайней противоречивостью, в них можно выделить ряд этапов.

Первый из них – этап нациестроительства, который протекал на фоне становления культа личности и который имел своим результатом формирование наций у многих северокавказских этносов на основе донациональных форм этнической жизни. Второй этап – кризисные явления в этнополитических процессах в период развернутого культа личности Сталина, нарушение законности во всех областях общественной жизни, формирование и функционирование тоталитарного политического режима в полном объеме. Апогеем этих явлений в этнополитических процессах на Северном Кавказе становится депортация карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей за пределы их этнической родины в 1943-1944г.г., а также выселение за пределы региона в 1944 году части армян и греков.

Качественные изменения в этнополитической ситуации на Северном Кавказе, как и по всей стране, наступают после смерти Сталина. Поворотным пунктом в этнополитических процессах становится XX съезд КПСС. На нем 25 февраля 1956 года с докладом, разоблачающим культ личности Сталина, выступает тогдашний Первый секретарь ЦК партии Н.С.Хрущев. В числе других злодеяний сталинского тоталитарного режима Хрущев называет и депортацию целых народов с их этнической родины в годы Великой Отечественной войны. Впервые в советской литературе, как и в средствах массовой информации, тем более в таком важном партийном документе, как доклад на съезде, выселение народов было названо беззаконным. [1] Н.С. Хрущев хорошо понимал ошеломляющее впечатление своего доклада на делегатов съезда. Поэтому он не стал акцентировать внимание на антиправном характере депортации народов (весь его доклад был построен на тезисе о беззаконии, вошедшем в систему при культе личности Сталина).

В связи с тем, что речь шла о периоде Великой Отечественной войны, Хрущев остановился на совершенной необоснованности этой акции с военной точки зрения. «Так, в конце 1943 года, - говорил Хрущев,- когда на фронтах Великой Отечественной войны определился прочный перелом в ходе войны в пользу Советского Союза, принято было и осуществлено решение о выселении с занимаемой территории всех карачаевцев. В тот же период, в конце 1943 года, точно такая же участь постигла все население Калмыцкой автономной республики. В марте 1944 года выселены были со своих родных мест чеченцы и ингуши, а Чечено-Ингушская автономная республика ликвидирована. В апреле 1944 года с территории Кабардино –Балкарской автономной республики высланы были в отдаленные места все балкарцы, а сама республика переименована в Кабардинскую автономную республику» [2].

В докладе Н.С. Хрущева было констатировано, что последствия предпринятых акций по депортации должны быть устранены. Однаконамеченные меры по восстановлению этнополитической субъектности репрессированных народов, их попранных прав имели формальный характер. Доклад Н.С.Хрущева на партийном съезде был лишь политической основой реабилитации репрессированных народов. Необходимы были ещё конкретные меры юридического, экономического и социального характера по развитию этого процесса, но они запаздывали. Тем более, что политическая волна, поднятая докладом Хрущева, затронула слишком большой круг проблем жизни многонациональной страны. И самим депортированным народам, в первую очередь их наиболее активной части, пришлось добиваться юридической реабилитации своих народов и права возвратиться на этническую родину. Не дожидаясь официальной реабилитации, представители этих народов стали ходатайствовать об их возвращении на историческую родину.

Так, по настоятельному требованию представителей чеченского и ингушского народов Верховный Совет СССР вынужден был законодательно закрепить их возвращение на родину – принять официальное постановление от 16 июля 1956 года «О снятии ограничений по спецпереселению с чеченцев, ингушей и членов их семей». В постановлении вместе с тем не предусматривалось снятие ограничений по спецпереселению с карачаевцев и балкарцев. Но, тем не менее, они боролись за свое возвращение на родину. С 1957 года калмыки, карачаевцы, балкарцы, ингуши и чеченцы стали возвращаться в родные места. Это время стало периодом важных изменений в этнополитических и этносоциальных процессах на Северном Кавказе. С одной стороны, это был период когда восторжествовала правовая и нравственная справедливость. С целых народов было снято незаслуженное клеймо предателей. Это был, безусловно, огромный гуманистический акт в жизни этих народов. Но с другой стороны, с этого года начал раскручиваться тот виток проблем, который был заложен депортацией на многие десятилетия.

Наиболее сложными из них были:

1)      социально – экономическое обустройство возвращающихся народов. Нужны были средства на восстановление и строительство жилья, помещений общественного назначения, создания условий для возрождения культуры, обучения на родном языке;

2)

3)      новый территориальный передел, а их к этому времени на Северном Кавказе за годы советской власти уже было более тридцати. Так, территория Карачая была выведена из состава Грузинской ССР и возвращена в состав Ставропольского края. Грузинская топонимика, насаждавшаяся здесь с 1943 года, была заменена на прежнюю, или сменилась новой, более соответствовавшей изменившимся реалиям. Так произошло и со столицей Карачая: Микоян-Шахар, Клухори, Карачаевск. Была организована единая Карачаево-Черкесская автономная область в составе Ставропольского края. Таким образом, произошло возвращение не к административно-территориальному устройству 1943 года, когда карачаевцы были депортированы, а 1922 году, когда была впервые организована Карачаево- Черкесская автономная область. Без особых сложностей прошло возвращение балкарцев, наименование «Кабардинская АССР» было заменено на «Кабардино-Балкарскую АССР» с довоенной столицей в г.Нальчике.

4)

5)      Значительно более сложным оказались этнотерриториальные проблемы, связанные с упразднением Грозненской области и восстановлением Чечено-Ингушской АССР. Они затронули территориальные интересы Дагестана, Северной Осетии и Ставропольского края. Не были удовлетворены и интересы ингушского населения восстанавливаемой Чечено-Ингушской АССР, так как часть земель, населенных до 1944 года преимущественно ингушами, были после депортации ингушей включены в состав Пригородного района Северо- Осетинской АССР. Субэтнос чеченского народа – чеченцы-аккинцы (ауховцы) оказались за пределами воссоздаваемой Чечено-Ингушской АССР.

6)

Район, населенный аккинцами и до 1944 года входил в состав Дагестана, но именовался Ауховским. Теперь он назывался Новолакским, и его новое население составляли лакцы и аварцы. Наконец, возникла еще одна этнотерриториальная проблема, о которой в настоящее время часто говорят средства массовой информации и которая затрагивает интересы одного из автохтонных народов степной части Северного Кавказа – ногайцев. Их основной историко-географический очаг – Ногайская степь – оказался поделенным между тремя крупнымиадминистративными образованиями Северного Кавказа – Дагестанской АССР, Чечено-Ингушской АССР и Ставропольским краем; 3) проблемы новоселов на землях восстанавливаемых автономий.

После депортации народов освободились земли и жилища, которые заселялись людьми других национальностей, причем чаще всего это были отнюдь не добровольцы. Заселение проводилось под давлением административно-партийных органов. Возвращавшиеся на этническую родину люди не требовали возвращения им прежнего жилья, занятого другими, и это было оговорено соответствующими положениями о возвращении депортированных народов в родные места. Но, тем не менее, возникла естественная для такой ситуации психологическая напряженность, которая в отдельных случаях сказалась и в конфликтах в регионе в первой половине 90-х годов ХХ века.

Важнейшими идейно-политическими акциями в 1950 - 1980-е годы в стране стали юбилеи «добровольного вхождения» тех или иных народов в состав России, которые становились яркими идейно – политическими кампаниями. Для подтверждения этой мысли обратимся к официальному изданию – «Очеркам истории Карачаево-Черкесии». В этой объемной работе пишется: «В июле 1957 года трудящиеся Карачаево-Черкесии торжественно отметили 400-летие добровольного присоединения народов области к Русскому государству. Президиум Верховного Совета СССР, Совет Министров СССР горячо поздравили трудящихся Карачаево-Черкесии с большим национальным праздником. В ознаменование 400-летия присоединения Карачаево-Черкесии к России и за успехи в хозяйственном и культурном строительстве Президиум Верховного Совета наградил область орденом Ленина.» [3]. Орденами и медалями, а также почетными грамотами Президиума Верховного Совета РСФСР были награждены 520 передовиков промышленности, сельского хозяйства, науки, искусства, многие получили почетные звания.

Дело в том, что о добровольном вхождении народов Северного Кавказа в состав России, и то весьма условно, можно говорить лишь применительно к черкесам как ближайшим этническим родственникам кабардинцев. Историческим фактом является то, что в 1557 году Кабарда при правителе князе Темрюке действительно добровольно вошла в состав Русского государства. Московский царь Иван IV Грозный женился на дочери Темрюка Гошаней, получившей при крещении имя Мария, что не только укрепило дружеские связи между Москвой и Кабардой, но и стало началом глубокой интеграции кабардинских князей во властные структуры России. Вопрос о «добровольном» или «недобровольном» вхождении того или иного народа в состав государства, созданного историческим творчеством другого народа, вообще не может быть решен однозначно.

Силой, принуждающей войти в состав другого государства, не обязательно должнабыть армия этого государства, но могут быть и другие обстоятельства, в частности дипломатия. Кроме того, очень часто бывает, что мнения различных слоев этноса относительно присоединения к другому государству весьма различны, иногда даже противоположны. Вот почему нередко можно обнаружить, что разные авторы, опираясь на достоверные факты, по-разному трактуют вопросы присоединения одного народа к государству, созданному другим народом. При этом впоследствии может сложиться так, что даже насильственно присоединенные этносы удачно встраиваются в общественно – политическую жизнь этого государства, вносят свой вклад в его развитие и глубоко интегрируются в его жизнь. Именно такая судьба у многих народов Северного Кавказа, и присоединение этих народов к России стало действительно поворотным моментом в их исторической судьбе, определившей место и роль этих народов в современном мире. Поэтому юбилеи присоединения народов Северного Кавказа к России безусловно были оправданы.

Другое дело, чтобы при этом за праздничными речами не исчезала историческая истина, не «исправлялась» история. Именно такая проблема встала перед организаторами празднования в 1957 году 400-летия «добровольного присоединения Карачаево-Черкесии к России». Если достоверность присоединения Черкесии к России в середине XVI века еще каким-либо образом может быть обоснована, то дата присоединения Карачая к России точно известна – 28 октября 1828 года в ходе военной экспедиции генерала Г.А.Эмануэла. Отмечать присоединение только Черкесии, как это было сделано несколько раньше в Кабарде, означало породить отчуждение с только что вернувшимися из изгнания карачаевцами. Жить вместе, а праздновать врозь, - такая возможность была отвергнута как неприемлемая. И вот, вопреки исторической истине, было решено праздновать в 1957 году 400-летие добровольного присоединения Карачаево-Черкесии к России. Еще более антиисторичный характер имело празднование, несколько позже, в период "застоя", 200-летия «добровольного» вхождения Чечни в состав России.

Механизм присоединения Чечни к России и даты этого процесса были хорошо известны еще из работ дореволюционных историков. Достаточно вспомнить хотя бы соответствующие тома капитальных трудов Н.Ф.Дубровина «История войны и владычества русских на Кавказе» (1871- 1888гг.), В. А. Потто «Кавказская война» (переиздана в г. Став-рополе в 1993-1994гг.). Однако реальные исторические факты в период хрущевской «оттепели» приносились в жертву новой идеологической концепции – концепции добровольного вхождения всех народов Северного Кавказа в состав России. Это не просто искажало исторические данные и являлось научной недобросовестностью, но и заложило основы для нагнетания напряженности в конце 1980 – начале 1990-х гг. в эпоху бурного роста национального самосознания у народов Северного Кавказа. Ведь опровергнуть эту концепцию не составляло никакого труда, достаточно было взять работы русских исследователей дореволюционного периода, тем более XIX века, особенно тех, кто описывал события на Кавказе, что называется, по горячим следам. Оценка событий на Северном Кавказе эпохи присоединения этого края к России в период хрущевской «оттепели» менялась в зависимости от изменения общественно-политической ситуации в стране. В принципе, это нельзя считать чем-либо из ряда вон выходящим, такие переоценки имели место и в прошлом, в том числе в зарубежной, а не только в советской науке.

В этой ситуации проявляется одна из специфических черт познания социальных явлений: роль субъективного фактора в обществоведческом знании становится порой неизмеримо более значима по сравнению с естественно - научным. Это обусловлено не только стремлением к познанию собственной истории, сколько потребностью через обращение к прошлому понять и оценить настоящее в жизни своей страны. В этот период оценка деятельности Шамиля и его движения вновь изменилась после XX съезда КПСС. Вместо выдвинутой бывшим секретарем ЦК компартии Азербайджана М. Багировым концепции, согласно которой не только мюридизм, но и все движение горцев под руководством Шамиля, объявлялось реакционным, инспирированным англо-турецкой агентурой [4], утверждалось о религиозном характере этого движения. Так, в ноябре 1956 года на сессии в Институте истории АН СССР состоялась дискуссия по этому поводу, в ходе которой выступило 34 специалиста из Москвы и других городов нашей страны [5]. Как отмечает участник этой дискуссии Н.А.Смирнов, «участники сессии отвергли версию об агентурном характере движения горцев как антинаучную... Сессия признала необходимость дальнейшего изучения реакционных черт мюридизма, а также руководящей роли мусульманского духовенства в распространении этой идеологии» [6].

Таким образом, изучение движения Шамиля было перенесено в другую плоскость – антирелигиозную и антиклерикальную. Такой ракурс рассмотрения проблемы полностью совпадал с развернувшейся в СССР с 1954 года активной антирелигиозной кампанией. Сама эта кампания, то несколько затухая, то вновь активизируясь, продолжалась вплоть до 1988 года, пока не ознаменовалась встречей М.С.Горбачева с руководителями Русской православной церкви накануне празднования тысячелетнего юбилея «крещения» Руси. Эта кампания по распространению атеизма в стране свидетельствует о том, что характер государственной власти при Н.С.Хрущеве в сущности не изменился. Разумеется, нельзя недооценивать того, что сделал Хрущев в развенчании и частичной ликвидации последствий культа личности Сталина, как и некоторых достижений в области экономики. Но нельзя и переоценивать результаты хрущевской «оттепели», в своей сущности различия с режимом Сталина были количественные, а не качественные.Режим эпохи Хрущева по сути оставался тоталитарным, хотя не проявлялся в такой крайней степени, как сталинский. Не случайно он был достаточно легко вытеснен брежневским «похолоданием». Хрущевская «оттепель» не дала глубоких корней, ибо те изменения в области политики и идеологии, предпринятые Хрущевым, не затронули сущностных основ строя, породившего тоталитаризм. Поэтому начавшийся после XX съезда КПСС процесс реабилитации репрессированных народов оказался непоследовательным, был растянут на несколько десятилетий и фактически завершился на политико-юридическом уровне лишь в конце 1980 – начале 1990-х гг.

Тоталитарный политический режим нуждался в нескольких «несущих элементах» своей конструкции, без которых он не мог существовать. В области идеологии таким элементом являлся поиск врага. Сразу после окончания войны такими врагами были объявлены ученые отдельных направлений в науке, затем некоторые писатели, врачи, космополиты и т.д. Для поддержания этого режима не столь уж важно было, по каким признакам формируется новая группа, подходящая для образа врага. Важно было, чтобы этот образ постоянно присутствовал в общественном сознании. С середины 1950-х г.г. началось формирование образа врага из верующих и священнослужителей. В годы войны в силу тягот военного времени, горя         пришедшего почти в каждую советскую семью, религиозность населения несколько увеличилась. В военный период православная церковь вела активную патриотическую деятельность, что также увеличило ее авторитет среди населения. Сталин позитивно оценил эту деятельность, и в первые послевоенные годы наступательной работы против религии и ее институтов почти не велось. Но Хрущев развернул антирелигиозную деятельность с присущей ему энергией и напористостью. В июле и ноябре1954 года были приняты два постановления, направленные на развертывание массовой атеистической пропаганды [7].

Реализация этих постановлений на Северном Кавказе, как и во всей стране, была направлена, прежде всего, против православия и ислама как наиболее массовых религий по количеству приверженцев. Прокатилась новая волна закрытия церквей, монастырей, мечетей и духовных учебных заведений, открытых в послевоенный период. Духовенство вновь подверглось различным унижениям, деятельность служителей религиозного культа стала жестко регламентироваться инструкциями центральных и местных властей. Сложность развертывания атеистической пропаганды в национальных республиках и областях Северного Кавказа в этот период упиралась в недостаток, а зачастую на отсутствие национальных кадров пропагандистов научного атеизма. Значительную роль в возникновении такого положения в регионе играло также отождествление национального и религиозного. Социологи Ю.А. Айдаев и В.Г. Пивоваров, проводившие в конце 1960 – начале 1970-х гг. исследование религиозности среди чеченского населения, отмечали характерное отношение местного населения к атеистической пропаганде: «Чеченцу-атеисту задавался вопрос: «Зачем вы занимаетесь антирелигиозной пропагандой, разве вы не чеченец?» По мнению многих верующих, уже чеченское или ингушское происхождение предопределяло принадлежность к религии, причем непременно к исламу» [8]. Вскоре центром подготовки атеистических кадров и, прежде всего, антиисламской направленности на Северном Кавказе становится Дагестанский государственный университет. При нем создается совет по присуждению ученых степеней кандидата философских наук по специальности «научный атеизм». В нем получали ученые степени кандидата философских наук наряду с сотрудниками вузов и НИИ Северного Кавказа и некоторые партийные работники региона. История сделала очередной крутой  поворот: в дооктябрьское время Дагестан был крупнейшим центром разработки исламской идеологии и, в частности, идеологии кавказского мюридизма, а также подготовки кадров мусульманского духовенства. В начале 60-х гг. эта республика превращается в центр подготовки кадров для атеистической работы.

В ноябре 1960 года Дагестанский государственный университет и Дагестанское республиканское отделение общества «Знание» организовали и провели конференцию на тему: «Пережитки ислама и пути их преодоления». Задуманная как региональная, она фактически превратилась во всесоюзную, так как в ней приняли участие религиоведы из Москвы, Ашхабада, Баку, Оша и вузовских городов Северного Кавказа [9]. Наступление на религию продолжалось и после ухода с исторической арены Н.С.Хрущева. Более того, с открытием Института научного атеизма при АОН ЦК КПСС оно усилилось. «Теоретики» института сформулировали тезис о том, что атеистическим воспитанием должны заниматься «не только партийные комитеты, но и советские, хозяйственные, комсомольские,профсоюзные и другие общественные организации.

При этом их работа среди различных групп населения должна строиться дифференцированно, с учетом национальных, возрастных и других особенностей, вестись не только на производстве, но и по месту жительства» [10]. Вместе с тем следует отметить качественные изменения ракурса этой деятельности в годы «застоя», что особенно важно для такого полиэтничного региона, как Северный Кавказ. После XXIV съезда КПСС, на котором Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И.Брежнев провозгласил тезис о создании в СССР новой исторической общности людей - советского народа, началось активное наступление на все проявления национализма. В докладе Брежнева, посвященном 50-летию образования СССР, был сформулирован еще тезис, ставший впоследствии общепринятым в нашей стране социологическим и политологическим положением вплоть до конца 80-х годов: «Национальный вопрос в том виде, в каком он достался нам от прошлого, решен полностью, решен окончательно и бесповоротно» [11].

В годы «застоя» в СССР произошла своего рода абсолютизация в оценке национального вопроса при социализме. Многонациональность стала истолковываться как интернациональность, межнациональность – как дружба народов. Эти тезисы в годы «застоя» сыграли негативную роль в оценке состояния наций и национальных отношений в стране. Работая в обстановке нарастающего догматизма, многие советские исследователи оказывались в плену далеких от истины представлений. Так, профессор С.Т.Калтахчян в монографии «Марксистско-ленинская теория нации и современность» (1983г.) повторял выдвигавшееся им ранее положение о том, что при «социализме происходит единение, слияние наций в области экономики, политики, идеологии, а также их сближение в сфере культуры, быта, традиций, особенностей характера».

При оценке состояния наций и национальных отношений при социализме такую же мысль высказывал по существу и профессор М.И.Куличенко. В своей книге «Расцвет и сближение наций в СССР» он подчеркивал: «Отсчет, так сказать, должен вестись не по отношению к огромным разрывам уровней развития в прошлом, а с учетом достигнутого единого уровня, соответствующего этапу зрелого социализма, а так же исходя из требований сегодняшнего дня» [12]. Такой стереотип в понимании процесса взаимодействия этносоциальных общностей в СССР при «застое» приобрел важнейшее значение в советском обществоведении. В результате нации и народности страны перестали рассматриваться в качестве носителей политической воли.

Насколько эти положения оказали дезориентирующее влияние не только на общественное сознание в целом, но и на обществоведческую науку, доказывать не приходится. Актуализация через полтора десятилетия многих этнических конфликтов, уходящих корнями еще в дореволюционную эпоху, наглядно опровергла эти тезисы. В этом же докладе Брежнева было сказано, что националистические предрассудки очень живучи и против них необходимо вести постоянную борьбу [13]. Советские обществоведы сформулировали, в общем, правильный вывод о том, что «национализм, особенно идеологически оформленный, находит в религии удобную, так сказать, легальную форму своего выражения»[14].

В антирелигиозной работе на Северном Кавказе особый упор делался на преодоление этого синтеза национального и религиозного. Вопросам интернационального воспитания в регионе стало уделяться повышенное внимание. В Махачкале, Грозном, Нальчике, Ростове-на-Дону, Пятигорске, Ставрополе и других вузовских городах Северного Кавказа проходили многочисленные конференции, посвященные интернациональному и патриотическому воспитанию. Идеологическим стержнем этой деятельности было противопоставление национальной политики царизма «ленинской национальной политике КПСС». Вновь был возрожден ленинский идеологический штамп «Россия – тюрьма народов». Стала активно пропагандироваться идея о том, что советская власть создала совершенно новые, справедливые отношения между народами. При этом не упоминалось о том, что именно при советской власти выселялись с исторической родины целые народы. Тем временем, в кулуарах конференций нередко можно было слышать разговоры о том, что мухаджирство, переселение в Турцию значительной части некоторых автохтонных народов Северного Кавказа (в основном адыгов), при всей трагичности этой акции для судеб этих народов, не было столь жестоким, не ставило целью выселение целых этнических групп поголовно, тщательно и заранее готовилось.

Характерной особенностью эпохи «застоя» в СССР являлись относительная стабильность в обществе, устойчивость и предсказуемость этнополитических процессов. В стране не было серьезных социальных потрясений, постоянных перестановок кадров, свойственных хрущевскому времени. В союзных и автономных республиках медленно, без особого напора набирала силу этнократия. Национальная принадлежность человека становилась одним из важнейших факторов продвижения по службе. Наиболее четко этнократическая система во властных структурах была отработана в Дагестане, где первые должности (первый секретарь обкома КПСС, председатель Совета министров республики, председатель Верховного совета республики) занимали поочередно представители крупнейших этносов республики – аварцы, даргинцы, лезгины. Автор статьи не придает термину «этнократия» изначально негативного значения, в определенной степени этнократия была элементом стабильности системы. Однако далеко не все этнические группы были удовлетворены сложившейся этнократической системой, так как в любой северокавказской республике, кроме титульного или титульных этносов, имеются 1с либо нетитульные автохтонные этносы, либо значительные этнические меньшинства, зачастую проживавшие в этих местах в течение нескольких столетий. Так, в Дагестане сложившимся механизмом этнического распределения власти были недовольны кумыки, фактически отстраненные от механизма распределения верховной власти в республике. В условиях нарастающей этнократии проблема этнического распределения власти, однако, постепенно приобретала все большую остроту и послужила одним из факторов развертывания этнических конфликтов в конце 80 – начале 90–х гг.

Значимость этой проблемы усиливалась еще и тем, что в социальной структуре некоторых северокавказских этносов важное место занимает клановое деление, и приход конкретного человека к власти в республике означал не только приход определенной этнической группы, но и приход определенного клана. В условиях Северного Кавказа эта проблема не имела такой остроты, как, скажем, в Казахстане или Киргизии. Но, тем не менее, клановость северокавказских обществ была и остается одним из этнополитических факторов в регионе. Клановые компоненты в организации власти в Северо-Кавказском регионе, однако, имели в определенном смысле этностабилизирующую роль.

Дело в том, что клановость, будучи в конкретных исторических условиях одной из наиболее значимых линий социального разделения, понижает, а точнее, удерживает на более низком уровне значимость других линий социального взаимодействия, в том числе этнической. Поэтому можно утверждать, что клановый характер северокавказских народов в определенной степени замедлял формирование этнократии. В целом, клановый компонент во властных структурах на региональном уровне повышал значимость института власти в глазах рядовых граждан. Приход руководителя клана к рычагам государственной власти пусть в ограниченном смысле, но все же означал приход к власти представителей клана.

Определенной стабилизации межэтнических отношений в стране способствовала Конституция СССР, принятая Верховным Советом страны в октябре 1977 года. В национально-государственном строительстве она закрепила те формы национальной государственности и национально- территориальной автономии, которые уже сложились на Северном Кавказе после возвращения в 1957 году депортированных народов на историческую родину и связанной с этим административно-территориальной реорганизации в регионе. Однако, к этому времени уже стала обнаруживаться исчерпанность вхождения автономных областей в состав краев (Карачаево-Черкесии – в Ставропольский край, Адыгеи – в Краснодарский). Более глубокого анализа проблемы не проводилось, тенденции этнополитической ситуации в регионе не прогнозировались. Поэтому можно утверждать, что Конституция СССР 1977 года закрепила существующее положение вещей, но не моделировала общества будущего. Это одна из важнейших черт механизма «застоя». Конституция в динамичном обществе должна выполнять двоякую функцию: с одной стороны, законодательно закреплять уже сложившиеся и оправдавшие себя в данных условиях формы общественного устройства, с другой стороны – моделировать общественные процессы на будущее, по крайней мере, ближайшее. Именно эта вторая сторона и отсутствовала в советской Конституции 1977 года, в этом смысле это действительно был «документ застоя».

Деление на союзные и автономные республики было закреплено на основе исторически сложившейся традиции. На заре советской власти, когда формировалось национально-территориальное устройство новой страны, три принципа, выдвинутые Сталиным в качестве критерия разделения национальных государственно-территориальных образований на союзные и автономные республики (численность населения не менее одного миллиона человек, титульный народ составляет большинство населения, наличие внешней границы) имели определенную логику. Возможно, за исключением первого тезиса, который нельзя рассматривать иначе, как магию чисел (например, почему одного, а не двух миллионов человек?). Но в любом случае численность населения, конечно, должна учитываться при национально-территориальном районировании и определении статуса тех или иных территорий.

Но постепенно картина стала меняться, предложенные Сталиным принципы перестали работать вследствие демографических процессов, миграций, освоения новых территорий, территориальных переделов и т.д. К примеру, для Карачаево-Черкесии титульными являются только два этноса (карачаевцы и черкесы), хотя здесь же находится этническая родина абазин, численность которых ненамного меньше, чем черкесов, компактными группами с давних времен проживают казаки и ногайцы. Таким образом, принятое согласно Конституции СССР 1977 года национально-государственное устройство страны было внутренне противоречивым, и не представляет ничего удивительного, что эти противоречия стали в последующем углубляться, а некоторые из них переросли в конфликты. Вместе с тем следует сказать, что не вполне стройная, но устоявшаяся система национально-территориального устройства была в 60 – 70-е годы одним из стабилизирующих факторов в этнополитических процессах на Северном Кавказе. Иногда традиционность общественной жизни, включающая в себя даже отдельные отжившие элементы, обладает большей жизнестойкостью, чем назревшие, но скоропалительные перемены.

В связи с тем, что на Северном Кавказе этнополитические процессы в исследуемый период протекали в юридическом русле национальной автономии, необходимо более подробно остановиться на теоретическом аспекте этой проблемы. Отношение к национально-территориальной автономии в компартии сформировалось еще в дооктябрьское время и наиболее четко изложено в работе И.В.Сталина «Марксизм и национальный вопрос», а также в статьях В.И.Ленина «О праве наций на самоопределение» и «Критические заметки по национальному вопросу». В этих работах Ленин и Сталин утверждали, что искомой формой решения национального вопроса в многонациональной стране является национально-территориальная автономия. Из этого теоретического постулата большевики исходили в практике национально-государственного строительства, когда пришли к власти.

История нациестроительства на Северном Кавказе дает богатый материал для анализа самого феномена нациестроительства. Действительно, создание национально-территориальных автономий на Северном Кавказе способствовало:

1)      этнической консолидации автохтонных народов региона. Например, древний горский кавказский этнос балкарцы в дооктябрьское время делились на отдельные субэтнические группы, именовавшиеся по названиям ущелий, в которых проживали. В официальных российских документах они именовались «горские общества Кабарды» и «горские татары» [15]. Последнее неверно, так как татары – совершенно другой народ, с которым балкарцы имеют лишь определенное языковое родство. И балкарский (точнее, карачаево-балкарский), и татарский языки принадлежат к тюркской группе алтайской языковой семьи. Консолидация отдельных групп балкарцев в самостоятельную народность началась в годы советской власти. В 1924 году была создана письменность на балкарском языке, быстрыми темпами стала развиваться общая духовная культура балкарского народа. В Черкесской автономной области (с 1957 года – Карачаево-Черкесии) шло формирование черкесской народности. Шла консолидация чеченского этноса, сформировавшегося в нацию в довоенный период. В Северо-Осетинской АССР шла этническая консолидация осетин- иронцев и осетин-дигорцев. Подобные процессы интенсивно протекали у многих других народов Северного Кавказа;

2)      росту этнического и национального самосознания этносов на основе их консолидации. Этому сложному и длительному процессу содействовали территориальное объединение земель, заселенных людьми одной этнической принадлежности, и национально-территориальное районирование на Северном Кавказе;

3) быстрым темпам развития национальной культуры народов Северного Кавказа. Особенно этому помогло формирование национальной интеллигенции и создание письменности на национальном языке, о чем шла речь выше.

Несмотря на то, что в условиях административно-командной системы управления основная масса того или иного этноса на Северном Кавказе, как и в других регионах страны, была фактически выключена из механизма власти, при создании национально-территориальных автономий формируется этническая партийно-государственная элита, заинтересованная в консолидации этнической группы как источнике власти. Наибольшие результаты в рамках национально-территориальной автономии этносами были достигнуты именно в области культуры, и отрицать эти достижения в годы советской власти было бы антиисторичным. Однако эти достижения можно было бы осуществить и в рамках культурно- национальной автономии, предложенной австрийскими социал-демократами О.Бауэром, К.Реннером и др. до Октябрьской революции. Понадобился опыт нескольких десятилетий национально-государственного строительства, многочисленных национально-территориальных переделов, разразившихся в конце 80 – начале 90-х гг. этнотерриториальных конфликтов, чтобы уяснить продуктивность идеи культурно-национальной автономии. Лишь 22 мая 1996 года Государственная Дума Российской Федерации приняла Федеральный закон «О национально-культурной автономии» [16], легитимизировавший, наконец, незаслуженно отверженную большевиками в нашей стране идею австрийских социал-демократов.

Понять роль национально-территориальных автономий в этнополитических процессах на Северном Кавказе можно только в динамике. Если первые два-три десятилетия своего существования эти автономии играли в основном организующую, конструктивную роль в развитии автохтонных народов Северного Кавказа, то в период «застоя» все более отчетливо стали обнаруживаться противоречивые черты в их структуре, их несоответствие новым реалиям жизни. В пользу такого вывода говорит следующее:

1)      для дальнейшего развития северокавказских этносов уже как наций функционирование автономий в прежнем виде уже мало что давало. В условиях брежневской эпохи этнократия все меньше думала о благе своего народа, а все больше – о своем собственном. Назревал разрыв между этнополитической элитой и «неэлитными» слоями этносов, судьба этнополитической элиты все меньше зависела от реальной жизни народа, элита бюрократизировалась и в этом смысле интернационализировалась. В стране складывалась интернациональная, а точнее, космополитичная региональная элита, относившаяся к власти откровенно гедонистически, а потому боявшаяся ее потерять;

2)      в национальных автономиях рос слой элиты, благополучие которой зависело исключительно от поддержки кремлевских властей, от сложившейся системы льгот для национальных регионов. Если в первые десятилетия советской власти достаточно эффективной была система льгот, например, при поступлении в вузы и аспирантуру московских и ленинградских вузов, и эта система способствовала формированию национальной интеллигенции, то в годы «застоя» эта система превратилась в механизм воспроизводства этнических партийно-советских элит. Академия общественных наук при ЦК КПСС стала одним из центров подготовки национальных кадров, необходимых для самоподдержания советской системы. Этой же цели служила разветвленная система партийных школ и курсов;

3)      в этническом самосознании тех народов Северного Кавказа, которые не имели своей этнополитической субъектности при советской власти, сложился стойкий общественно-политический стереотип, что решать этносоциальные проблемы можно только обладая национально- территориальной автономией. Этот стереотип, длительное время косвенно поддерживавшийся коммунистической идеологией, оказался весьма устойчивым и продолжает действовать и на современном этапе. Это хорошо видно на одной из сложных этнополитических проблем Северного Кавказа – проблеме ногайской государственности, которая непосредственно затрагивает и Ставропольский край. Так, в Нефтекумском районе края, где проживает около 20 тыс. ногайцев, весной 1990 года создана и функционирует общественная организация «Бирлик». Руководители этой организации видят пути решения проблем ногайского народа (а таких проблем, действительно, немало) на основе создания ногайской государственности. Острота проблемы заключается в том, что создание любой формы единой ногайской государственности в пределах Ногайской степи затрагивает интересы трех субъектов Российской Федерации, в которые Ногайская степь входит территориально – Дагестана, Ставрополья и Чечни (из Чечни ногайцы в период конфликта активно выезжали и переселялись в основном в восточные районы Ставропольского края). Кроме этого, в эту территорию не входят отдельные очаги компактного расселения ногайцев в других местах Северного Кавказа [17]. Справедливости ради необходимо отметить, что руководители ногайских обществ не форсируют проблему ногайской государственности, учитывая сложность ее решения. Для объединения возрождающегося народа они не исключают возможности культурно-национальной автономии. Но почему-то эти возможности не используются, хотя на основании нового закона это не запрещается. Такова сила этнополитического стереотипа;

4) национально-территориальные автономии с их четко определенными статусами в условиях размытых границ ареалов этнического расселения, характерных для Северного Кавказа, потенциально, а нередко и фактически являются причинами этнотерриториальных конфликтов. Эта специфика национально-территориальной автономии давала о себе знать и в годы «застоя». Так, возникли проблемы в Новолакском (бывшем Ауховском) районе Дагестана, когда туда вернулись из ссылки чеченцы-аккинцы [18], противоречия по поводу административной принадлежности Пригородного района Северной Осетии, переросшие в начале 1990-х гг. в вооруженный конфликт между осетинами и ингушами, и в ряде мест региона. Большинство из этих конфликтов в политической жизни Северного Кавказа не являются новыми, в годы «застоя» они находились в скрытом латентном состоянии, лишь изредка напоминая о себе в виде отдельных, немедленно подавляемых вспышек.

Мировая практика свидетельствует, что всевозможные административно-территориальные переделы не приводят и не могут привести к приемлемому для всех сторон национально-территориальному устройству. В результате зачастую этнические группы, проживающие в своих исторических этнических ареалах, оказываются на правах этнических меньшинств. Возникают конфликтные ситуации, нередко приводящие к затяжным этнотерриториальным конфликтам. Однако нельзя утверждать, что национальное районирование на Северном Кавказе не имело никакого конструктивного эффекта. Наоборот, он был и заключался, прежде всего, в том, что его результатом было нациестроительство. Заслуживает отдельного исследования и опыт Дагестанской АССР, просуществовавшей на Северном Кавказе дольше, чем любые другие национально-территориальные образования. И в настоящее время, несмотря на сложность проблем и противоречивость обстановки в этой республике, ее народам удалось избежать тех острых конфликтов, которые сотрясали соседние автономии.

Специфической чертой развития этнополитической ситуации на Северном Кавказе в период «застоя» была частичная реанимация в той или иной форме обвинений против депортированных в годы Великой Отечественной войны народов. Этот процесс не был самостоятельным и самодостаточным. Он протекал в русле свертывания тех даже зачаточных форм, а скорее прообразов демократических реформ, которые были начаты в хрущевские времена. Делалось это под видом поиска исторической правды и усиления воспитательной работы среди населения. Поиск такой «правды» состоял в том, чтобы оправдать выселение народов в 1943-1944 гг. и переложить провалы в хозяйственной и культурной жизни региона на эти народы. В этих целях использовался также этнический коллаборационизм как феномен. Великая Отечественная война явилась в действительности тяжелым испытанием для народов Северного Кавказа. Вторгаясь на Кавказ, Гитлер рассчитывал на поддержку северокавказских горцев, среди которых преобладали мусульмане, и проживающей там части казачества. Но создать какой-либо существенной силы для поддержки своих планов из горского и казачьего населения на оккупированной территории региона ему не удалось, тем более использовать горцев-мусульман для втягивания Турции в войну и при их помощи проникнуть на Средний Восток [19].

Первым на путь поиска исторической «правды» встал Чечено- Ингушский обком КПСС. В его официальном органе – газете «Грозненский рабочий» была опубликована серия статей, в которых рассказывалось о якобы имевшей место деятельности диверсионных групп из горского населения в тылу частей Красной Армии при приближении гитлеровских войск к Чечено-Ингушетии [20]. Это обострило и без того не вполне спокойную этнополитическую обстановку в республике. И это имело место притом, что многие социально-экономические вопросы в Чечено-Ингушетии решались крайне плохо. Обострялась ситуация с занятостью населения. Не удовлетворялись потребности в учителях, врачах и других специалистах, в которых нуждалось быстро растущее население. Имелись попытки перевести нараставшее социальное напряжение в республике в антисоветское и антирусское русло. Тогда был применен испытанный прием – переключение внимания населения Чечено-Ингушетии на другую проблему – причину выселения чеченцев и ингушей в 1944 году. Эту эстафету приняли руководители Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии.

В 1974 и 1981 гг. на пленумах Карачаево-Черкесского обкома партии были предприняты попытки ревизовать в той или иной степени решения XX съезда КПСС и частично реанимировать обвинения в адрес карачаевцев. Шло это на волне борьбы с проявлениями национализма. В этом отношении характерны выступления одного из участников пленума, работавшего в то время ректором Карачаево-Черкесского госпединститута К.Кипкеева, который говорил: «Проявление национализма, национального чванства и эгоизма, пренебрежительное отношение к лицам других национальностей чаще и больше всего проявляется в среде карачаевского населения» [21]. Корни «особого национализма» среди карачаевцев этот оратор видел в их, будто бы, неправильном понимании и трактовке причин выселения и возвращения народа из ссылки. В связи с этим он пояснял: «Наша партия осудила акт выселения как акт неправильный, порожденный культом личности. Но при этом нельзя забывать о том, что определенная часть карачаевского населения дала повод для такого акта..., а возвращение народа в свои родные места явилось не только исправлением ошибки, но, прежде всего, гуманным шагом со стороны Коммунистической партии и советского правительства» [22].

Таким образом, получилось, что возвращение из ссылки карачаевского народа явилось в основном не результатом осуждения произвола и беззакония, допущенного по отношению к нему в сталинскую эпоху, а проявлением «гуманного шага со стороны Коммунистической партии и советского правительства». Выступая с трибуны того же пленума, тогдашний секретарь обкома партии У.Темиров высказал по существу такую же мысль. Он говорил: «Мелкобуржуазная потребительская психология и страсть к стяжательству, проявляющиеся главным образом среди части горского населения, вносят разлад в интернациональную семью народов области, порождают межнациональные трения, вызывают справедливое возмущение у честных тружеников других национальностей» [23]. Выводы из данных выступлений не нуждались в комментариях, они были простыми и ясными: карачаевский народ в «своей значительной части» поражен национализмом. Ему присущи эгоизм, стяжательство, мелкобуржуазная психология [24]. Горцы (точнее, карачаевцы), если судить по материалам вышеназванных пленумов, являются основными и даже единственными виновниками национальной напряженности и трений в Карачаево-Черкесии. По отношению к ним, мол, проявляют великодушие, возвращая из ссылки, но они этого не понимают и не хотят заниматься честным трудом.

В 1977 году в г.Черкесске проходила областная научно-теоретическая конференция на тему «Карачаево-Черкесия в годы Великой Отечественно войны», на которой с основным докладом выступил бывший председатель облисполкома, член бюро обкома КПСС М. Боташев. В этом докладе вновь в полузавуалированной форме прозвучало оправдание выселения карачаевцев за пределы этнической родины. Через пять лет материалы этой конференции были изданы небольшой книжкой [25]. Если посмотреть на хронологию этих идеологических мероприятий, то можно обнаружить, что с 1974 по 1982 гг. велась планомерная работа по дискредитации идей XX съезда КПСС, и фактически был взят курс на ревизию материалов, осуждающих депортацию народов в сталинскую эпоху. Кроме названных выше мер проводились и другие мероприятия, различные конференции, семинары, которые соответствующим образом меняли общественное мнение. Но была и другая сторона этого процесса. Вся эта деятельность прямо или исподволь осложняла межнациональные отношения на Северном Кавказе.

Таким образом, в эпоху «застоя» на Северном Кавказе складывалась парадоксальная этнополитическая ситуация. С одной стороны, активно велась пропагандистская работа по распространению идей социалистического интернационализма и советского патриотизма, с другой – фактические действия некоторых руководителей местных партийных и советских органов исподволь стимулировали рост межнациональной напряженности. Механизм тоталитаризма стал вновь набирать силу в бывшем СССР, и вместе с этим были осуществлены попытки возрождения, правда, в усеченном виде, обвинений против репрессированных в годы войны народов.

Сейчас трудно сказать, было ли в этих действиях больше политического недомыслия, элементарного карьеризма, основанного на раболепной реакции на любые веяния из центра, или это был все же тонко осуществляемый расчет. Автор данной статьи считает, что частичная реанимация обвинений против репрессированных народов связана с общей ревизией решений XX съезда КПСС, поворотом в брежневскую эпоху в сторону реакции и возрождения культа личности. Подобно тому, как культ личности Брежнева представлял собой лишь отголосок культа личности Сталина, так и основные компоненты культа личности Сталина были воспроизведены в усеченном, сильно редуцированном виде. При этом следует отметить условный характер употребления нами понятия «культ личности» для характеристики этапов исследуемой эпохи. В своей сущности, культ Брежнева сам был лишь частицей возродившегося, хотя и в гораздо меньшей степени, тоталитарного политического режима с его основными атрибутами, в том числе такими, как преследование за инакомыслие и страх, как идеологизация всей жизни общества.

А.Ю. Коркмазов

Литература

1. Окульте личности и его последствиях. Доклад первого секретаряЦККПССН.С.Хрущева // ИзвестияЦК

КПСС. М., 1989. №3. С.151.

2. Там же. С.151-152.

3. Очерки историиКарачаево-Черкесии. Т.2. Черкесск, 1972. С.353.

4. Шамиль – ставленник султанской Турции и английских колонизаторов / Под ред. Ш.В.Цагарейшвили.

Тбилиси, 1953.

5. Некоторые вопросы кавказоведения. Вып.1. Ставрополь, 1971. С.72.

6. СмирновН.А. Мюридизм на Кавказе. М., 1963. С.30.

7. О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения. Постановление ЦККПСС от 7 июля 1954г.; Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения. Постановление ЦК КПСС от 10 ноября 1954г. // О религии. Сборник высказываний классиков марксизма-ленинизма, документовКПССи советского государства. М., 1977.

8. Айдаев Ю.А., Пивоваров В.Г. Проблема конкретных исследований религии // Социология, атеизм, религия. Грозный, 1972. С.12.

9. Некоторые вопросы кавказоведения. Вып.1. Ставрополь, 1971. С.83.

10. Опыт и проблемы интернационального и атеистического воспитания. Из практики партийных организаций краев, автономных республик и областейСеверного Кавказа. М., 1976. С.9.

11. БрежневЛ.И. Опятидесятилетии Союза Советских Социалистических Республик. М., 1973. С.23.

12. КуличенкоМ.И. Расцвет и сближение наций в СССР. М., 1981. С.245.

13. БрежневЛ.И. Опятидесятилетии Союза Советских Социалистических Республик. М., 1973. С.49.

14. Опыт и проблемы интернационального и атеистического воспитания. Из практики партийных организаций краев, автономных республик и областейСеверного Кавказа. М., 1976. С.197.

15. НародыРоссии: энциклопедия / Гл. ред. В.А.Тишков. М., 1994. С.103.

16. Российская газета. М., 1996. 25 июня.

17. Авксентьев А.В., Авксентьев В.А. Краткий этносоциологический словарь-справочник. Ставрополь, 1994. С.54.

18. Государственный архив народного хозяйства (ГАНХ) ДАССР, ф.7486, оп.1, д.3242, л.л.27, 31, 48, 54.

19. ВертА. Россия в войне 1941-1945 г.г. М., 1967. С.418-419.

20. Из сообщения народного комиссара внутренних делЧИ АССР Албогачиева на имя народного комиссара внутренних дел СССР Л.П.Берии и др.// Иосиф Сталин - Лаврентию Берии: "Их надо депортировать …": Сборник документов/ Состав. Н.Ф.Бугай. М., 1992.

21. Материалы IV (1974г.) пленума Карачаево-Черкесского обкома КПСС // Ленинское знамя. Черкесск, 1974. 13 декабря.

22. Там же.

23. Там же.

24. Материалы III (1981г.) пленума Карачаево-Черкесского обкома КПСС // Ленинское знамя. Черкесск, 1981. 23 июня.

25. Карачаево-Черкесия в годыВеликой Отечественной войны. Черкесск, 1982. С.21-29.